– Как вас зовут?
– Михаил... Миша, – ответил он и вроде бы обрадовался, что девушка наконец заговорила. – Как вы себя чувствуете?
– Спасибо, плохо, – честно призналась Рита. – Вы мне поможете?
– Конечно, помогу, ведь вы теперь с нами.
– В каком смысле – я с вами? – удивилась Ритка и попыталась слегка подняться.
– Лежите, лежите, вам сейчас нельзя двигаться, – забеспокоился Миша, – и разговаривать тоже не надо. Вам потом все объяснят. И не бойтесь, никто вас не обидит, даю слово!
Миша протянул руку над Ритиной головой, и кто-то подошедший сзади дивана сунул ему чуть дымящуюся кружку. Потом Миша приподнял Рите голову и поднес неприятно и душно пахнущее питье к самым ее губам.
– Это нужно непременно выпить. Все до дна. Если вы хотите побыстрее выздороветь. – Сказав так, он начал потихоньку, помалу поить ее из кружки.
К тому времени, когда Рита выпила все до последней капли, ее уже неудержимо тянуло в сон. Боль как будто понемногу отступила, оставив место томной расслабленности. И перед тем как окончательно и блаженно отключиться, она через силу растянула рот в некое подобие улыбки – в благодарность Мише за его хлопоты. Он понял это и кивнул в ответ. И последнее, что она услышала сквозь пеленавшую ее темноту, было:
– С днем рождения тебя, сестра!
И настал день. Солнце упрямо пробивалось сквозь единственную узкую щель плотно задернутых, вытканных замысловатым узором занавесок. Снаружи доносились разбудившие ее звуки популярной молодежной песни, смешивавшиеся с голосом диктора, читавшего новости. Рита Астахова открыла глаза и, увидев себя в незнакомой комнате, рывком села в кровати. На ней была чужая, не по росту, летняя пижама, рука ее на сгибе локтя заклеена пластырем, от которого тянулась тонкая пластиковая трубочка капельницы. Кроме Риты, в комнате никого не было. Она посидела немного, бессмысленно глядя перед собой, но внезапно накатившая дурнота вынудила ее снова лечь. Сколько времени она уже лежит больная в этой чужой постели, Рита точно не знала, вернее, не помнила. В комнате то было совершенно темно, то изредка ей казался вокруг полусумеречный свет. Рита была больна, она совершенно в этом уверена, и она помнит, хотя и очень смутно, возле себя дружеские лица и руки, помогавшие ей. Рите и сейчас еще было нехорошо, зато, слава Богу, она полностью пришла в себя. Полежав еще немного, она ощутила естественную потребность организма в совершении кое-каких своих нужд, но встать сама не решилась. Тогда Рита позвала наудачу: «Эй!» – ни к кому конкретно не обращаясь. Крик ее получился тихим и жалким, в горле от усилия неприятно запершило. Однако, как ни странно, она была услышана. Где-то за дверью засеменили торопливые шажки, и через пару мгновений в комнату едва слышно проскользнула длинноволосая девушка. Ритка уже видела ее раньше: она была в ту роковую ночь со своим парнем Стасиком в этом доме, и, кажется, именно ее лицо Рита видела склоненным в кровавом оскале над несчастной Катькой. Но сейчас девушка выглядела абсолютно нормальной, только сильно обеспокоенной. Однако, увидев лежащую с открытыми глазами Риту, она вроде бы обрадовалась, по крайней мере заулыбалась, но тут же замахала на нее руками:
– Лежи, лежи! И не думай даже вставать! А то мне за тебя попадет!
– А ты кто? – слабым голосом, но достаточно дружелюбно спросила ее Рита.
– Я – Тата. Это имя для своих, – сказала та со значением, словно причисляя Ритку к некоему избранному кругу. – Если тебе что-то нужно, ты сразу зови меня. Тебе уже лучше?
– Да, вроде ничего. Вот только встать не получается, а мне надо... – И Рита без смущения объяснила внимательно слушавшей ее Тате, что именно ей надо.
Вопрос был тут же решен с удобствами и без проблем. «Как, однако, у них все оборудовано! Наверное, как в самых дорогих больницах», – делая свое дело, думала Рита. Но заботу о себе принимала с удовольствием, несмотря на неясное свое положение в этом доме. Оказав Рите необходимую помощь, Тата собралась уходить, сказав, что скоро вернется с завтраком, а потом поможет Рите умыться, потому что кое-кто, добавила она игриво, очень хочет ее навестить.
Когда с едой и гигиеническими процедурами было покончено и Тата, собрав пустую посуду на поднос, ушла, тут же в дверь легко, но уверенно постучали, и, не дожидаясь Ритиного позволения, к ней в комнату почти бесшумно зашел Миша. И Рите стало вдруг как-то особенно приятно оттого, что именно Миша захотел увидеть ее, и вот он пришел и теперь берет стул и садится рядом с ее кроватью. Он был так добр к ней, когда ее принесли совсем плохую из того ужасного сарая, и Рита была уверена тогда, что умирает, а Миша утешал ее и уговаривал не бояться. Она запомнила его как единственное светлое пятно среди кошмара и боли последних дней, бог знает сколько их прошло, она не может вспомнить. А Миша сидел и молча и серьезно смотрел на нее. Рита подумала, что он очень симпатичный и, наверное, сильный и умный, несмотря на несколько угрюмый вид. И серый плотный костюм, и отглаженная рубашка, и идеально повязанный тугой галстук выглядели на нем совершенно естественно, хоть бы и в такую несусветную июльскую жару. И еще Рита поняла: он ждет, что она первая с ним заговорит, и, наверное, боится, что она может этого не захотеть и ему придется уйти. Тогда Рита просто кивнула ему, как бы показывая, что все в порядке, но в разговор вступать не спешила. Миша показался ей тем самым человеком, от которого она может узнать многое и выяснить наконец, что же с ней произошло и продолжает до сих пор происходить. Следовало лишь правильно задать вопрос. Да вот беда, у Риты не получалось собраться с мыслями, когда рядом с ней молодой, красивый парень и смотрит на нее в упор, стараясь заглянуть в глаза. Но молчать и дальше было бы просто глупо, и Рита, была не была, все же решилась расспросить его наобум, а там, глядишь, что-нибудь обязательно прояснится. Однако первая же фраза, непроизвольно слетевшая с ее уст, прозвучала неумышленно глупо:
– Вы – Миша? – Смешной вопрос, она же прекрасно помнит и его самого, и его имя!
Но молодой человек, напротив, обрадовался ее словам:
– Так вы меня не забыли?
– Не забыла. Здорово, что вы пришли! – И чтобы перейти к волновавшей ее теме, Рита осторожно спросила: – А я давно здесь лежу?
– Относительно. Вторую неделю, точнее, девять дней, – почти сочувственно ответил ей Миша.
– Долго... Я очень больна?
– Теперь уже нет. Но в некотором смысле... – Миша замолчал и отчего-то напрягся, словно хотел сообщить Рите нечто весьма огорчительное, но не решался.
Ритка, почувствовав нехорошее для себя в его молчании, жалобно попросила:
