— Ну, давай говори дело, — сумрачно поторопил Ортаг.
Патек обвел всех ликующим взглядом:
— Судари мои и сударыня! Мне вот пришло в голову, что наш попутчик и в нынешнем своем качестве способен принести немалую пользу для фиглярского дела…
— Дело давай.
— А вы еще не догадались? — воскликнул Патек. — Лопни мои глаза, ведь получится классическая Ученая Собака!
Глава XVI
ТИХАЯ УЮТНАЯ ДЕРЕВНЯ
— Повезло нам, — тихонько сказала Маритана. — Нет у них страды, почитай, вся деревня собралась…
Она сидела рядом со Сварогом и тоже наблюдала за происходящим через щелочку в занавеске, прикрывавшей распахнутую дверь в задке фургона. Сварог подумал: знай он заранее и сохрани он членораздельную речь, мог бы их предупредить, что, действительно, никакой страды нет. Главные занятия здесь по скудости земель — овцеводство, рыбная ловля и охота. Есть еще не особенно обширные посевы ячменя (почти весь урожай сбывается на пивоварни в близлежащем городке), но его еще рано убирать…
— Почтенные! — неожиданно зычным, хорошо поставленным голосом возгласил дядюшка Патек, встав перед собравшимися. — Мы не самые лучшие на этом свете, но и не самые худшие…
К некоторому удивлению Сварога, ожидавшего шуток и кривляний на манер балаганного зазывалы, Патек держался осанисто, говорил серьезно, словно читал вслух очередную официальную бумагу из провинциария. Сварог недоуменно покосился вправо — там висел на гвоздике классический шутовской наряд: полосатое желто-сине-красное трико с пришитыми повсюду разноцветными помпонами.
Маритана перехватила его взгляд и, видимо, поняла:
— А он тут так и провисит, господин граф… Это в больших городах простонародье обожает, когда ломаются шуты, а крестьяне совсем другие, они кривляний не любят, и клоуны у них не в чести. С ними надо серьезно, обстоятельно…
Закончив свою недолгую речь, Патек отступил. Вперед вышли принаряженные Ортаг с женой. Зазвучали аккорды виолона, они запели на два голоса.
Встарь, во время оно,
в сказочном краю
Пробирался конный
степью по репью.
Он спешил на сечу,
а в степной пыли
темный лес навстречу
вырастал вдали.
Ныло ретивое,
на сердце скребло:
Бойся водопоя,
подтяни седло…
Не послушал конный
и во весь опор
залетел с разгону
на лесной бугор…
Маритана шепнула:
— Обожают крестьяне балладу о рыцаре, деве и драконе…
Действительно, стояла совершеннейшая тишина. Поэтом Ортаг наверняка был никудышным, но пел красиво, басом. Они с Кайей мастерски тянули в два голоса: временами, когда начинался очередной куплет, Ортаг понижал голос, так, что его едва было слышно, и над обширной деревенской площадью взлетал чистый, звонкий, совсем молодой голос Кайи:
И забрел в ложбину,
и лесной тропой
вышел на звериный
след и водопой.
У ручья пещера,
пред пещерой — брод.
Как бы пламя серы
озаряло вход.
…И правда, похоже, собралась вся деревня, за исключением самых дряхлых и самых маленьких. Люди стояли почти замкнутым кругом, в центре на единственном табурете расположился староста — пожилой, с проседью, с лицом умным и хитроватым.
И в дыму багровом,
застилавшем взор,
отдаленным зовом
огласился бор.
И тогда оврагом,
вздрогнув, напрямик
тронул конный шагом
на призывный крик.
И увидел конный,
и приник к копью,
голову дракона,
хвост и чешую.
Пламенем из зева
рассевал он свет,
в три кольца вкруг девы
обмотав хребет.
Посмотрел с мольбою
всадник в высь небес
и копье для боя
взял наперевес.
Сомкнутые веки.
Выси. Облака.
Воды. Броды. Реки.
Годы и века…
Слушали с величайшим вниманием, даже детишки больше не шумели и не возились. Звонкий голос Кайи был исполнен трагического надрыва.
Конный в шлеме сбитом,
сшибленный в бою,
верный конь, копытом
топчущий змею…
Конь и труп дракона
рядом на песке.
В обмороке конный,
дева в столбняке.
…То в избытке счастья
слезы в три ручья,
то душа во власти
сна и забытья.
…Но сердца их бьются,
то она, то он
силятся очнуться
и впадают в сон.
Сомкнутые веки…
Выси… Облака…
Воды… Броды… Реки…
Годы и века…
И все закончилось длинным, затухающим аккордом. Люди, чуть присев, вразнобой, ожесточенно принялись хлопать себя ладонями над коленками — именно так у крестьян испокон веков и принято аплодировать, в отличие от города, где все же хлопают в ладоши. Староста, конечно, остался неподвижен — ему, надо полагать, неуместно… А человек за его правым плечом…
Самые обыкновенные жители провинциальной глуши: землепашцы с клочками соломы в волосах, рыбаки в высоких кожаных сапогах, чабаны в войлочных плащах, охотники. Все здесь самое обычное, заурядное даже…
Кроме названия. Деревня именовалась Туарсон…
Ортаг и Кайя затянули новую, уже знакомую Сварогу, в отличие от первой, балладу — о неудачливом мельнике. Баллада была веселая, и зрители в нужных местах хохотали от души.
Сварог обводил взглядом толпу. За все время пребывания в деревне он не почуял магии, ни капельки: впрочем, и раньше было ясно — здесь что-то другое… Еще в первые минуты, вот ведь что, у него слово бы споткнулся взгляд — когда он увидел того самого, за правым плечом старосты. Никогда прежде со Сварогом не случалось — но взгляд как-то так споткнулся…
Самый обычный человек: лет сорока, в костюме охотника, черноволосый, усатый, ничего в нем нет неприятного. К сожалению, стоит слишком далеко, чтобы Сварог мог его прощупать. Вот только о него как-то странно запнулся взгляд — а еще, когда крестьяне взялись хлопать на свой манер, в первый миг руки черноволосого машинально дернулись так, словно он привык аплодировать исключительно по-городскому. Потом опомнился, как все, присел и принялся хлопать себя над коленками, но этот миг был…
Потом Маритана жонглировала булавами, шарами, зажженными факелами — и получалось это у нее достаточно ловко. Потом дядюшка Патек в мертвой тишине медленно глотал меч — натурально, без всякого обмана, предварительно показав ближайшим и попросив удостоверить, что здесь нет никакого мошенничества. Сварог такое видел впервые в жизни, даже на него произвело впечатление, что уж говорить о крестьянах.
