– Если Сирия и Палестина принадлежат империи, то почему там распоряжаются сарацины? – не остался в долгу упрямый Гуго.
Протовестиарий, человек еще достаточно молодой, но успевший набрать вес не только в переносном смысле, сокрушенно всплеснул руками и даже изобразил что-то похожее на горчайшую обиду на своем круглом смугловатом лице. Михаил почти на голову уступал Гуго в росте, но отнюдь не в благородстве осанки. Глеб подозревал, что протовестиарий в глубине души презирает французов, считая их варварами, но отнюдь не спешил разочаровывать византийского чиновника. Беда в том, что графа Вермондуа не было денег, его казна покоилась на дне Адриатического моря, и Гуго ничего другого не оставалось, как пользоваться гостеприимством византийцев, которые в любой момент могли прекратить поставки продовольствия и обречь несчастных французов если не на голодную смерть, то, во всяком случае, на большие лишения в чужом и почти враждебном городе. Протовестиарий Михаил, во дворце которого поселили гостя, уже неоднократно намекал Гуго на это прискорбное обстоятельство. Под началом у графа Вермондуа, осталось всего две сотни рыцарей, большей частью безлошадных, три сотни сержантов и пятьсот пехотинцев, потерявших во время морской бури свое снаряжение. И всех этих людей нужно было кормить, одевать и обувать. Им следовало прикупить оружие, дабы они не выглядели ничтожествами в глазах высокомерных византийцев. Благородный Гуго рассчитывал на прибытие подкреплений, но прошел слух, что герцоги Нормандский и Фландрский решили перезимовать в Италии и собирались отправиться в путь только весной. За эти месяцы у Вермондуа и его людей были все шансы протянуть ноги на чужой негостеприимной земле.
– Мне нужны деньги, Лузарш, – заявил Гуго, нервно прохаживаясь по отделанным мрамором покоям. Протовестиарий Михаил, судя по всему, был далеко не бедным человеком. Во всяком случае, его усадьба, включавшая в себя кроме трех роскошных зданий еще и с десяток подсобных помещений, раскинулась едва ли не на целый квартал. Помещений здесь хватило бы на добрую сотню рыцарей, но скуповатый византиец поселил у себя только самого графа и десять самых близких к нему людей. Всех остальных французов разместили частью в казарме, а частью вообще вне стен города на отдаленных усадьбах. Обиженные на судьбу рыцари глухо роптали и требовали от Вермондуа действий. Прибегать к силе в столь стесненных обстоятельствах было бы безумием. Византийцы просто перебили бы крестоносцев, сославшись на их дурное поведение.
– Так подскажи мне, где их взять, Гуго, – криво усмехнулся Глеб, с неодобрением глядя на своего сюзерена. Графу Вермондуа уже исполнилось тридцать шесть лет. Это был рослый шатен с карими глазами, далеко не глупый, но так и не избавившийся от легкомыслия, свойственного ему с юных лет.
– Ты единственный из моих шевалье знаешь греческий язык, – напомнил Глебу граф. – Есть же в этой дыре ростовщики.
– Эта дыра, как ты выражаешься, раз в двадцать пять больше Парижа, – вздохнул шевалье. – Ростовщики здесь, конечно, есть, но они потребую немалые проценты.
Граф Вермондуа был человеком небогатым, свои земли он обрел в качестве приданного жены, однако получаемых с них доходов вряд ли хватит на содержание крестоносного войска, не говоря уже о процентах, которые придется платить ростовщикам.
– Мы расплатимся с ростовщиками взятой у сарацинов добычей, – бодро заявил Гуго.
– Боюсь, что сделать это будет непросто, – возразил Глеб. – Тебе, надо полагать, ведомо, чем завершился поход Петра Отшельника в земли Румийского султаната.
– Да какое мне дело до оборванцев, – махнул рукой Гуго. – Ничего другого я от них и не ждал.
– В таком случае, принеси оммаж императору и попроси денег у своего нового сюзерена, – предложил Глеб.
– По-твоему, я сам бы до этого не додумался? – насмешливо глянул на шевалье граф. – Под этот оммаж я хочу сорвать с византийцев большой куш.
– Так в чем же дело? – удивился Глеб.
– А в том, что византийцам отлично известно, в каком незавидном положении я нахожусь, и они предлагают мне сущую безделицу. Нет, шевалье, уж если приносить присягу императору, то за очень богатые дары. Я ведь здесь первый. И от того, принесу ли я оммаж, будет зависеть поведение всех других графов и баронов. Алексей Комнин не настолько глуп, чтобы этого не понимать. Наш гостеприимный басилевс не хочет допускать чужаков на эти богатые золотом и серебром земли, не заручившись их лояльностью. По-своему, император, конечно, прав. Он едва ли не последний христианский государь Востока, и без его поддержки нам вряд ли удастся утвердиться в Сирии и Палестине.
Рассуждал Гуго Вермондуа здраво, когда дело шло об императоре Алексее Комнине, но вот его претензии в отношении шевалье де Лузарша следовало признать чрезмерными. В конце концов, Глеб никогда раньше не бывал в Константинополе, и у него здесь нет ни друзей, ни знакомых.
– Так найди, Лузарш! – воскликнул Вермондуа. – Мне ведь немного надо. Всего каких-нибудь триста марок золотом. Обещаю, что первый же замок, захваченный мною на этих землях, будет твоим.
– Триста марок золотом! – ахнул Глеб. – Ты шутишь, Гуго?! Где я найду тебе такого щедрого кредитора.
– В бане, – зло прошипел граф Вермондуа. – Говорят, что именно в константинопольских банях заключаются самые удачные сделки.
Глебу ничего другого не оставалось, как отправиться именно туда, куда послал его благородный Гуго. Константинопольские бани, были даже роскошнее римских, где шевалье де Руси тоже сподобился побывать. Пажу Гвидо, которого Глеб произвел в оруженосцы просто от безысходности, они показались райскими кущами. Да и чего ждать от паренька, всю свою недолгую жизнь, прожившую в захолустье и никуда прежде кроме города Реймса не выезжавшего. Но по сравнению со столицей Византийской империи Реймс был всего лишь большой деревней. Пока шевалье шел от дворца Михаила до Анастасьевых бань, его верный оруженосец насчитал пять величественных храмов, десять дворцов с великолепными садами и множество общественных зданий, назначения которых французы не всегда понимали. Конечно, в этом квартале, расположенном неподалеку от императорского дворца проживала по преимуществу знать, но это вовсе не означало, что прочие византийские кварталы были застроены хижинами. Сколько в этом городе было народу, Глеб даже и не пытался подсчитывать. Ему хватало и того, что приходилось буквально расталкивать плечами зевак, праздно шатающихся по мощеным улицам. Но более всего ему досаждали торговцы, без труда опознавшие чужака и почему-то вообразившее, что его мошна буквально лопается от золота. А между тем Глебу пришлось отдать едва ли не последние деньги, чтобы они с Гвидо смогли наслаждаться удобствами и красотою заведения, предназначенного для омовения людских тел. Французы хоть и не сразу, но отыскали удобное местечко у подножья красивой мраморной статуи, изображающей то ли амура, то ли ангела.
– Парку маловато, – неожиданно услышал шевалье за спиной чей-то огорченный голос.
– Да уж, с нашими банями не сравнишь, – согласился с ним голос другой.
Самое удивительное, что люди, сидевшие неподалеку от шевалье, беседовали не по-гречески, а по-русски. Глеб перенял этот язык от отца, но в последние годы говорил на нем крайне редко, разве что с сержантом Базилем, если возникала охота. Чуть скосив глаза, он без труда распознал говоривших. Хриплый голос принадлежал человеку уже немолодому, которому наверняка перевалило за пятьдесят. Однако сложен он был на загляденье и под гладкой белой кожей перекатывались мускулы. Его собеседник, скорее всего, не перешагнул еще тридцатилетний рубеж. Он был русоволос и зеленоглаз. Ростом молодой, возможно, уступал соседу, а вот силой вряд ли. Оба незнакомца, скорее всего, были воинами, об этом говорили рубцы на теле старшего и уверенный взгляд младшего, выдававший в нем человека, всегда готового за себя постоять. На правом предплечье зеленоглазого Глеб успел разглядеть вытатуированную волчью морду, очень похожую на ту, что была намалевана на его щите.
– Я рад тебя видеть, Венцелин, после столь долгой разлуки, но вряд ли смогу помочь. Разве что деньгами.
– Спасибо, Радомир, я не испытываю недостатка в средствах. Но мне нужны люди. Человек десять-пятнадцать, на которых я мог бы положиться.
– Нет ничего проще, – усмехнулся человек, которого назвали Радомиром. – В русском квартале Константинополя ты отыщешь достаточно отчаянных голов, готовых ринуться в любое предприятие.
– Я обещал отцу, найти его жену и сына, и очень надеялся, что за минувшие десять лет хоть что-то прояснилось в их судьбе. Ты ведь знал капподакийца Симона? Именно ему отец поручил поиски.
– Симона?! – воскликнул Радомир. – Избор ошибся, Венцелин! Эту гадюку следовало придушить еще десять лет назад, когда он вызвался сопровождать твою мачеху.
