Вновь прибывший бесшумно прошествовал в зарево красного света, затем откинул свой капюшон, обнаружив изможденное лицо и лишенный волос череп, обтянутый необычно крапчатой кожей. Он медленно поворачивал голову, обозревая внушительный интерьер.
— Блестяще, — чуть присвистывая, сказал пришелец. — Все так, как было в стародавние времена!
— Приветствую, мессир Шоск, — произнес Трагтан. — Пока не вполне так, как было в великие дни, но будет так. Откуда ты прибыл?
— Из кхитайских земель, кои столь неизменны, что сберегли храмы Аримана, все, что осталось от прошлых веков.
В то мгновение, когда затихло слабое эхо этих слов, появились еще две фигуры. Откинутые капюшоны их грубых кирпичных ряс открывали лица, чертами под стать Шоску. В красноватом свете физиономия одного из них окрасилась каким-то нелепым багрянцем. Другой казался бледнее, но, похоже, он страдал некой обезобразившей его болезнью: лицо его было испещрено мелкими бугорками.
— Привет вам, братья, — в унисон произнесли Трагтан и Шоск.
— Брат Никас, — сказал Трагтан, — много воды утекло с той поры, как мы в последний раз лицезрели тебя. Откуда ты прибыл?
— С острова в Западном море, осколка погибшей Атлантиды, — сообщил багрянолицый. В обычном свете его кожа была бы слегка синеватой. — Оттуда я проделал путь к ближайшему берегу, тому, что жители, примитивные, как и в былые времена, именуют Пустошами Пиктов.
— А ты, брат Умос? — осведомился Трагтан.
— Из Бельверуса, что в Немедии, — ответил человек с шишковатой кожей. — От тамошнего храма Аримана не осталось и груды камней. На месте святыни возвышается огромная крепость. — Он усмехнулся, издав зловещее шипенье. — Башня, что нынче попирает алтарь, известна как Башня Утерянной Надежды, ибо с тех самых пор, как была выстроена крепость, при каждой осаде никто из защитников этой башни не оставался в живых.
Трагтан обратил взор ко входу:
— Кто еще присоединится к нам этой ночью?
— Больше не будет никого, — произнес Никас.
— Никого? — Трагтан повернулся к багроволицему. — Что же с братьями Кхинатом, и Спором, и великим Мудрейшим Джасупом, и мессиром Редком, и еще парой десятков?
— Ушли, — промолвил Никас. — Их храмы и святилища лежат там, что ныне является Стигией, и в тех землях, кои попали под управление Стигии: в Кофе и Шеме, Куше, Дарфаре и прочих. Исконная вражда между Ариманом и Сетом заставила стигийцев выискать даже руины наших храмов, стереть их в пыль и наложить на них и всех их приверженцев самое гибельное из проклятий.
— Сет! — прошипели в ответ все остальные.
— Это ревнивый бог, — продолжил Никас. — Жрецы-властители Стигии, служа ему, обрели могущество, и они не терпят даже намека на соперничество.
— Тогда будем действовать вчетвером, — произнес Трагтан. Он поднял руку, и подъемная решетка ворот скользнула вниз, будто захлопывающаяся гигантская челюсть. — Пусть так, это не первый раз, когда служение нашему грозному богу возрождается столь малым числом подвижников или даже меньшим.
— Во многих землях есть храмы Аримана, — сказали Никас, — но в этих нашего Повелителя чтут в приниженной форме, относясь к нему просто как к придатку культа Ормазда.
— Ормазд! — прошипели остальные.
— Истинно, светлый бог в великой чести во многих странах, и, коли так, он должен иметь соперника, дабы получить возможность ритуально сокрушать его в бессмысленных обрядах общественного стада. Наш великий и ужасный Ариман умален до балаганного паяца!
— Мы должны исправить это, — сказал Трагтан. — Здесь, в этом захолустном шахпурском городишке, что когда-то был могущественным Элькаром Морским, стоящим у безбрежного тогда моря Вилайет, здесь мы возродим величайший культ нашего Повелителя. Лишь здесь сохранилось неповрежденным основание одного из его истинных храмов. И лишь здесь сквозь череду веков невредимым прошел его алтарь.
— Много раз восстанавливали этот храм, — нараспев затянул Шоск. — Всегда, когда пробуждается наш Повелитель, уцелевшие братья собираются здесь, дабы вновь возвестить его миру.
— До Элькара, — подхватил Умос, — это был Зхагг Черной Пустыни, в те времена, когда Атлантида являла собой цепь дымящихся вулканов, склоны которых еще не были покрыты зеленью. И даже до того это было место, именуемое так, что никто в нынешнем нашем обличье произнести не сможет. Всегда здесь оставался центр поклонения нашему повелителю Ариману.
— Пора, — сказал Трагтан. — Многое предстоит совершить. Этой ночью Луна входит в дом Льва, и мы должны начать.
Жрецы прошли неф и остановились, окружив алтарь Аримана. Как только Луна вошла в дом Льва, они начали свою песню. Низкие голоса рождали нечеловеческие звуки. Прежде чем взошло солнце, алтарь засверкал неземным блеском.
Конан, Осман и кочевник Ауда, распластавшись на земле, наблюдали за королевской дорогой, ведущей в Шахпур. Движение в этот день было весьма оживленным: масса пешеходов, громыхающие крестьянские телеги, паланкины богатых мужчин и женщин, возлежащие на плечах дюжих рабов, яркие кибитки странствующих лицедеев, караваны рабов, скованных шея к шее и ведомых на невольничий рынок облаченными в кожу и сталь надсмотрщиками со зверскими рожами. Впрочем, на все это люди, расположившиеся на вершине холма, обращали мало внимания. Но им не пришлось долго ждать того, что выискивали их жадные взоры.
— Эй! — взволнованно крикнул Ауда. — Вон еще один!
— Тише, тише, — зашипел Осман.
Еще до восхода солнца эта троица расположилась на песке в зарослях кустарника, мышиного цвета попона скрывала их, так что они полностью сливались с землей. Разве что сверхпроницательный глаз мог различить их с дороги, и то лишь привлеченный звуком или движением. Бандитская троица не обращала внимания на палящее солнце, так же как и на жалящие укусы насекомых. Пленение для них означало смерть.
— Прислушайся ко скрипу вон тех колес, — прошептал Осман. — Я такое уже слышал.
Конан ничего не ответил, но его голубые глаза сверкнули в указанном направлении. Четырехколесный фургон кренился на поворотах, скрежет его осей можно было уподобить лишь звону и лязгу сопровождающего эскорта тяжеловооруженных всадников. Фургон был невелик, но медленное его движение и звук колес выдавали огромную тяжесть, так же как эскорт выдавал большую ценность содержимого.
— Уже третий с восхода солнца! — проговорил Ауда, с трудом сдерживая возбуждение. — Клянусь Митрой, что за искушение! Взяв только несколько наших, мы сможем спуститься туда, прикончить этих никчемных наемников и слинять вместе с казной.
