— Эй, несите брор! — крикнул его сосед.
Одна из бывших гражданок Империи заторопилась к нему, смиренно опустив голову, так что волосы свесились вперед, к фляге, и наполнила рог зовущего.
Протиснувшись между сидящими, женщина не осмелилась протестовать, когда почувствовала чужую руку на своем бедре.
Аброгастес следил за бывшими гражданками Империи, прислуживающими на пиру.
В том, что этих женщин пригнали сюда, не было никакой ошибки или недоразумения, а тем более случайности.
Аброгастес хотел, чтобы его гости видели бывших жительниц Империи в таком виде, прислуживающими на пиру.
Теперь они не отличались от других женщин. Они даже выглядели весьма соблазнительно. Присутствие здесь этих женщин входило в план Аброгастеса.
Он почувствовал слева, у сапога, прикосновение шелковистой щеки. На этот раз Аброгастес не стал сердито отшвыривать животное.
Он услышал тонкий, благодарный стон.
Последовали нежные поцелуи — к ногам Аброгастеса прикасались через мех сапог.
Животное у ног Аброгастеса и не знало, зачем его привели на пир. Оно боялось и дрожало.
Конечно, на это были свои причины.
Аброгастес не подал виду, что почувствовал страстные, нежные прикосновения губ к своим сапогам.
Иногда бывает лучше делать вид, что такие знаки внимания остались незамеченными. Так животное лучше поймет, где его место.
Помедлив, Аброгастес отодвинул ногу вправо, подальше от маленькой, нежной зверюшки, которая прижалась головой к его сапогу.
Как уже упоминалось, зверюшка присутствовала на пиру не случайно. Это также входило в план Аброгастеса.
— Мне придется задержаться с вылетом, — с огорчением сказал Юлиан Аврелий вождю вольфангов, Отто.
— Я отправлюсь вперед, — предложил Отто.
Они стояли у погрузочного дока, одного из дюжины в Пойнт-Порте, на девять миль севернее Лисля, на планете Инез-IV. Даже при таком удалении рев отправляющихся кораблей, подобный грому, слышался в городе по нескольку раз в день.
Рядом пробегали грузчики — некоторые с ручной кладью, некоторые с тележками; за ними присматривали офицеры, которые также размещали груз в трюмах корабля.
— Неожиданное дело при дворе, — объяснил Юлиан. — Но я последую за тобой, как только справлюсь с ним. Не начинай работу без меня. Дождись меня в Вениции.
Отто не собирался ждать.
Катера были уже погружены.
— Дорогу, дорогу! — закричал грузчик, расталкивая толпу. Приближалась грузовая машина, волоча за собой прицеп.
Тем не менее следует знать, что несмотря на задержку, Юлиан не собирался лететь прямо в Веницию, провинциальную столицу Тангары. В его намерения входило посещение деревни близ фестанга на Тангаре, у восточного края долины Баррионуэво, у подножия гор Баррионуэво — деревни, расположенной неподалеку от затерянного в горах фестанга, или монастыря Сим-Гьядини. Это было старое массивное строение, но из долины оно казалось крохотным, почти неразличимым среди темных, мрачных вершин Баррионуэво, покрытых снеговыми шапками и постоянно окруженных тучами.
— Я постараюсь вылететь как можно быстрее, — пообещал Юлиан.
Отто кивнул.
Мимо них, в сторону погрузочной зоны, проезжали машины с прицепами.
В другой, нижней зоне, видной с верхней платформы через решетку, на которой стояли собеседники, шла погрузка гигантских резервуаров с топливом.
Они стояли на втором погрузочном уровне.
Экипаж и пассажиры поднимались еще выше и через небольшой люк попадали на борт судна.
— Берегись! — крикнул кто-то.
Послышалось фырканье, стук копыт и шум судорожных движений — к погрузочному люку вели до смерти перепуганных лошадей.
— Поосторожнее с ними! — предупреждающе крикнул Юлиан.
Отто сорвал холщовый чехол с одной из стоящих неподалеку повозок и набросил его на голову первой лошади. Та оступилась на решетке и пошатнулась, замотав головой на длинной, долгогривой шее. Вскоре лошадь перестала вырываться, просто переступала по решетке, принюхиваясь и фыркая.
— Хо, приятель, — ободряюще произнес Отто, похлопывая животное по шерстистому боку.
Высвободив поводья, Отто обмотал их вокруг головы животного и передал свободный конец конюху.
— Теперь можно уводить его, — сказал Юлиан.
Конюх крепко взялся за повод, там, где прежде его сжимала рука Отто, и повел животное, совершенно переставшее упираться, на корабль.
Остальные лошади, видя спокойствие вожака, постепенно утихомирились и почти без принуждения последовали за ним.
— Как следует присмотри за ним на корабле, — крикнул вслед Юлиан.
— Да, господин, — ответил конюх.
Обычно стойла для таких животных обивали мягким материалом, поскольку нервные, сильные животные могли повредить себя, особенно в возбужденном состоянии, когда чуяли запах самок.
— Откуда ты узнал, что надо закрыть ему глаза? — спросил Юлиан.
— В школе Палендия, — объяснил Отто. — Так обычно успокаивают женщин-пленниц, правда, чаще пользуются одеялами, а не мешковиной.
— Понятно, — кивнул Юлиан.
— Еще их можно охватить веревками за пояс, вместе с руками.
— Да, — ответил Юлиан.
Повязки на глаза тоже могли оказаться полезными — они смущали пленницу, поскольку в этом случае женщина не помнила, где она находится, куда может идти, какие опасности ее окружают, или, скажем, не знала, ударят ее вновь или нет, ударится ли она сама обо что-нибудь, если вздумает пошевелиться, или упадет. Ей вовсе не хотелось наступить на острый шип или попасть связанной в бассейн с плотоядными муренами. Но если от пленницы требовалось молчание, для этого существовал ряд приспособлений.
— Пленницы? — вдруг переспросил Юлиан. — В школе Палендия?
— Да, иногда их приводили туда — обычно ими были девушки из гумилиори, если только не происходило ошибки.
— Об этом я не слышал, — удивился Юлиан.
— Разумеется, о таких делах предпочитали молчать.
— Вполне понятно, — заметил Юлиан.
— Потом этих женщин отпускали и даже давали денег.
— Прекрасно.
— Не думай о них, — посоветовал Отто. — Они были всего лишь из гумилиори, жительницы Империи.
— Понятно, — усмехнулся Юлиан.
— Мы почти закончили погрузку провизии, — подошел с докладом один из офицеров.
— Хорошо, — кивнул Юлиан. — Я считал, — продолжал он, обращаясь к Отто, — что в таких школах, как у Палендия, держат рабынь для удовольствия бойцов.
— Конечно, — подтвердил Отто. — Эти рабыни просто свирепели, когда их сажали в клетки, заменяя другими. Но это было на пользу рабыням — они становились еще усерднее, чувственнее, и мужчины после робких, смущенных, неумелых деревенских девчонок были рады ощутить великолепное прикосновение настоящей женщины — стонущей, вскрикивающей, умоляющей, беспомощной возбужденной рабыни.
