Он полез в свою раковину и достал красный измятый цветок. Лепестки его поникли, но Конн сразу узнал чудесное растение с поля Черного Садовника: видимо, Тавискарон выронил его из-за пазухи, когда падал с Корабля Мертвецов.
— Да на что он нужен? — пожал Бу острыми плечиками. — Дама какая-нибудь гадала возле борта: любит — не любит, да и обронила. Может, и лепестки почти все ободрала.
— Как же, — хитро улыбнулся Асиевель в бороду, — дама уронила… Он горячий, пощупай вот!
— Ладно, — кивнул Бу, — если горячий — можно за пазуху класть да в ненастье греться. Но только один глоток!
— Два! — уперся повелитель глубин.
— Заплати, что он просит, — твердо сказал Конн. — Мне нужен этот цветок.
— Во! — обрадовался Асиевель. — Твой подопечный, Бу, нагишом ходит, зябко ему. Ты — дух-хранитель, так что выполняй приказание.
Бу что-то проворчал, отвинтил крышечку со своей маленькой фляжки и протянул морскому обитателю.
Тот сграбастал ее мокрыми пальцами и забулькал, блаженно щурясь.
— Хватит! — завопил дух-ящерка, отбирая фляжку. — Три глотка сделал, обманщик. Ох, потонет сегодня кто-то вместе с грузом и своей лоханкой…
— Вот это другое дело, — Асиевель поднес к губам раковину, — я весь — вдохновенье!
— Бежим, — пискнул Бу, отдавая цветок Конну, и быстро засеменил к тропинке в скалах. Недоуменно пожав плечами, король последовал за ним.
Он был уже возле скал, когда сзади раздался протяжный рев, сотрясший землю. Желтые листья сдуло с деревьев, словно порывом ураганного ветра. С вершины откоса сорвались и покатились вниз крупные камни.
Рев повторился, потом Асиевель затянул жутким басом:
Тонут в море корабли,
Тонут — погибают…
На причале до зари
Девушки рыдают!
Он повернулся и поплыл навстречу разыгравшимся волнам, трубя в раковину и распевая во все горло.
Оскальзываясь на мелком гравии и перепрыгивая через упавшие со склонов камни, Конн добрался до вершины. Бу поджидал короля, примостившись на теплой потрескавшейся плите и потирая уши маленькими ручками.
— Не умеете вы торговаться, Ваше Величество, — сказал дух плаксиво, — что я, цветка не признал? Цену хотел сбить, вот и все. Этому каракуле и глотка достаточно, чтобы шум поднять. А теперь до новолуния не успокоится: трубить станет и песни дурные орать.
— Ты забываешь, что я король, а не барышник, — насупился Конн. — Крепок твой мед, однако, если такую тушу пронял в два счета.
— А это не простой напиток, — сказал Бу, — это Мед Поэзии. Вдохновение дарует, иногда до экстаза дело доходит. Когда-то небожители после очередной весьма жестокой битвы решили заключить вечный мир и сварили этот напиток… Да вы присаживайтесь, судя по всему, ждать придется, я и расскажу, как этот мед на свет появился, и что из того вышло.
Конн осмотрелся. Он стоял на краю круглой, шириной не менее ста локтей, площадке, обнесенной валом из длинных белых камней высотой по пояс человеку его роста. За первым валом виднелись другие, каждый следующий отстоял на все большее расстояние от предыдущего. Казалось, на край обрыва кто-то кинул огромный камень, и от него, как по — воде, расходились по голой, без единого деревца равнине круги валов.
Напротив того места, где тропинка поднималась на плато, высились каменные ворота: два огромных, иссеченных ветрами монолита стояли вертикально, третий лежал сверху. Их поверхность покрывали полустертые древние руны.
За воротами виднелась прямая, вымощенная ровными плитами дорога, убегавшая к горизонту. Она, словно лезвие меча, рассекала круглые валы: в тех местах, где дорога их пересекала, были оставлены проходы.
— Почему ты решил, что надо ждать? — спросил король своего спутника. — Ворота открыты, дорога перед нами.
Бу указал хвостиком на плоский овальный камень, видневшийся посреди площадки, словно алтарь странного храма. И на этом алтаре лежал человек.
Зажав в одной руке обломок гномьего ножа, в другой — горячий цветок, Конн осторожно двинулся к возвышению. Рыцарь в полном вооружении был распростерт перед ним: ярко блестела на солнце вызолоченная сталь доспехов, крылатый шлем с опущенным забралом украшал пышный плюмаж из радужных перьев.
Левую руку воина прикрывал красный треугольный щит без герба и иных знаков, вдоль правой лежал меч с рукоятью, украшенной драгоценными камнями. Броня, перья плюмажа, оковка щита — все было покрыто пылью и мелким мусором, однако на клинке не было и пятнышка ржавчины.
«Этот человек давно умер или его принесли в жертву странным богам», — подумал король и приподнял забрало, ожидая увидеть оскаленный череп.
Доспехи были пусты.
— Бу! — взревел Конн, оборачиваясь к духу-ящерке, который все так же спокойно грелся на солнышке. — Ты что, играешь со мной? Мне некогда разгадывать твои загадки, я и так потерял слишком много времени. Это пустая броня, я могу одеть ее, но кого и зачем ждать в этой выбеленной солнцем пустыне?
— Теряя время, вечность обретешь, разбей клепсидру и воды напейся… — пробормотал Бу, с трудом поднимая сонные веки. — Простите, Ваше Величество, Мед поэзии все еще действует… Я рассуждаю так: кто-то приготовил вам доспехи, ибо трудно предположить, что столь великолепные латы лежат здесь просто так без всякого присмотра. Но если вам приготовлено боевое облачение, следовательно, этот «кто-то» желает с вами биться. Ввиду того, что биться с этим «кем-то» в его отсутствие вы никак не можете, я предлагаю подождать.
— Тебе лучше знать, — проворчал король, присаживаясь рядом с духом-хранителем на камень. — Путешествуй я обычным образом — не притронулся бы к этой броне, хоть она и вызолочена и, кажется, весьма добротна, а просто пошел бы своей дорогой. Но в местах, по которым ты меня ведешь, любой предмет обретает особый смысл, так что подождем того, кто оставил здесь эти латы. Надеюсь, ждать придется не слишком долго. Что ты там говорил о вечности?
— Собственно, вечность — это так, для красного словца. — Бу тоже сел, скрестив ножки и поджав перламутровый хвостик. — Никто толком не знает, что это такое, и не живет вечно, даже мы, элементалы. Но Мед Поэзии способен даровать иллюзию беспредельности нашего существования, он помогает переноситься в иные измерения, иные времена… Поэтому я всегда ношу несколько капель вот в этой фляжке.
— Может, дашь попробовать? А то в горле пересохло.
— О, Ваше Величество, не сочтите меня невеждой, но Мед Поэзии не предназначен для утоления обычной жажды…
— Понял, он утоляет жажду духовную посредством того, что навевает складные строфы. Волны — волны, велики, огромны — или как там пел этот жуткий тюлень с бородой? Он оказал нам ценную услугу, но, скажу честно, твои вирши мне понравились больше.
