— Я — Альфвард! — воскликнул искалеченный витязь, — Дома люди кличут меня героем Бургундархольма, и пока никому не удавалось это оспорить. Я пришел сражаться против великанов и со мной пришли мои девять братьев. Они и есть моя дружина.
Альфвард указал на стоявших за его спиной дюжих бородачей, вооруженных топорами и секирами. Сам Альфвард сжимал в руках копье.
— Мы клянемся в верности тебе — ирмин-конунгу. Мы в союзе с твоей дружиной до тех пор, пока ты не решишь причинить вреда Бургундархольму.
— Вы не в союзе с моей дружиной, — ответил Вульф, строго взирая на бургундра сверху вниз, — Вы и есть моя дружина. А я не собираюсь воевать против тех, кто связан со мной клятвами верности.
Альфвард подумал немного и сказал:
— Такое я принять могу.
Хельги освятил его молотом и протянул рог с пивом. Альфард сделал глоток и отошел в сторону, уступая место другому князю.
— Я — Хлевагастир из Зеланда. Я и моя дружина клянемся в верности тебе.
— Благодарю, — ответил Вульф, и Хельги закрепил клятву молотом.
После Хлевагастира перед Вульфом возник странного вида воин, лицо которого было гладко выбрито. Причем сбрита была не только борода, но и брови и голова. Он был одет в меховую безрукавку и шерстяные штаны, на поясе висел меч. Вульф удивился тому, как тепло был одет этот князь. Он выглядел довольно нелепо в летнюю жару.
— Меня зовут Онген, я конунг Финнмарка! — с гордостью произнес лысый воин. — Со мной пришли сто пятьдесят человек. Мы все даем тебе клятву и будем биться с тобой до самого конца!
Получив благословление ирмин-вардлока, Онген отступил в сторону и его место занял следующий князь.
Так продолжалось еще некоторое время. Около двадцати пяти князей и просто воинов-одиночек присягнули на верность ирмин-конунгу в этот вечер. Вульф поблагодарил их всех, и сам в свою очередь поклялся в верности и в том, что не будет совершать деяний, идущих во вред тем племенам и кланам, которые вступили с ним в союз. За этим последовало буйное ликование, и все присутствующие принялись жать друг другу руки.
Подали пива. Осушив по паре рогов, воины стали расходиться, чтобы собраться на площади вновь, когда настанет полночь. Именно тогда должен будет начаться праздник Сомарблот.
Вульф слез с возвышения и подошел к Хельги.
— Ты знаешь, Вульф, — сказал ему колдун, — мне очень нравится в тебе одна твоя черта.
— Какая? — заинтересовался Вульф.
— Твое искусство говорить идет в ногу с твоим умением сражаться. К сожалению, мне не ведомо ни то, ни другое.
— Ну, не стоит переживать, Хельги, — успокоил его Вульф и улыбнулся, — Зато у тебя прекрасно получается кое-что другое.
— О, да, — Хельги покивал, довольный похвалой, — Тут уж я и в правду достиг успеха. Но за это мне, как ты знаешь, пришлось отдать свою душу. Я пока что не заметил ее отсутствия, — колдун понизил голос и проговорил так, чтобы его слышал только Вульф, — и это, признаться, волнует меня больше всего.
Хельги откинул капюшон со головы, обнажив седую копну волос. Хотя солнце уже село, было еще жарко. В ясном небе кружились птицы, готовясь отойти ко сну. Вульф отстегнул свой парадный плащ и сказал, сворачивая его вчетверо:
— Знаешь ли, Хельги, мне пришлось отдать свою любовь за то, чтобы я смог увидеть мир таким, какой он есть на самом деле и познать берсеркерганг. И порой мне приходится жалеть об этом.
Заговорив о любви, Вульф поймал себя на том, что оглядывается по сторонам, ища глазами Хильдрун. Он не видел ее с самого утра, и это показалось ему странным, потому что она обычно бывала рядом с ним, когда в гарте происходило что-либо знаменательное. Но тут он увидел ее. Она шла через площадь, направляясь прямо к нему. Взглянув в право, он увидел чуть поодаль Сигрун, которая стояла рядом со своим отцом и о чем-то с ним говорила, время от времени бросая подозрительные взгляды на своего супруга и на шагающую легкой походкой златовласую девушку.
Вульф почувствовал чье-то мягкое прикосновение к плечу. Он обернулся и увидел свою мать. Ему показалось, что она заметно постарела за то время, пока его не было в Свергарте. Времени прошло не много, но тяжкое бремя тревог и переживаний за своих сыновей оставило отпечаток на ее похудевшем лице. Теперь, глядя в ее понурые глаза, Вульф видел в них ее возраст и понимал, что прожитые зимы проявляют себя не только в седине и морщинах — истинный возраст женщины выдают ее глаза.
Сигни улыбнулась сыну и сказала:
— Ты был великолепен, Вульф.
— Благодарю, матушка.
— Мы с Хигелаком немного беспокоились из-за этого князя… как его…, Онген из Финнмарка.
— Почему?
— Он говорил, что не решил еще, стоит ли ему и его дружине присоединяться к нам. И он сказал, что желает поговорить с тобой и только после этого он сделает свой выбор.
— Насколько я знаю, он так и не успел поговорить с тобой днем? — спросил Хигелак, который также подошел к Вульфу, встав между Хильдрун и Сигни.
— Нет, — покачал головой Вульф, — я ни с кем из новых не разговаривал.
— В том то и дело, — воскликнула Сигни, — Твоих прекрасных слов хватило, чтобы заставить его принять решение!
— То, что ты сказал, Вульф, это было… — начала Хильдрун, но ее перебил звонкий голос, похожий на птичий клекот:
— Ты молодец, Вульф, — Сигрун встала рядом с ним, — Я слышала много лестных отзывов о тебе среди людей.
— Да, я знаю об этом, — ответил ильвинг, — И это наше счастье. Кстати, как чувствует себя твой отец?
— Уже гораздо лучше, — ответила Сигрун. Она, как и большинство воинов в гарте, не расставалась со своим оружием. И сейчас ее секира торчала у нее из-за пояса, то и дело цепляя ее белую тунику углом лезвия. — Он уже может ходить, хоть и с трудом.
— За ним хорошо смотрят? — забеспокоилась Сигни.
— О, да, матушка, — ответствовала юная воительница, — У него есть все, что ему нужно. Благодарю.
К собравшимся на площади ильвингам подошли Вальхтеов и Хедин. Вульф обнял сестру, чувствуя, что соскучился по ней за долгое время отсутствия. Неприятное воспоминание всплыло в памяти и его лицо помрачнело. Он отпустил Вальхтеов и произнес:
— Нам следует завершить одно наше семейное дело до Сомарблота.
Все вопросительно уставились на ирмин-конунга.
— Хродгар. — напомнил он, — Следует захоронить его прах до начала празднования.
Сигни тяжко вздохнула. Успешное возвращение двоих сыновей и радость предстоящего праздника заставили многих забыть на время о гибели юного ильвинга. Хельги принес эту весть еще давно, и мать успела уже оплакать своего сына. Но теперь оставалось отдать последнюю дань памяти молодого потомка Хрейтмара и предать его прах земле.
