Я во всём этом безобразии не участвовал, пока учеником был, но и не осуждал. Да кто я такой, без году неделя. Сейчас осень, вроде поспокойнее стало, народ утихомирился. Если не считать свежего случая — девки в ночную смену пришли злые и перемазанные — в темноте из кустов на них кто-то набросился. Потом-то выяснили, что это Юрка Зайцев из того же молодежного набора, но было поздно: побежали, споткнулись, упали в лужу.
Вот тут Шафорост уже не смолчал — кричал, ругался, взывал к сознанию и совести. Посмотрим, надолго ли хватит. Опять же, не угроза делу это отношение, веселый настрой, он и в работе подмога, если коленки не расшибать. Зато никто не дерется ни с кем, отношения не выясняют. Даже Комаровы. Обе. Все.
Я поначалу был в непонятках, когда попал в новую смену и услышал, как за мороженым посылают Ленку Комарову:
— А она что, во вторую смену перешла? В четвертой же работала.
— В четвертой своя Ленка Комарова, а тут своя — пояснил Курдюков.
— Их две?
— Пока две, а скоро, я так чую в каждой смене по Комаровой будет. У нас их Игорь Комаров клепает.
— Это как?
— Как-как, каком кверху, самым обычным способом. Повадился на Ленках жениться, да всё наших выбирает, станционных. С одной разведется, на другой официально женится. А они все сначала его фамилию берут, а потом оставляют. Так вот и плодятся у нас Комаровы.
— И без эксцессов, глаза друг другу не выцарапывают?
— Да как-то обходится. Я думаю, к тому моменту, как вторая заводится, первой этот Комаров уже без надобности становится.
— А он кто?
— Составитель-ходок. Но вишь, неумелый.
— В каком смысле?
— На незамужних скидывается. А ты смотри да на ус мотай. Охота кочерыжку попарить, так к замужней иди.
— Почему?
— У замужней всё в жизни хорошо, она при муже, при семье. Ей кроме чистого и незамутненного удовольствия от тебя ничего не надобно. А холостая в поиске, у неё одна мысль в голове двадцать четыре часа в сутки крутится — найти мужика, к которому прикрепиться можно. И ради этого она на что угодно пойдет, и врать будет, и любую подлость учинит. Потому как воспитание такое от матери получила — пока она замуж не сходила, не состоялась как женщина. Хоть самого завалящего муженька, а добудь. На самый крайний случай через полгода бросить можно будет. Зато потом можно сказать — меня вон какие добивались, а я всех бросила, даже от мужа ушла, потому как себя ценю и с кем попало жить не согласная!
— Ага, а чтоб такое можно было говорить…
— Да, сначала срочную замужем отслужить. Не служил — не мужик. Не была замужем — не баба.
— Да ты психолог, Николай Алексеич! А говорил, десантник.
— Одно другому не помеха. Учись молодой, пока я рядом.
Вот именно эта атмосфера наставничества, единения и спаянности коллектива меня и поражает больше всего. В первом приближении каждая смена как один организм, нацеленный на одну общую задачу — получить премию за месяц. Коммунизм строить некогда, все силы на выполнение плана уходят.
Курдюков прав, с Ленкой надо осторожно, чтоб у девушки на меня матримониальные планы не переросли в социалистические обязательства. С другой стороны, и без подружки не шибко здорово, душевное тепло и всякое разное на дороге не валяется. То есть, бывает, что валяется, и прямо душевные разговоры ведет на тему «Ты меня уважаешь?», но это не наш метод. Так что я поддался на провокацию Ленки и решил таки выгулять её и новый пиджак. А то достала наездами:
— А что народ сказал?
— Да ничего не сказал, не видел никто твой конечный продукт, мне в нем особо и пойти некуда.
— Петь, для чего-то же ты его заказал, куда-то в нем собирался идти. Вот и иди! А еще меня обещал пригласить.
— Ладно, пока осень золотая, а не коричневая, собирайся. В Москву поедем.
— Как в Москву?
— А что, ты знаешь места, куда можно у нас тут сходить?
— Ну хоть бы в этот, в «Янтарь». Чем не повод нарядиться?
— И что в нашем самом претенциозном ресторане мы делать будем? Вкушать блюда от лучших шеф-поваров Новоузловска? Или танцевать под зажигательные ритмы той же банды, что и на похоронах играет?
— А в Москве мы куда пойдем?
— На ВДНХ, была там?
— И чего там смотреть, на достижения хлопководов пялиться или по павильону «Вычислительная техника» гулять?
— Какой у нас посетитель подкованный пошел! Не боись, дорогая, виды обещаю шикарные и даже эксклюзивные.
— Это как?
— Это нерусское слово, означает «не как у всех».
— Ага. А форма одежды?
— Спортивно-деловой стиль. Встречаемся послезавтра на первой платформе в пять-двадцать утра.
— Ой-ёй, напросилась на свою голову. Ладно, договорились.
Под спортивно-деловым стилем Лена, как выяснилось, понимала джинсовую мини-юбку, водолазку, осенние сапоги и болоньевую куртку фасона «как у всех». С другой стороны, а что еще надо? Если у девушки есть ноги, то достаточно их показать, и имидж сформирован, выше обреза юбки уже никто смотреть не будет. Если сверху не декольте, разумеется.
На платформе в заявленное время меня уже ждали Лена и четырёх-вагонный дизель-поезд венгерского производства, он же головастик. Взяв под руку Елену, двигаюсь к головной кабине, в которую уже перешла поездная бригада, готовящаяся к отправлению. «Машинист шесть семьсот второго, ответьте дежурному!» — голосисто кричу в окно кабины надо мной: платформа низкая, так что приходится задирать голову. Машинист сначала дернулся к трубке поездной рации, но потом сообразил, что звук без искажений и слышится от окна.
— Что случилось?
— Здорово, Ляпоров! ДСП Фролов, узнал?
— Привет, Петр. А то я думаю, почему твой голос, когда не ты дежуришь. Чего хотел?
— Пусти в заднюю кабину с девушкой. До Ожерелья доедем.
— Иди, там открыто. Только концы захвати, на вот.
Пук обтирочных концов был спущен в мои руки, и мы пошли навстречу романтической поездке.
— А мы что, в кабине поедем?
— Да. Каталась там когда-нибудь?
— Нет еще. Здорово!
Как завзятый проводник обтер концами поручни, ручку двери в машинное отделение, открыл её, потом дверь в кабину и спустился вниз на платформу. Теперь уже можно и даме предложить подняться в кабину, заодно подстраховать снизу, а то еще соскользнет без привычки. Да, а вот с юбкой засада, не очень она располагает к штурму таких лесенок. Но наша смелая путешественница решительно подняла её еще выше, практически до самого «не балуйся», и залезла в машинное отделение. Еще и перед носом у меня покрутила своим «не балуйся». Так что лез вслед за подругой я в самом решительном настроении, напоминая самому себе «Моральный кодекс строителя коммунизма», пункт семь, где пишут про нравственную чистоту в общественной и личной жизни».
— Елена дорогая, располагайся, только ничего не трогай из приборов. Можешь даже за правое крыло сесть на место самого машиниста. Я за помощника у тебя буду. Если во что вляпаешься, вот концы лежат, вытрешь.
— Так вот ты, Фролов, понимаешь романтику. В оригинальности тебе не откажешь. Но если я убью новую юбку…
— Лен, да ладно тебе, шмотки в жизни не самое главное. Любая тряпка износится, порвется, а останутся у нас только впечатления и воспоминания.
Под этот мой спич поезд загудел и тронулся, увозя нас от вокзала в стиле «Сталинский ампир», от поста дежурных, от сортировочной горки…
— А вот там я сижу и в свою смену управляю всем этим безобразием.
— Один?
— Вдвоем управляем, еще куча помощников в других местах. Смотри, с горки вагоны покатились!
— Сами?
— Их толкнули. А теперь, смотри, ловят.
Удобно сидеть в задней кабине поезда с почти панорамным остеклением и смотреть на станцию, остающуюся позади. На стрелках нас слегка покачивает, на стыках потряхивает, но почти незаметно — тяжелое моторное отделение и трехосная тележка гасят толчки. Привычный ритм выстукивает скоростемер, за спиной гудит дизель, запах солярки и смазки — хорошо! Вот прямо удовольствие получаю от звуков и запахов. Да и сидеть не так жестко, как в пассажирском салоне. Там сделано всё качественно, по уму, дубовые крытые лаком оконные рамы, зеленый пластик стен, дубовые же лавки. Только сидеть два с половиной часа на дубовой лавочке лично мне не нравится, лучше в кресле машиниста или помощника это время провести. Опять же уединенность, производственный интим.
