плечу, но вдруг замер. Происходящее на экране привлекло его внимание.
Картинка менялась, смещаясь от безжизненного тела к человеку, стоявшему по другую сторону круга. К гривару, убившему Артемиса Халберда.
До этого момента Сего даже не думал о противнике Артемиса. Потрясение от смерти чемпиона отвлекло мысли от самого боя. Как он проиграл? Как получилось, что непобедимый борец не только проиграл, но и погиб? Кому оказалось под силу его убить?
Некоторое время победителя скрывала тень, но потом он повернулся, и Сего увидел его в меркнущем свете спектралов.
В следующий момент Сего упал на пол рядом с Сол, но оторвать глаза от экрана не смог.
Невозможно! Как… как это могло случиться?! Мюррей сказал, что никто из них не был настоящим!
Но и ошибка была исключена. На лице гривара играла кривая усмешка, как будто он смеялся над шуткой, которую никто больше не услышал.
Не веря глазам, Сего всматривался в экран.
Гривар, стоявший напротив безжизненного тела Артемиса Халберда, был его братом Сайласом.
Глава 24
Жертва
Гривар должен полностью сосредоточиться на настоящем моменте. Обремененный событиями прошлого или слишком легкомысленный в предвкушении будущего, гривар не сможет найти ритм боя. Волна, накатывающаяся на берег и отступающая в море, не знает ни цели, ни пути, не замечает хода времени. Таким должен быть и гривар в каждом своем вздохе: волной, пребывающей полностью в настоящем.
Раздел третий, Двадцать седьмая заповедь Кодекса боя
В редкий для столицы ясный день Мюррей Пирсон поднимался по спиральной лестнице Рыцарской башни. Солнце встречало его на каждом этаже, заглядывая в защитное окно и бросая свет на угрюмые каменные стены.
Он уже миновал центральную кухню, комнату с тренировочным оборудованием, зал круга, жилые помещения рыцарей. Добравшись до верхнего уровня, перевел дух. Ничего удивительного, что Мемнону удается поддерживать себя в такой форме, совершая ежевечерние восхождения только для того, чтобы дать отдых глазам.
Лестница закончилась, и Мюррей остановился перед входом в обиталище верховного. Положив ладонь на дверь, он ощутил надежную крепость цельного массива дуба, коснулся трещинок на зернистой поверхности дерева и вмятин, оставленных костяшками пальцев, стучавших в эту дверь на протяжении десятков лет.
Мюррей сжал кулак и ударил по двери.
– Открыто, – донесся приглушенный голос.
Он никогда не бывал здесь раньше, но, разумеется, слышал всякое про то, что за этой дверью находится. Говорили о пыточной, где верховный подвешивает на дыбе рыцарей-неудачников. О сияющем ауралитовом круге, что изводит Мемнона шепотом некой призрачной толпы. О булькающих ваннах в лаборатории для выращивания гриварского потомства.
Мюррей всегда отвергал такого рода слухи как нелепые, но в душе был готов увидеть хоть что-то из перечисленного.
Ни пыточной. Ни ванн и кругов. Ни картин на стенах. Ни декоративных ковриков. Вообще никаких украшательств, широко распространившихся в нынешней Цитадели. Только спальный паллет на полу, потертый мешок для тренировок в углу и расстеленное в задней части комнаты татами.
Непритязательная, как и полагается гривару, обстановка.
Мемнон стоял у окна, сцепив руки за спиной и глядя на столицу, залитую редким солнечным светом.
– Удивительно, что мы живем в такой темноте ради считаных светлых дней, – пробормотал командор.
Мюррей подошел к окну. Каждый раз, встречая Мемнона, он замечал, что тот выглядит немного старше, а тени под глазами залегают все глубже.
Некоторое время они молча стояли бок о бок, взирая на раскинувшийся внизу город. За последние годы изменилось многое. Когда-то Мюррей равнялся на Мемнона, относился к нему почти с таким же почтением, как и к Коучу, восхищался им. Как и Коуч, этот человек был живой легендой.
Мюррей первым нарушил молчание.
– В чем дело? – Он и впрямь пребывал в растерянности.
Как случилось, что они настолько разошлись?
– Приходится идти на жертвы ради блага нации. – Мемнон произнес эти слова устало, как будто ему не меньше, чем Мюррею, надоело их слышать.
Мюррей покачал головой:
– И одной из этих жертв была наша честь?
– Честь, – повторил Мемнон. – А отключать освещение по всему Эзо из-за того, что у нас нет сплавов для поддержания светильников в рабочем состоянии? Погружать во мрак всю страну? Не иметь возможности добыть ресурсы, чтобы наши граждане не голодали? Это достойно? Благородно?
– «Рука кормящая может быть рукой сражающейся», – ответил Мюррей цитатой из Кодекса. – Нельзя отказываться от наших идеалов только для того, чтобы не отставать.
– Кодекс, Кодекс… – Мемнон вздохнул. – Ты такой же, как он. Он тоже всегда выбирал легкий путь. Все просто: строго придерживайся Кодекса, а более сложные проблемы воспринимай как прилив. Пришел и уйдет. И не надо думать о проблемах нации, не надо видеть, как меняется мир. Занял позицию и стой на ней. Кодекс, честь. Я всегда ему завидовал.
– Коуч придерживался Кодекса, потому что это правильно, – твердо сказал Мюррей. – Если бы и ты поступал так же, мы бы не оказались там, где мы сейчас. Позор, бесчестие. И Артемис Халберд мертв.
– Там, где мы сейчас? – повторил Мемнон. – Впервые за долгое время мы обрели почву под ногами, а на горизонте забрезжил свет, который позволит нам победить соперников.
– Свет на горизонте… – Мюррей начал закипать. – Свет на горизонте? Твой свет – пятно! Ты выращиваешь детей в ваннах и избавляешься от них, если они не соответствуют образцу!
Мемнон повернулся к Мюррею. Даже сейчас, когда Мюррей стоял с побагровевшим лицом перед верховным, тот казался усталым, как будто слышал эти аргументы тысячу раз.
– Я понимаю твою позицию, Пирсон, но для того, чтобы управлять Цитаделью, одной чести мало. Нужно чем-то жертвовать.
– Ты сам выбираешь свои жертвы, Мемнон. Дети, которых ты растишь и изучаешь, с которыми экспериментируешь, – они невинны. У них нет выбора.
– У верховного командора Цитадели тоже нет выбора. Я вынужден делать то, что лучше для Эзо.
– Вот почему мы разные, – сказал Мюррей. – Вот почему Коуч был не такой, как ты. Вот почему он ушел. Выбор есть всегда.
– Ты постоянно ссылаешься на Коуча. Коуч – твой сияющий маяк чести. Человек, который не мог сделать ничего плохого.
– Он заслуживает уважения, – рыкнул Мюррей. – В отличие от многих других, он не отказался от своих убеждений.
Мемнон посмотрел ему в глаза:
– Коуч был не тем, за кого ты его принимал.
Мюррей покачал головой. Опять эти манипуляции.
– Не веришь? – спросил Мемнон. – А знаешь ли ты, куда Коуч уехал?
Вопрос застал Мюррея врасплох.
– Э-э… Он никогда мне не говорил.
– А почему не говорил? Как думаешь? Ты ведь был его лучшим учеником, практически сыном. Почему же он не сказал, куда отправляется? Ты заслужил право знать.
Мюррей молчал.
– Ты считаешь, что Коуч бросил тебя. Но он не бросил. И никуда не уехал.
– Никуда не уехал?! – повысил голос Мюррей. – Никто не видел его вот уже больше десяти лет!
– Как и в случае с Кодексом, все не так просто, как нам часто кажется, – сказал Мемнон.
Мюррей уже хотел уйти. Прямо сейчас. Коуч был последним, что у него
