Наталия Ипатова - Винтерфилд

— Дерьмо! — Хайке чуть не плакала, глядя на свое распухшее вывихнутое плечо. — Как я буду выступать?

— И я думаю о том же, — безжалостно отозвалась Катарина фон Лиенталь, старшая гоф-дама Гиацинтовой фрейлинской, чьи твердые пальцы только что вправили упомянутое плечо. — Надеюсь, ты соображаешь, как подставила нас всех? Впрочем, голова никогда не была твоей сильной стороной.

Старалась она, впрочем, зря. Хайке Больц сейчас более, чем когда-либо, было плевать на оскорбления. Она сидела убитая тем, что, по всей видимости не сможет принять участие в Королевском фестивале фехтования, к которому, по ее словам, шла всю сознательную жизнь, готовилась целый год, выиграла уже свой четвертьфинал, а вот теперь… Хайке была номером один в сборной королевы, сегодня всего уже через шесть часов состоятся решающие бои, и как на грех — эта травма. И что особенно обидно, в чем ни перед кем не оправдаешься, получена она по самой неуважительной причине, какую только можно придумать. Хайке опустила кудрявую голову и поджала ноги под табурет.

Она сидела в центре узкой темной нетопленой комнаты, игриво именовавшейся Гиацинтовой фрейлинской, и табурет назначен был исполнять роль скамьи подсудимых. Остальные три фрейлины разместились на своих кроватях, составленных ввиду невозможной тесноты почти вплотную. В единственное пыльное окошко проникало очень мало серого утреннего света, и без привычного макияжа лица девушек выглядели безжизненными и тусклыми. Фрейлина королевы гораздо больше «должна», чем «имеет право». По штату, например, девушки не имели права на завтрак: никому не приходило в голову, что эти эфемерные создания обладают здоровым аппетитом молодых женщин, и им приходилось добывать себе еду разными праведными, а чаще неправедными способами, самым чистым из которых считалось любым способом заставить мужчину угостить себя. Иной раз, если не удавалось припрятать что-нибудь от вечернего фуршета, с утра на четверых у них не было ничего, кроме бутылки коллекционного шампанского. Они почти не спали, потому что дворцовые увеселения, украшать которые своим присутствием и щебетом девушки были обязаны вне зависимости от желания, длились всю ночь до рассвета, а спозаранку девушки уже прислуживали королеве. Поэтому большой популярностью в их среде, почти наряду со средствами контрацепции, пользовались разного рода возбуждающие снадобья, позволявшие им как можно дольше держаться на ногах. Не выдержавшая ритма такой жизни и проштрафившаяся в особо крупных размерах фрейлина с позором отсылалась на родину. Девушки жили на средства, присылаемые из дома, коих по дороговизне столичной жизни хватало очень ненадолго. Жалованье им не платили: фрейлинская служба сама по себе считалась высокой честью, которой чванилась оставшаяся дома семья, потому в массе своей девушки не гнушались принимать подарки и обращать их в деньги. Доставшая чайник с горячей водой единогласно объявлялась героиней и с гордостью носила сей титул, пока кому-либо из подруг не удавалось повторить этот достойный восхищения подвиг. В холодные зимние ночи они сдвигали кровати и жались вместе, пытаясь согреться теплом собственных тел. Они давно уже научились шнуровать и причесывать друг друга. Они держались вместе, потому что жизнь их проходила в постоянной жестокой конкурентной борьбе с Фиалковой, Розовой и Сиреневой фрейлинскими, они поневоле были хитры, изворотливы и лживы и ощущали себя маленьким гарнизоном, возглавляемым гофмейстериной с огромным жизненным опытом.

Катарина фон Лиенталь, сама прошедшая весь этот путь, держала маленьких «ленивиц и распутниц» в ежовых рукавицах. Они могли вытворять все, что угодно, но сохраняя при этом внешнюю благопристойность и шарм, приличествующие королевскому двору. Одному только богу было ведомо, сколько нежелательных беременностей было прервано благодаря ее своевременному вмешательству. Впрочем, она-то хорошо знала, что в этих делах бог плохой помощник. А однажды, в молодости, некоторые предпринятые ею шаги помешали свершиться государственному перевороту, но она была достаточно умна, чтобы не вспоминать об этом вслух. От нее зависело, чтобы с утра ее девочки были на местах, в форме и в состоянии выполнять свои обязанности. Она также отвечала за совершенство их внешнего вида и утонченность манер. Фрейлины должны напоминать умирающие цветы. Но только напоминать!

Разноцветные пышные юбки скрывали тренированные гибкие и закаленные тела. Лет сто назад кому-то из венценосцев, надо думать, существенно стесненному в средствах, пришло в голову совместить статус фрейлины со статусом телохранительницы женской половины своих домочадцев, и с тех пор удостоенным сей чести девицам из дворянских семей пришлось существенно подтянуться по части физической подготовки. Наверное, никто не ожидал, что идея в такой степени разовьется, но юные леди, состязаясь друг с другом за внимание коллег-мужчин, благодаря этому нововведению в большом количестве появившихся рядом, достигли здесь таких высот, что Королевский фехтовальный фестиваль уже не разделял спортсменов по половым категориям. Здесь они были полноправны, и знатные господа, те, кто не выступал в соревнованиях лично, не гнушались приглашать их в выставляемые ими команды. Как уже упоминалось, Хайке Больц из Гиацинтовой фрейлинской считалась первым номером в команде самой королевы.

Взлет ее был фантастическим. Она единым духом прошла предварительный отбор, а в полуфинале жребий сводил ее с самой Эрной фон Скерд, не фрейлиной, между прочим, а полноправной хозяйкой своих поместий, уже четыре года — непременной финалисткой Королевского фестиваля. Финалисткой — но ни единожды не чемпионкой, не продвинувшейся дальше оскорбительного титула вечно второй. Все четыре года лорд Грэй, Страж Северных Границ, повергал Эрну — свою изменницу-ученицу, хулившую его на всех углах, — в пыль, сам же бессменно сохранял за собой титул Короля Клинка вот уже двенадцать лет и не участвовал в отборочных соревнованиях. Победитель полуфинала сойдется с ним, а до поры чемпион этакой ленивой скотиной сидит лишь одной ступенью ниже короля и равнодушно наблюдает за страстями фестиваля. Никто не верил, будто Хайке может побить Эрну, для которой схватка с лордом Грэем в финале и победа над ним есть нечто большее, чем спорт.

Ничего на свете не желала та сильнее, чем скинуть лорда Грэя с этого чемпионского кресла, прилюдно унизить его поражением, в прах растоптать его былую славу, и те, кто в курсе, напряженно ждут исхода их многолетнего соперничества, победа в котором, как утверждали злые языки, с каждым годом давалась чемпиону все с большим трудом. И вот теперь этот вывих, зачеркнувший все самые дерзкие мечты Хайке, осмелившейся встать между фон Скерд и ее первым врагом.

— Рассказывай! — велела Катарина.

Хайке шмыгнула носом.

— Самое обидное, — резко бросила она, — что парень этого не стоил.

— Кто он такой? Где ты его подцепила?

— Я не знаю. Не успела узнать. Он сам ко мне подошел после отборочных. Я подумала, что…

Она замолчала, и Катарина неумолимо закончила за нее:

— Ты подумала, что пора бы и пользоваться плодами своих побед. Так?

— Вы же сами говорили, что полноценный… полноценное свидание великолепно тонизирует спортсменку! Ну, я и подумала… мне же нужны какие-то дополнительные стимулы перед Эрной.

— Я тебе также говорила, — процедила гофмейстерина фон Лиенталь, — что на фон Скерд поставлены большие деньги и что не в первый и не в последний раз подобным образом расчищают путь фавориту. Это знакомство могла подстроить и сама Эрна, вокруг нее вечно крутится всякая уголовная шваль. Очень явно она выигрывает от твоего несчастного случая. Либо она автоматически побеждает за неявкой противницы, либо, ввиду спешной замены, получает более слабую, не тренированную на победу соперницу. Так и так она экономит силы для лорда Грэя. Там они ей ох как понадобятся. Что будем делать?

Девушки уставились на разнесчастную Хайке. Вчера поздно вечером, когда она возвращалась из фехтовального зала, к ней подошел красивый молодой дворянин, они о чем-то шептались, и она отпустила подруг, намекнув, что отправляется праздновать победу «в очень узком кругу поклонников». На рассвете она, держась за стену и стиснув зубы, вся в злых слезах, добралась до каморки, лелея вывихнутую руку.

— Он сам тебя калечил?

— Нет, — нехотя отвечала Хайке. — Напали на нас в переулке. Целая толпа, человек пять. Я не знаю, куда он делся. Темно было. Только руку вывихнули, больше им ничего не надо было.