Павел Алексеевич мысленно зааплодировал стряпчему, но радость его оказалась преждевременной.
– Являясь особой женского пола, Её сиятельство может перепоручить юного Вотнова опеке одного из родственников мужского пола, – парировал Задольский. – Например, мне.
– Но захочет ли она это сделать, – с сомнением спросил Павел Алексеевич, – узнав о вашем визите к мадам Каро?
Он надеялся, что Виталион испугается или смутится, но иллюзорный красавец даже бровью не повёл, а веснушчатый мальчишка расхохотался.
– Думаю, – ответил Задольский, – что куда больше её, а также господина Великого Инуктора заинтересует информация о том, что в Версаново происходят несанкционированные магические возмущения. Господин городничий настоятельно просил меня не упоминать о маленьком недоразумении, произошедшем вчера. Но вы ведь понимаете…
Не понять Задольского было сложно. Стряпчий заметно съёжился при одной о мысли о том, что сделает господин городничий, когда до него дойдёт слух о том, по чьей вине Задольский пренебрёг настоятельной просьбой. И тотчас кликнул письмоводителя, чтобы перебелить купчую.
Домой Павел Алексеевич вернулся в настроении прескверном. Разбранил отворившего ему дверь Агафона, чуть не прибил было попавшегося под руку Никанора. Но, сменив фрак на халат, и выпив рюмочку рябиновой настойки, которую поспешил поднести хитрый камердинер, Павел Алексеевич успокоился. В самом деле, нет ничего страшного в том, что подписание купчей отложилось на день. Наоборот. Если Мадам собирается нанести нынче вечером визит Задольскому, то неизвестно, будет ли кому подписывать завтра купчую от имени княгини. А если так, то сделка отложится на неопределённый срок. И кто знает, не будет ли более сговорчивым новый представитель Улитиной?
Придя к такому выводу, Павел Алексеевич кликнул Никанора, предусмотрительно убравшегося с глаз хозяина.
– Что изволите, батюшка-барин, – почтительно спросил камердинер, немедленно возникший перед хозяином.
– Вот что, голубчик, – приказал хозяин. – Ступай-ка к своей Марьюшке или как её там…
– Это к той, что кухарит у Скворцовых? – ухмыльнулся Никанор. – Так та Ульяшка.
– Да хоть Глашка, – фыркнул Павел Алексеевич. – К вечеру доложишь о Задольском. И смотри мне, не балуй…
– Помилуйте, барин, – снова ухмыльнулся Никанор. – Разве ж я когда балую?
Вопрос был чисто риторическим. И камердинер, и его хозяин прекрасно знали, что ни кухарки, ни горничные не могли устоять перед весёлой наглостью Никанора. Не устояла и дородная красавица Ульяна, хозяйствовавшая на кухне, из окон которой просматривалась улица перед домом княгини. Словоохотливость означенной девицы не уступала её любопытству, а потому Никанор, не прилагая особых усилий, мог за десять минут узнать о Задольском и его спутниках всё, что Ульяна успевала высмотреть за день.
Кое-что Никанор успел увидеть сам и, вернувшись затемно, доложил о лихорадочной активности, которую развил Задольский. За вечер тот, по крайней мере, трижды выезжал из ворот, и в последний раз вернулся со взводом улан.
Вскоре после этого из ворот выехал карета с сестрой Задольского, сопровождаемая уланами. Рядом с каретой ехал штабс-ротмистр Кваснёв.
– Никак лису доверили охранять цыплёнка? – усмехнулся Павел Алексеевич.
– Так цыплёнок же и доверил, – в тон ему ответил камердинер.
Однако Мадам, которой Павел Алексеевич доложил всё, что узнал, отнеслась к отъезду Анны куда серьёзней.
– Зашевелился, змеёныш! – почти прошипела она, заставив Павла Алексеевича подумать, что змеиная маска подошла бы самой Мадам куда больше птичьей. – Почуял!
Что мог почуять Задольский, Павел Алексеевич не понимал, и молча ёжился под колючим взглядом женщины, смотревшей на него из зеркала.
– Что ж, – продолжала Мадам. – Посмотрим, как он зашебуршится, когда мы нанесём ему визит сегодня вечером.
Павел Алексеевич мысленно позлорадствовал, подумав в очередной раз, что Задольскому будет завтра явно не до купчей, и не сразу обратил внимание на «мы». И напрасно.
– Будьте готовы к десяти вечера, – приказала Мадам, и Павел Алексеевич похолодел. Ему совершенно не хотелось «наносить визит» Задольскому, но его согласия никто не спрашивал.
К десяти часам вечера Павел Алексеевич, облачённый в лучший свой фрак, стоял перед зеркалом, в очередной раз подправляя дрожащими пальцами галстук. Галстук был повязан безупречно, да и тянуть с вызовом дальше было нельзя. Обречённо вздохнув, Павел Алексеевич осторожно, стараясь не запачкать фрак, уколол палец и капнул кровью на свечку.
Холёное мужское лицо, чуть одутловатое, обрамлённое рыжеватыми бакенбардами, которое только что смотрело на него из зазеркалья, сменилось знакомой птичьей маской.
– Отойдите, – приказала Мадам.
Павел Алексеевич послушно попятился и на всякий случай закрыл глаза. А когда открыл, прямо перед ним стояла высокая и стройная фигура в чёрном плаще с капюшоном. Капюшон скрывал лицо так, что Павел Алексеевич не мог разглядеть даже птичьей маски.
– Вы готовы? – чуть хрипловатым голосом спросила гостья.
– Дддда, – чуть заикаясь, ответил хозяин, до полусмерти перепуганный её неожиданным появлением. Ещё больше, чем само появление, пугала Павла Алексеевича появиться в городе в обществе таинственной незнакомки.
– Тогда прикажите подать карету, – приказала женщина. И добавила с лёгким смешком:
– Не дрожите, меня никто не увидит.
Усевшись в карете рядом с Павлом Алексеевичем, Серафима с гордостью подумала, что небольшое представление с зеркалом удалось на славу.
Всего-то и потребовалось, что амулет незаметности и немного иллюзий. Ни один инуктор не почувствует магических возмущений, а если и почувствует, то никак не свяжет их с почтенной госпожой Батовой, прибывшей в Версаново нынче утром в качестве наставницы дочери городского головы. Серафима чуть не засмеялась, вспомнив, с каким почтением, если не сказать подобострастием, встречали её баронесса с дочкой. Ещё бы. Не так-то просто было им найти даму, знавшую бы все тонкости обхождения «большого света» и при том согласившуюся приехать в Версаново.
Настоящая госпожа Батова, любезная сестрица Калерия Андреевна, щедрое предложение барона Горде отклонила было с возмущением. Но тут вмешалась Серафина.
– Ты знаешь, что поместье моё заложено, – сказала она Калерии, – и скоро наступает срок выплат по закладной. Почему бы мне не воспользоваться щедрым предложением барона?
– Но он же приглашает меня, – растерянно ответила сестра.
– Разумеется, – согласилась Серафина. – Он рассчитывает воспользоваться твоими связями и твоим авторитетом.
Калерия кивнула.
– А ты не желаешь рисковать ни тем, ни другим, выводя в свет неотёсанную провинциалку.
– Разумеется, – ответила Калерия.
– Но ты не возражала бы вывести в свет идеально воспитанную девицу? Калерия с подозрением посмотрела на сестру.
– Где ты возьмёшь идеально воспитанную провинциалку? – спросила она.
– Воспитаю, – коротко ответила Серафина.
Спорить с сестрой, которую с детства боялась, как огня, госпожа Батова не посмела, и Серафина отправилась в путь под её именем.
Нет, почтенную госпожу Батову никто не заподозрит в причастности к несанкционированным магическим возмущениям. Подозрение падёт скорее на юную Задольскую, чей поспешный отъезд можно истолковать как бегство. А о том, что эта девчонка – Одарённая, известно всему Версаново. И Серафина ненавидела её, как ненавидела всех остальных Одарённых. Хотя какая там на самом деле Одарённая! Для того, чтобы справиться с магическим гигантизмом, ей потребовалась жидкая субстанция-посредник. Глупой девчонке повезло, что под рукой оказалось вино!
Да, не зря её братец отправил из города. А у самого, похоже, Дара ни на гра[8], иначе пёс не посмел бы рычать на него. Интересно, на что змеёныш рассчитывает? На многочисленные амулеты и обереги? Серафина презрительно фыркнула, заставив Павла Алексеевича вздрогнуть от неожиданности.
– Вы что-то сказали, Мадам? – прошептал он.
– Долго мы ещё будем тащиться в этой колымаге? – негромко ответила Серафина.
Она, так же, как и её спутник, не хотела привлекать внимание кучера. Павел Алексеевич, конечно, уверял в преданности Степана, но какая преданность устоит перед настойчивостью инукторов?
Лишние свидетели Серафине были не нужны. Того же Игнатьина не брала бы с собой, но лишние руки могут пригодиться, когда она будет забирать детей.
– Уже почти подъехали, – прошептал Павел Алексеевич, осторожно выглянув в окно.
И правда, всего через пару минут экипаж остановился у ворот двухэтажного дома.
Расторопный кучер распахнул дверцу, и Павел Алексеевич вышел из кареты. Серафина с удовлетворением отметила, что от нервной дрожи, бившей Павла Алексеевича в карете, не осталось и следа. Перед кучером предстал вальяжный, уверенный в себе барин.
