Внезапно сундук сам собой распахнулся – до рези в глазах всматривавшийся в пляску огня Коннахар мог поклясться, что старый рабириец так и не прикоснулся к фигурной рукояти на горбатой крышке сундука. Цвет пламени сменился со зловеще-багряного на оранжевый, успокаивающий, вроде того, что уютно полыхает вечером в камине. Конни решил, что сейчас из сундука наконец-то извлекут таинственный Анум Недиль, и почти не ошибся – вот только вещица появилась сама, словно вытягиваемая Лайвелом на невидимой нити. Она походила… да ни на что она не походила! Шарообразный сгусток медового цвета размером с малое ядро для катапульты, в ореоле переменчивого розового и золотого мерцания без видимой опоры повис, чуть покачиваясь, в воздухе между разведенных в стороны рук Хранителя. Непроницаемый огненный купол, накрывший место ритуала, внезапно уменьшился, языки пламени приплясывали теперь где-то на уровне двух локтей от земли, выстреливая вверх красными искрами.
Удерживать сияющий шарик было не так просто – пару раз старый рабириец едва не уронил его на песок, но в последний миг находил еще немного сил и возвращал беглеца на положенное место. Медовые и розовые отсветы сменились прохладными зеленоватыми тонами, по Вместилищу побежали расширяющиеся трещинки, словно по расколотому ядрышку ореха, однако на кусочки он не развалился – просто открылся узкими лепестками, выпустив наружу облачко серебристой пыли. Похоже, Лайвел обратился к этому облачку с каким-то вопросом: оно задрожало, расплываясь и вновь собираясь всецело. Хранитель настаивал, Конни даже разглядел, как напряженно шевелятся узкие губы. Серебристый туман поупрямился еще немного и сдался, растянувшись в тончайшее полотнище.
На колдовской ткани начали возникать углубления и возвышенности, приобретавшие то зеленый, то коричневый, то голубой оттенок. Чей-то пораженный голос за плечом у Коннахара выдохнул слово «карта», с предельной точностью дав название висевшему в воздухе наваждению. Туманная картинка явно изображала Рабирийские холмы, какими они открываются парящим в небесах птицам. Лайвел размашисто кивнул в знак того, что опознал увиденное. Над изображением немедля возникла синяя искорка, повисела мгновение и нырнула вниз, устремившись к той части призрачной карты, которую Конни для себя счел «полуночной».
По сотканным из серебряной пыли Забытым Лесам пробежали частые волны, уничтожающие прежний рисунок и создающие новый. Незримая птица устремилась к земле, отдельные детали пейзажа становились четче, складываясь в образ некоей местности. Большое озеро в обрамлении лесистых холмов, дом на берегу, еще какие-то строения, укрытые среди деревьев… Новый кивок – старый Хранитель признал и эту область своего родного края. Коннахар догадался, что им было показано место, где пребывает новый правитель Рабиров. Озеро… дом на берегу… Здесь, в магической школе?! Невероятно… Но вот как посланцы смогут его узнать? Или Анум Недиль обладает способностью создавать образы не только местности, но и изображения лиц?
Озерное побережье свернулось внутрь себя, превратившись в искрящийся туманный клубок и заодно втянув внутрь мечущуюся сапфировую искру. Невидимые руки безжалостно комкали облачко тумана, лепя из него нечто узнаваемое. Ага, полупрозрачная человеческая фигурка ростом где-то с локоть, словно вырезанная из куска горного хрусталя. Плавные очертания, несомненно, принадлежат существу женского пола. Выходит, на смену Драго придет некая Княгиня Лесов? У неизвестной женщины не было лица – только парящий тонкий силуэт, окруженный вихрями серебристой пыли. Еще один толчок сердца – и фигурка рассыпалась в горстку праха. Песчинки дождем осыпались вниз, облепляя незримую поверхность, на глазах у пораженных зрителей создавая абрис чьей-то головы, лица, шеи, падающих на плечи волос…
Вскоре отлитая из матового серебра статуя, изображавшая голову и плечи молодой женщины, была закончена – знаком этого стал призрачный Венец Лесов, украшенный трепещущей синей искрой и опустившийся на голову будущей правительницы. Закрытые до того веки вдруг приподнялись, явив вполне разумные глаза, с легкой насмешкой оглядевшие собравшихся. На долгое мгновение сотканная из тумана статуя приобрела облик и краски живого человека, чтобы тут же разлететься облаком серебристого пепла – но синяя звездочка не пропала, оставшись плавать в вечернем воздухе.
Анум Недиль счел свое предназначение полностью выполненным. Лепестки срослись воедино, таинственный шар потемнел и камнем рухнул в недра бронзового сундучка. Упавшая крышка захлопнулась с громким стуком, как дверь за торопливо уходящим гостем. Огненное кольцо погасло, оставив на песке черный круг золы и еле теплящихся углей.
Рывком взвившаяся на ноги Иллирет еле успела подхватить оседающего набок Лайвела.
***
– Уберите от меня это! – от раздавшегося над ухом пронзительного взвизга Коннахар невольно вздрогнул и обернулся. Визжала баронета Монброн, обеими руками, как от надоедливой осы, отмахиваясь от неторопливо кружившей над ее головой голубой искорки. Разок она даже умудрилась попасть ладонью по назойливому огоньку – скорее по случайности, чем намеренно. Непохоже, чтобы магической искре ее жест как-то повредил: с тем же успехом Айлэ могла отмахиваться от солнечного зайчика. – Конни, что это? Зачем?..
Ответить молодой человек не успел, вернее, не сумел: увлекшийся зрелищем творимого ритуала разум внезапно расставил все по своим местам. Серебристый призрак неведомой женщины сразу показался Коннахару смутно знакомым, и только сейчас он сообразил – почему.
Туманная головка и лицо принадлежали Айлэ, дочери Райана Монброна и Меланталь Фриерры.
Синий огонек, воспользовавшись подходящим мгновением, мерцающим светляком пристроился на локонах Айлэ.
– О нет, – должно быть, баронета Монброн тоже вспомнила, как выглядит ее собственное отражение в зеркалах. – Только не это… – она подняла руки ладонями перед собой, точно отталкивая нечто невидимое: – Учтите, я не согласна! Никто – слышите, никто! – не заставит меня на это пойти! Я не желаю! В конце концов, я просто не смогу! Я отрекаюсь – сразу же и немедленно!..
– Будь добра, заткнись, – в возникшей сумятице молодые люди совершенно упустили из виду появление короля Аквилонии – умевшего, впрочем, в случае необходимости двигаться совершенно бесшумно и весьма быстро.
От неожиданности и резкости обращения баронета послушно замолчала.
– Я правильно понимаю, корона переходит к ней? – этот вопрос Конана был уже обращен к Лайвелу. Рабириец, почтительно поддерживаемый Иллирет ль'Хеллуаной, молча наклонил голову – очевидно, сил говорить у него пока не было. – Это окончательно, законно, никем не оспариваемо? Все, что она отныне скажет и сделает, будет считаться решением королевы?
