известно, чем бы все это кончилось, если бы не третья сила. Все это время хладнокровно командовавший своими людьми Зимин не прекращал наблюдать за столь зрелищным поединком. Заметив, что дело идет к развязке, командир «Бурана» подхватил испорченный взрывом пулемет и, подскочив к японцу сзади, с кхеканьем опустил тяжелую дуру на бритую макушку самурая.
Не будь Сатору в «сфере», приклад непременно размозжил бы ему голову, а так он в последний момент вывернулся, и удар пришелся по плечу. Другому человеку это стоило бы оторванной конечности, но японец сумел отделаться раздробленной ключицей. Пока капитан делал новый богатырский замах, Асано успел, подхватив здоровой рукой выпавший меч и превозмогая дикую боль, отступить на заранее подготовленные позиции. В смысле удрать. Следом за ним побежали и его солдаты, как будто кто-то вынул у них скрепляяющий стержень. Не думая больше ни о чести, ни об императоре, они покатились вниз по склону, оставив на милость победителей своих раненых.
Впрочем, в милосердии их враги замечены не были и первым делом открыли по убегавшим не слишком точный, но очень плотный огонь.
– Боцман, ко мне! – скомандовал тем временем невозмутимый Зимин. – Доложить о потерях.
– Тут это, кэп, – помявшись, сообщил бледный как смерть Васенька. – Убило Горыныча!
– Что?!
– Японцы его гранатами закидали, когда он за пулемет встал. Посекло всего. Уже и не дышит.
– Господи, упокой души новопреставленных рабов твоих, – перекрестился приватир, после чего вытащил из-за пазухи портсигар и машинально сунул в рот сигарету.
– Убито трое, включая боцмана, – пересчитал тем временем уцелевших вахтенный офицер. – Раненых шестеро, двое тяжелых. Если помощь задержится – не спасем! Два пулемета разбито. Патронов на полчаса боя, гранат нет.
– Прикурить есть?
– Что?
– Я говорю, огоньку не найдется? Зажигалку где-то потерял, чтоб ее…
Сообразивший, в чем дело, Акинфеев достал из кармана комбинезона коробок и, запалив спичку, подал ее в ладонях командиру.
– Значит так, – судорожно затянувшись, продолжил Зимин. – Японских раненых добить, наших перевязать. Оружие собрать. Проверить подсумки японцев, может, что дельного найдете. Убитых и тяжелораненых вытащите на воздух.
– Есть!
– Катаев, где?
– Здесь я, – немного растерянно отозвался радист.
– Головка от патефона! Слушать эфир, по получении радиограмм доложить.
– Так разбило же рацию…
– И в боте тоже?
– Не знаю…
– Так проверь, олух царя небесного!
Троих погибших членов экипажа «Бурана» вытащили на открытую площадку и уложили на уцелевшие плащ-палатки. У первого оказалась прострелена голова, второй получил множественные ранения грудной клетки, но третий – Горыня – не имел видимых повреждений, если не считать нескольких кровоподтеков и ссадин, полученных ранее.
– Иди-ка сюда, малек, – подозвал Вахрамеева Зимин.
– Слушаюсь, – устало отозвался подбежавший к нему Март.
– Посмотри через «сферу», что видишь?
– Но я…
– Не придуривайся, не люблю. У тебя в бою аура светилась, как елка на новогоднем балу. Что видишь?
– Даже не знаю, дыхание вроде остановилось.
– Не туда смотришь, молодой. Видишь, кровопотери нет, повреждений жизненно важных органов тоже не видно. Разве что сердце не бьется…
– Вы думаете…
– Не знаю. Нас, конечно, в корпусе учили целительству, но больше по верхам. Так, первую помощь оказать, кровь до прихода медиков унять и прочее… Но кое-что и я умею. Уж коли душа нашего Горыныча так цепляется за грешное тело, то почему бы ей не помочь?
– Что нужно делать?
– Почти ничего. Я попытаюсь сердце запустить, а ты вливай в меня силу, сколько можешь.
– Думаете, поможет?
– Хуже уже точно не будет, так что кончай трендеть и приступай!
– Но я не умею!
– А вот это зря. Ладно. Слушай сюда. Все просто. Держи меня за плечо рукой и представь, будто хочешь согреть: влить тепло своего тела. Давай, должно получиться!
Контакт удалось установить удивительно легко. Стоило Марту дотронуться до командира и скользнуть в «сферу», он увидел, как стремительно темнеет от накапливаемой силы его аура, а потом словно молния сверкнула, на долю мгновения заполнив пространство своим чистым сиянием.
– Давай еще раз! – скрипнул зубами побледневший Зимин. И переставший опасаться стажер влил от всей души, щедро делясь нерастраченной молодой энергией со старшим товарищем. На этот раз сверкнуло так, что в воздухе запахло озоном, а у самого Вахрамеева встали дыбом волосы.
– Есть! – обессиленно выдохнул командир и дрожащей рукой вытер пот со лба. – Получилось! Дышит! Метод, конечно, топорный, но главное – результат. Теперь свистни фельдшера, пусть укроет нашего боцмана и раны обработает. А то мало ли. Обидно будет…
– Ничего себе, – только и смог выдавить из себя Март, увидев, как оживает еще несколько секунд назад определенно мертвый человек и как по жилам его заструилась кровь.
– Только сам такое не делай, – счел своим долгом предупредить капитан.
– Почему?
– У тебя сил, как у дурака махорки. Выжжешь мозги человеку и не заметишь. Тут аккуратнее надо. Точечно. Ну, где там фельдшера черти носят?
– Здесь я, – пробурчал в ответ приватир, на подсумке которого был прилеплен красный крест, и добавил назидательно: – Помогать нужно тем, кого можно спасти!
– Поговори мне, – беззлобно ругнулся Зимин. – Лучше Горыню осмотри.
– Ты глянь, живой, – искренне удивился эскулап, оказывая помощь воскресшему из мертвых боцману.
– А вот тебя я в случае чего лечить точно не стану, – хмыкнул командир, вытаскивая из мятой пачки последнюю сигарету. – Огоньку дай!
– Никотин – яд, – безапелляционно ответил ему медик, но, похлопав по карманам, извлек-таки зажигалку и чиркнул кресалом.
– Ты же и сам куришь, – заметил, прикуривая, Зимин.
– А что делать? С вами служить – никаких нервов не хватит!
– Это точно, – удовлетворенно кивнул командир и жестом подозвал к себе стажера.
– А ты, брат, силен! – сообщил он Марту, довольно прищурив глаза. – Давненько я через себя столько силы не пропускал!
– Но мы ведь справились?
– Справились, малек. Вообще, обычно так не делают, но мне Горыныча никак нельзя отпускать. Где я еще такого боцмана отыщу?
– В любом портовом кабаке, – вполголоса хмыкнул фельдшер, но обессилевший начальник, к счастью, его не расслышал.
– Главное, что человека спасли, – пожал плечами Вахрамеев, на душе которого неожиданно стало тепло и спокойно.
Сейчас он просто радовался тому,
