Внезапно Ролоф пронзительно крикнул, отшвырнул свое оружие и побежал к выходу из зала.
Великан в ярости погнался за ним, подняв над головой и держа его острым концом вперед.
Ролоф спешил вверх по лестнице, к деревянной прочной двери зала, оба тяжелых засова двери уже давно были задвинуты в петли.
Ролоф повернулся, прижавшись спиной к двери, отлично понимая, что у него не хватит времени поднять два тяжелых бруса из петель.
Он стоял, отчаянно озираясь и непрерывно крича.
Люди в зале ахнули, женщины завизжали.
Великан вытащил вертел из досок двери, куда он вонзился, пробив насквозь Ролофа. Освобожденное тело вяло скатилось с лестницы и остановилось рядом с очагом.
Зал безмолвствовал.
Великан встал у края очага, поставив вертел на тело Ролофа, на которое падал красноватый отблеск углей.
Один из вассалов клана Тири опустился на колени рядом с трупом, некоторое время всматривался в лицо Валдемара, затем тяжело поднялся.
— Господин Валдемар мертв, — сказал он.
— Он умер как первый воин клана Тири, — добавил другой.
— Да, — подтвердил первый.
Великан отшвырнул ногой труп Ролофа и отбросил вертел.
Возле очага он подобрал свой большой меч.
Оглядев зал, он задержал взгляд на лицах Ульриха, Гундара, Гартнара, Гелериха, Астаракса и других.
Затем повернулся к Урте, Создателю Королей.
— Кто король? — спросил великан.
— Ты король, — покорно ответил Урта.
— Давайте есть, — предложил великан. — Я голоден.
Следует рассказать еще немного о том событии, потому что, будучи началом великих дел, тогда оно не считалось таковым.
Зимней ночью после пиршества, снаружи, возле зала — ибо такое всегда происходило вне жилищ — при свете звезд великана подняли на щиты отунгов.
К тому времени его происхождение оставалось не более известным, чем его дальнейшая судьба.
Он отказался сесть на пустой трон, стоящий на помосте, поскольку, на его взгляд, к этому времени еще не заслужил такого права. Кроме того, медальон и цепь, которые были знаками отунгских королей, передавались по наследству и свидетельствовали о праве на престол, были теперь утрачены. Именно на них главы кланов давным-давно приносили клятву королю, задолго до времен Гензерикса. Отунги не питали надежды, что медальон когда-нибудь найдется, и еще меньше надеялись, что впредь отунги станут почитать короля — таково было их тщеславие.
Старик Фулдан, за которым отправились, чтобы дать ему посмотреть на чужака, чья внешность заинтриговала нескольких пожилых отунгов зала, ушел из своей хижины еще задолго до Времени Смерти. Плача и стеная, скорбя о падении отунгов, вместе с десятью приверженцами, которые несли его закутанное в меха тело на носилках, он ушел в лес.
— Они больше не племя, они уже не отунги, — говорил старик.
К счастью, он не знал о том, что отунги выбрали королем чужака — это могло бы вызвать у него еще большую скорбь.
Урта, Создатель Королей, позже втихомолку улизнул, чтобы сообщить герулам о случившемся.
Вожди герулов были совсем не рады узнать о том, что отунги подняли чужака на щитах, ибо на щитах поднимали не годовых королей, а только постоянных вожаков — глав кланов, вождей, командиров боевых отрядов и, конечно, настоящих королей.
Кроме того, герулов обеспокоила весть о том, что чужак принес в зал шкуру белого викота: подобное было непозволительно для годовых королей.
Разумеется, у человека, поднятого на щитах, не было медальона и цепи, которые, по-видимому, потерялись безвозвратно.
В этом смысле такой король был менее опасен, чем тот, который имел бы и мантию из шкуры белого викота, и древний медальон отунгов с цепью. Медальон и цепь могли бы объединить не только кланы отунгов, но и все племена народа вандалов.
Урта, кланяясь, ушел с совета герулов. Они не только решили не умертвлять его, но наградили золотыми даринами из Вениции.
Старый воин-герул по имени Гунлаки, один из неутомимых всадников и умелых бойцов этого воинственного кочевого народа, мог бы при желании рассказать о возможной судьбе медальона и цепи, но он не присутствовал на совете знатных герулов и не знал, да и не мог знать важности предмета, который некогда держал в руках, даже теперь, спустя много лет после битвы с базунгами. Совет герулов знал значение медальона, а Гунлаки — нет. С другой стороны, Гунлаки обладал даром предчувствия, которым не обладали ни совет, ни отунги. Разумеется, память бывает слабой и случайной, тем более в отношении событий давно минувших времен.
Герулам было совершенно ясно, что отунги выбрали не годового короля, а опять, против желания и конкретного приказа герулов, нашли себе настоящего, пусть даже без медальона и цепи. Поэтому, герулы решили выступить против отунгов в поход. Нам не известно точно, почему чужак взял долю героя на пиршестве выбора короля.
Он мог взять себе долю героя, чтобы разрешить спор среди отунгов, чтобы прекратить между ними раздоры и уничтожить причину их соперничества, или, по крайней мере, уничтожить ее на время. Кроме того, он мог предпринять этот шаг, чтобы иметь законное право для набора людей в свой отряд варваров-наемников. Очевидно, по крайней мере, здесь сыграло свою роль его намерение сблизиться с отунгами. Кое-кто усматривает в этом поступке некие туманные причины, чувство справедливости, зов крови или инстинкт, таким образом заключая, что он не столько воспользовался возможностью, смутой и хаосом, чтобы завладеть властью, сколько считал себя вправе сделать это, поскольку в некоем отношении власть могла принадлежать только ему. Разумеется, такие объяснения слишком неясны и туманны, чтобы принять их хотя бы гипотетически. Другие же усматривают в поступке великана некое воодушевление воина, краткое, ужасное и победное, чувство сродни азарту, — не более, чем минутный жест, игра крови и стали, — и даже намекают на то, что причиной поступка его был действительно голод, который великан решил утолить в своей странной грубоватой манере, что потом привело к другим событиям. Мы не знаем правды. Вероятно, справедливых оправданий его поступка было несколько, и они переплелись между собой, как бы соткав ковер событий, состоящий из почти невесомых, тонких, ярких и темных нитей реальности. В ходе исторических исследований часто бывает трудно пробиться назад, сквозь завесу времени, чтобы разобраться в людских поступках, и еще труднее заглянуть в их души. Кроме того, следует постоянно вспоминать отрезвляющее суждение о том, что эти души могут совершенно отличаться от наших. Наши убеждения, ценности, наша реальность могут быть несопоставимы с убеждениями, ценностями и реальностью прежних людей. Несомненно, мы обнаружим, что нам трудно также постичь восприятие и опыт змея, волка, ястреба, викота. Вероятно, не менее трудно нам будет постичь восприятие наших современников, отличающихся от нас самих, причем их восприятие будет более напоминать змеиное, ястребиное или волчье, нежели наше. Несомненно, даже в этом случае между нами можно отыскать сходство. Вероятно, ничто человеческое не может быть совершенно чуждым нам. Каждый из нас несет в душе целый мир. При изучении истории иногда бывает возможно раскрыть настоящее в нас самих.
