— Очень красивое клеймо, — похвалила я.
— Мне тоже оно нравится, — призналась Ена.
Она окинула меня мимолетным изучающим взглядом и неожиданно приняла позу рабыни для наслаждений.
Я не смогла сдержать своего восхищения.
— Мне кажется, оно только подчеркивает мою красоту, — заметила Ена. — Ты не находишь?
— Да! Да! — воскликнула я.
В глубине души я надеялась — хотя не желала в том себе признаваться, — что клеймо у меня на теле выглядит не менее привлекательно.
Ена пошире распахнула свое одеяние, любуясь темнеющей у нее на бедре отметиной.
Она взглянула на меня и рассмеялась.
— Это клеймо поставил на мне мужчина!
Я улыбнулась в ответ, но тут же почувствовала глубокое раздражение. Какое право имеют эти грубые существа ставить свое клеймо на наши тела? Надевать на нас свои ошейники? Разве справедливо утвердившееся на Горе право сильного по своему желанию и усмотрению отмечать тех, кто слабее его?
Я почувствовала, как меня снова захлестывает злость и ощущение своей полной беспомощности. Я испытывала ненависть к человеку, державшему меня в своем лагере бесправной пленницей. Мне захотелось побольше узнать о моем похитителе, чей ошейник мне придется принять на завтрашней церемонии.
— Говорят, — заметила я, — что у Раска из Трева большой аппетит на женщин. Что он коллекционирует свои победы над ними и относится к своим жертвам с презрением.
— Он нас любит, — рассмеялась Ена. — Это верно.
— Но ведь он нас презирает! — воскликнула я, чувствуя, как в этом крике выплескивается все переполнявшее меня отчаяние, возмущение и бессильная ярость.
— Раcк из Трева — мужчина, воин, — пожала плечами старшая невольница.-Такие, как он, нередко рассматривают женщин всего лишь как объект охоты и удовольствий.
— Но это оскорбительно! — не выдержала я. Ена опустилась рядом со мной на пол, откинулась на пятки и весело рассмеялась.
— Возможно, — согласилась она.
— Меня такое обращение не устраивает! — воскликнула я.
— Бедная маленькая кейджера! — улыбнулась Ена.
Злость и разочарование навалились на меня с новой силой. Я не желала быть просто объектом чьих-то сексуальных притязаний! Но завтра… завтра мне на шею наденут какую-то дурацкую железку. Чем еще может быть девушка, носящая ошейник, как не вещью, как не предметом, которым можно распоряжаться по своему усмотрению?!
— Я ненавижу мужчин! — упрямо воскликнула я. Ена посмотрела на меня с иронией.
— Интересно, — задумчиво произнесла она, — понравишься ли ты Раску из Трева?
Она отстегнула булавку, удерживавшую у меня на плече нехитрое одеяние, и сбросила мое покрывало на пол.
— Может, и понравишься, — подняла она брови.
— А я не хочу ему нравиться! — закричала я.
— Он заставит тебя захотеть, — со знанием дела сказала старшая невольница. — Ты будешь отчаянно стараться ему понравиться, вот только не знаю, насколько тебе это удастся. Раcк настоящий воин. У него было много женщин, и еще больше претенденток добиваются его внимания. Он большой знаток женщин, и поэтому угодить ему очень трудно. Думаю, тебе не удастся ему понравиться.
— Если я захочу — удастся! — заверила я кейджерону.
— Может быть… — с сомнением пожала она плечами.
— Но я этого не хочу! Я буду оказывать ему сопротивление… Я буду бороться. Ему не добиться от меня покорности! Ему меня не приручить!
Ена не сводила с меня внимательных глаз.
— Во мне нет слабостей, свойственных остальным женщинам, — сказала я, вспомнив Вьерну с ее разбойницами, Ингу, Рену и Юту. — Все женщины слабы. Но я — не такая, как все. Я сильная и гордая.
— Непокорности тебе не занимать, — согласилась Ена. Я хмуро посмотрела на нее.
— А теперь давай-ка спать, — сказала она, поднимаясь на ноги, чтобы погасить освещавший палатку медный светильник.
— Почему так рано? — спросила я.
— Потому что утром ты должна выглядеть свежей и привлекательной. Завтра на тебя наденут ошейник.
Я улеглась, но вскоре опять нетерпеливо приподнялась на локте.
— А разве на ночь на меня не будут надевать цепи? — удивилась я.
— Нет, — донесся до меня из темноты голос старшей невольницы. — Ты и так не убежишь.
Я натянула на себя толстую мягкую шкуру ларла и долго лежала, сжимая от злости кулаки и глотая подступающие к горлу слезы.
Наконец я опять не выдержала.
— Ена, — позвала я старшую невольницу. — Вот вы — уже давно рабыня. Неужели вы не испытываете ненависти к мужчинам?
— Нет, — ответила она.
Меня снова захлестнула волна глухой обиды.
— Я нахожу мужчин волнующими, — продолжала старшая невольница. — Очень часто мне хочется отдать им всю себя, отдать все, что у меня есть.
Я с ужасом слушала ее слова. Как она может так говорить? Неужели у нее нет никакой гордости? Если ей и приходят в голову такие чудовищные мысли, что само по себе уже просто неприлично, она должна хранить в полной тайне этот унижающий чувство собственного достоинства каждой женщины недостаток!
Уж я-то, по крайней мере, искренне ненавижу мужчин. Им не добиться моего расположения!
Но завтра… завтра я буду принадлежать одному из них! Он будет владеть мной, согласно всем законам этой чудовищной планеты! Он будет приказывать мне, а я — выполнять все его желания.
И главное — мне никуда отсюда не деться!
На меня не надели на ночь цепей, но это ничего не меняло: я была надежно заперта, замурована в этом лагере, обнесенном высоким частоколом.
“Тебе не убежать”, — сказала Ена.
Она права.
Завтра на меня, Элеонору Бринтон, наденут ошейник. Впервые за все время моего пребывания на Горе я буду носить на шее узкую полоску металла, официально объявляющую меня чьей-то собственностью!
“Ты очень хорошенькая”, — заметила Ена.
***
Обнаженная, я стояла на коленях на устилающем пол палатки толстом мягком ковре. Я была умыта, волосы у меня — тщательно причесаны. Молодая невольница, державшая в руках маленький флакончик, украшенный изящным горианским орнаментом, снова омочила пальцы в ароматной, с терпковатым запахом туалетной воде и помазала ею у меня за ушами.
Остальные стоящие рядом с Еной девушки, их было трое, не сводили с меня критического взгляда. Одна из них наклонилась и — в который уже раз — принялась поправлять мне волосы.
— Да она уже причесана! — рассмеялась вторая девушка.
— Неужели ты не волнуешься, Эли-нор? — удивилась молодая невольница. Я промолчала.
— Ты хорошо помнишь, что тебе нужно делать на церемонии? — спросила Ена.
Я кивнула.
Меня занимали совсем другие мысли.
