Видеть непонятный свет и тем более нырять в него не хотелось ещё больше. Воссияй подобное над Святым градом, графиня Савиньяк только приветствовала бы морисков, но в Агарисе, если верить Левию, ничего не зеленело. Ни-че-го!
— Благодарю. — Женщина с улыбкой приняла предложенную помощь; молодой скромник был сильным, Арлетта почувствовала это еще в Лаик. — Я не хочу в обход.
— Как вам угодно.
Половинка луны, летнее тепло, купола, шпили и цикады. Так благостно. Так страшно.
— Я уже спрашивала… Альдо погиб не совсем здесь?
— Немного дальше.
— Вы ведь ездили в Тарнику?
— Тело предали земле в присутствии его высокопреосвященства, — твердо сказал монах. — Крышку гроба поднимали, покойный находился внутри в должном виде. Сударыня, входим.
Уже?! Мгновение назад зеленый луч был почти далеко, а теперь погас. Разом. Только у ступеней своей резиденции сиял серебряной головой Левий. Такой маленький и такой одинокий. Нет, не одинокий — на кардинальской террасе блеснул металл, да и дальше…
— Охрана, сударыня, — пояснил Пьетро. — Мы сейчас в самом центре. Видите метки?
Графиня честно посмотрела под ноги, метки — семилучевые эсператистские звезды — были аккуратно нанесены светлой краской. Что ж, пометить еще не понять — но уже не шарахаться. Женщина медленно повернулась и обнаружила у стен еще нескольких часовых. Все они, как и Левий, отбрасывали четкие тени, все казались фигурками из коллекции Коко, а вот каменная кладка и стволы деревьев лучше видны не стали. Нет, ни в каких маревах они не тонули, просто сливались в единый темный фон, как на эсператистских иконах… Неужели она открыла церковную тайну? Первый иконописец забрел в зелень, взглянул из нее на людей и ночь, а потом вышел и нарисовал? Очень может быть, но тогда в Гальтаре тоже… светило?
Арлетта вспоминала Иссерциала. Стоящий рядом Пьетро терпеливо ждал, глядя в землю и не забывая теребить свои жемчужинки, это заставило женщину взглянуть на небо и сдавленно охнуть. Нет, небеса не стали ни зелеными, ни кровавыми, просто над самой головой висела огромная луна. Яркая и целая, как в Излом. Целая?!
— Пьетро, Данар!..
Кажется, монах проследил за ней взглядом, потому что понял сразу и правильно. Вдвоем они разглядывали стоящий в зените серебряный щит, по которому змеились красноватые трещины, будто три реки норовили слиться в одну.
— Вы это уже видели? — Графиня изо всех сил сощурилась, но на собравшуюся расколоться луну сие не произвело ни малейшего впечатления. Щурься не щурься, полнолуние оставалось полнолунием, а трещины — трещинами.
— Нет, сударыня, не видел.
— Не видели или не смотрели?
— Сегодня не смотрел, но в прошлый раз небо казалось обычным.
Назад Арлетта шла, задрав голову, и все же не поняла, как жутковатый круг уступил небо уютному серебристому месяцу.
6
Девочка в ночной рубашке терла кулаками глаза и ревела. У нее не было тени, а на голове переливалась ярмарочными огнями корона Раканов. Та самая, что Робер оставил в тронном зале.
— Закатные твари! — Рука Дювье ринулась было за ворот рубашки, но замерла. Отчаянно даже не заржал, закричал враз покрывшийся пеной Дракко. Эпинэ сам взмок не хуже зачуявшей нечисть лошади, но теперь все хотя бы стало ясно. Был ясен и выход.
Маленькая, залитая лунным светом гадина топала босой ногой и орала, она еще не заметила… Или заметила, но, как вошедший в раж человеческий ребенок, не могла унять плач, давая шанс. Отряду, не Роберу Эпинэ. Иноходец оглянулся на заткнувший улице горло эскорт; медлить было нельзя.
— Дювье, — Проэмперадор заговорил негромко, спокойно, уверенно, будто успокаивал лошадь, — принять команду. Завернуть отряд. Ждать рассвета в старых аббатствах.
— А…
— Выполнять.
Тут ни верность, ни смелость не спасут, разве что заговоры, но он их не знает, а огненных кошек не напасешься.
— Монс…
— Не мешай. Я знаю, что делаю.
Он в самом деле знает, только пусть уберутся. От хныкающей гадины не сбежать, то есть всем не сбежать. Кто-то должен остаться, кто-то, кто нужен этой твари… Будь таковым кто-то другой, бросил бы ты его на съедение и сбежал? К Марианне? К Левию, спасать душеньку? Неважно. Щербатой девчонке нужен ты, и давно нужен, прятаться не за кого.
— Монсень…
— Хочешь, чтоб нас сожрало? — Поправить перевязь, пожать плечами. — Со мной ничего не станется. Забери Дракко.
Спешиться, на мгновенье прижаться к теплой гриве. С Моро тоже так прощались.
— Разрубленный Змей, вы уберетесь или нет?!
Дошло. Заворачивают, с трудом сдерживая коней. Девчонка продолжает реветь, мостовая то ли кажется тряской, то ли в самом деле готовится стать болотом и поглотить все, что не успеет удрать. Крысы вот успели…
Зеленая дымка липнет к камням, медленно, слишком медленно гаснет конский цокот. Ушли. Наконец-то.
Рыжий огонь рвет тьму. Выстрел. На мгновенье прервавшийся рев.
— Вы меня осуждаете? — Салиган сжимает пистолет и смотрит на ребенка без тени. — Без толку, как я и думал, но не стоять же как олухам?
— Фляхи! — Девчонка топает ногой в спущенном зеленом чулке. Нет, это не чулок, это туман. — Фу! Дядька фу!
— Что тебе, деточка? — кривится посеревший маркиз. Новый вопль, непонятные, но грязные слова, хватающие каблуки камни. Коронованное чудовище лыбится щербатым ртом, вытирает лапу о натянутую на круглом животике сорочку.
— У болвана фульги нет,
Не видать тебе конфет!
— Деточка, — хрипло повторяет Салиган, — тьфу!
— Деточка-конфеточка…
— Уходите! — Робер хватает неряху за плечо. — Она за мной!
— Вы самоуверенны… Проэмперадор. А удирать от нее я уже пробовал.
— Дядька Фу сидит в шкафу! Дядька Бе застрял в трубе! Бе-бе-бе, вот тебе!
Она прыгала то вперед, то назад, дразнилась, кривлялась, приставляла к носу растопыренные пальцы. Звонкие, будто над водой, вопли, должно быть, разносились далеко, но дома, если в них кто и жил, молчали, а южане убрались. Удрали, сбежали, бросили… Он сам их прогнал, и все же это было предательством. Он не ожидал, что и Дювье, и Дракко…
— Дядька Фе сожрал трофей. Дядька Бу наклал в гробу, Бе-бе-бе, вот тебе!
— Лэйе Астрапэ, заткнись!
— Ы-и-и-и!
Так мог бы завизжать под ножом мясника поросенок размером с церковь.
— Дурак! — Круглые, полные зелени и злобы глазенки вцепились в Робера клешнявыми раками. — Ты дурак! И тебя укусит рак! Ненавижу! Грязный дядька, дядька Фу!
Горная дорога и пустой город. Две дороги, один конь… Две ночи, две женщины или одна? Черные кудри, белые струящиеся пряди, клыкастая кошачья голова… Крылья, огонь, Молния! Сквозь расколотый кристалл…
— Пошел вон! У меня есть король! — Пухлая ручонка едва не ткнулась Эпинэ в нос, в зеленом мерцании черным бездонным оком раскрылся вделанный в браслет камень. — Вот! Мой король! Он ко мне придет! Это наш город! Наш, а ты грязный… От тебя воняет! Я тебя не хочу! Ты дурак! Иди вон! К своей рыбе-жабе!
— Вон-вон. иди вон! Вон-вон, иди вон!..
— Сударь, вы разве не слышите, вас… То есть, надеюсь, нас просят удалиться.
— Вон-вон, пошли вон…
— Идемте же!
Салиган. Ну этому-то чего нужно?! Под ногами чавкает зеленая топь, в ноздри, в горло лезет гнилой дым, душит, вызывает рвоту… Так не бывает: можно либо гнить, либо гореть… Но это сгнило и теперь горит.
— У меня есть мой король… — визжит луна. — Пошел вон!.. Ты дурак… Наш город… Король… Рак… Рак… Дурак…
Горы, огненная кошка, шум воды, лилии в водовороте, лилии в вазах, тишина, сон.
— Эпинэ! Поднимайтесь, нас прогнали.
— Салиган?
— К вашим услугам, но чистого платка у меня нет.
— Вы видели?
— А вы слышали? — Маркиз наклонился и что-то подобрал с изумительно твердых камней. Пистолет… — Она назвала вас грязным. Вас! В моем присутствии. Все, я уничтожен. О жалкий жребий мой!
400 год К. С. 7-й день Летних Молний
1
Ветер играл цветной тряпочкой, будто котенок. Ветер, тряпочка и окруженная серыми гвардейцами карета — больше на Виноградной улице не было никого.
— Интересно, — графиня сощурилась на навязанного ей заступника, — что творится в других кварталах?
Улицы, которыми ехал кортеж, казались спокойными, хотя и слишком для этого часа малолюдными. Никаких приключений, никаких воплей с руганью, но и смеха не слышно, и зазывалы с уличными торговцами молчат.
— Человек генерала Карваля сообщил, что ночь прошла спокойно, — напомнил Пьетро. Это Арлетта знала и без монашка. Творись в столице что-то непотребное, ее из Нохи не выпустили бы даже с дюжиной Пьетро и сотней Габетто.
— Я плохо вижу, — призналась графиня спутнику, — посмотрите, какие лица у прохожих. Слава Создателю, здесь хотя бы есть люди.
