Хисаси-сан?
— Понятия не имею, — признался инспектор. — Даже представить не могу. Опять Девять Смертей? Если меня обяжут везти его в ссылку, я, наверное, вспорю себе живот. И сделаю это, ликуя и хохоча.
Тиба вёл себя тихоней. По ночам его голова лежала на дощатом полу клетки, не пытаясь взлететь или пошевелиться. Днём он, случалось, ворочался, но лишь потому что тело затекало от неподвижного сидения. Его не выпускали: для этого пришлось бы сломать пару-тройку брусьев. Малую нужду Тиба справлял на ходу, в зазоры решетки. С большой нуждой поначалу вышла промашка. Но вскоре, оправдывая прозвище, Ловкач умудрялся удовлетворять и эту потребность тем же способом, почти не пачкая клетку. Правда, для этого слугам приходилось клетку наклонять.
Я отворачивался, не желая видеть такой позор.
На привалах слуга инспектора хладнокровно отмывал края узилища, которым всё-таки доставалось. Брезгливость была ему чужда.
Как и на пути к месту ссылки, наш маленький отряд ночевал в лесу, сворачивая в чащу перед закатом. Для этого у нас были веские причины. Постоялые дворы почтовых станций, забитые постояльцами, — не лучшее место, чтобы провести там ночь с хитобан, запертым в клетке. Наверное, мы могли бы оставить клетку где-нибудь возле конюшни, накрытую тканью палатки, под бдительным присмотром слуг, но Куросава не хотел рисковать. Неудобство сна под открытым небом он предпочитал иным, куда более опасным неудобствам.
Днём же мы без помех двигались по наезженным трактам. Грамота инспектора подтверждала на заставах право Куросавы везти пленника куда ему вздумается, не объясняясь ни перед кем. Присутствие рядом с инспектором, громадным как гора, двух дознавателей службы Карпа-и-Дракона, по виду истерзанных бешеной собакой, зажигало в глазах стражников огоньки изумления. Уверен, едва мы проезжали заставу, за нашей спиной рождалось десять, пятьдесят, сто страшных историй, одна правдоподобней другой.
Зажигались и гасли, будто огарки свечей.
В последнюю ночь перед возвращением Куросава подсел к нам с господином Сэки. Он не спал, не спали и мы.
— Он будет смеяться над нами, — сказал инспектор таким тоном, что даже мечтай я о сне месяц напролет, не сомкнул бы глаз до утра. — Он будет смеяться. Он играет в послушание, но в сердце своём он хохочет.
Старший дознаватель пробурчал что-то невнятное. Из-за раны на щеке ему было больно разговаривать.
Мы оба знали, о ком речь.
— Я предъявлю его как доказательство, — продолжил Куросава. — «Цепкий взгляд» ахнет, запишет всё, что требуется, для архивов и отправит мерзавца в суд. А куда ещё? У нас не умеют долго ахать, мы люди дела. Если нет злоумышлений особого толка, «цепкий взгляд» смотрит в другую сторону. Пусть решает судья! Вы, Сэки-сан, выпишете ему грамоту о фуккацу. На этом ваши должностные обязанности закончатся. Вас даже не уведомят о вынесенном приговоре.
Господин Сэки согласно замычал.
— И что? К былым преступлениям добавится нападение на должностных лиц. Да хоть покушение на сёгуна! Так и так Ловкача вернут к месту прежней ссылки. Мы увозим его, вы дрались с ним, страдаете от ран, и всё ради чего? Ради того, чтобы он вернулся на остров?
Я неудачно повернулся. Проехался спиной по дереву, к которому прислонялся. В изодранных плечах и холке вспыхнула боль. Она поднялась выше, к затылку, просочилась сквозь кости черепа, свила гнездо в мозгу. Обернулась чем-то иным: злобным, ядовитым. Уж лучше бы оставалась простой болью!
В висках ударили гулкие молоточки.
— Чем же Ловкач займётся на острове? — гнул своё Куросава. Похоже, в мозгу инспектора имелось своё змеиное логово. — Отыщет себе уютную пещерку. Станет летать по ночам, есть птиц, насекомых. Будет пить кровь у товарищей по несчастью, он это умеет. Как быстро Ловкач сообразит, что пролив не помеха для хитобан?!
И правда, отметил я. Как я раньше не догадался?
Как он раньше не догадался?!
— Он не понял этого, потому что пробыл в ссылке мало времени. Но он поймёт, он парень головастый! — никто не засмеялся шутке Куросавы. — Далеко летать ему нельзя, надо вернуться на остров до рассвета. Тем не менее, застава окажется в его распоряжении. Припасы в хранилище, которое вряд ли запирают. Кровь стражников и лошадей. Рыбацкий посёлок, наконец!
Инспектор понизил голос:
— Не дождёмся ли мы, что кто-то с перепугу, не разобравшись, голова это или зловредный ёкай [42], пырнет Ловкача вилами? Размозжит череп дубинкой? Да, закон человеческий и закон будды запрещают убивать людей. Но рыбак или стражник вряд ли оценят во тьме, кто перед ними, вряд ли сочтут эту дрянь человеком. И вот Ямасита разгуливает на свободе! В новом теле!
— Доложите об этом надзору, — посоветовал я.
Вздох ужасающей силы был мне ответом.
— Боюсь, Рэйден-сан, мои предположения назовут чрезмерно зыбкими. Даже оценив способности хитобан, моё начальство вряд ли сочтёт его опасным для правительства. Вы же видите, каким душкой он прикидывается! Таким он и предстанет перед «цепким взглядом». Само раскаяние! Даже если к моим заявлениям прислушаются, то в лучшем случае прикажут усилить надзор за побережьем близ острова Девяти Смертей. Посёлок, застава…
— Это не поможет, — кивнул я.
— Не поможет, — согласился Куросава. — И не предотвратит возможности побега, о которой я упоминал. В ссылке, в хранилищах берегового поста, у рыбаков, в бегах — везде этот мерзавец будет смеяться над нами!
— Он не будет смеяться, — с внезапной отчётливостью произнёс господин Сэки.
Обрубком пальца старший дознаватель провёл по раненой щеке. Скривился, дико сверкнул глазами:
— Нет, не будет.
— Вы что-то придумали, Сэки-сан?
— Ещё нет, — признался Сэки Осаму.
Всему своё время, шепнула гадюка в моём мозгу. Он не будет смеяться.
Глава девятая
Женщина захочет — сквозь скалу пройдёт [43]
1
Никто не должен смеяться над моим мужем!
Лошадь я сдал в конюшню, прежде чем отправиться домой — и сразу об этом пожалел. Ноги превратились в дубовые колоды. Я был чучелом в додзё сенсея Ясухиро. Чучелом, которое с утра до вечера хлестали плетьми и лупили палками. Широно хотел предложить мне помощь, но взглянул на меня и поостерегся.
Три квартала. Я не запомнил этот путь. Всю дорогу до Акаямы помнил, представлял, лелеял в воображении, а тут они словно выпали. Это наши ворота? Я оперся о столб, переводя дух. Ткнулся лбом в гладко оструганное дерево.
Наши, да.
— Господин?
Я не сплю. Просто отдыхаю. Сейчас соберусь с силами и постучу. Мне откроют. Всё хорошо. Я дома. Сейчас, ещё немножко…
Руку я поднимал целую вечность. Поднял. Ворота распахнулись без стука. Я качнулся вперёд. Да, падаю. Нет, не упал.
Меня подхватили:
