— У-у-у… — Ланге буркнул нечто нечленораздельное.
— Не слышу ответа! — повысил голос Нойман.
— Так точно!
— Итак, — подытожил Бургарт, — Путилоффа, если оклемается — не наказывать! С него действительно хватит. Все свободны, господа!
31.06.1962
Рейхскомиссариат «Украина».
«Псарня» — первый детский
военизированный интернат
для неполноценных.
Аромат пищи, пробивающийся сквозь густой и вязкий запах медикаментов, приятно щекотал ноздри. Вовка принюхался: супчик, куриный. В животе требовательно заурчало. Мальчишка втянул манящий запах и задохнулся: грудь словно камнем придавило и заныли ребра.
— Ох, ё-ё-ё! — просипел Путилов, когда следом за ребрами боль прострелила голову.
— Очнулся, болезный? — услышал Вовка знакомый голос медика Сергея. — Зачастил ты что-то ко мне.
Путилов с трудом приподнял тяжелые веки и тут же поплыл: пол и потолок медблока закружились в бешеном хороводе. Рвотный спазм сдавил пересохшее горло.
— Лежи, не дергайся! — поспешно предупредил мальчишку Рагимов. — Нельзя тебе!
— Плохо мне, доктор, — едва слышно прошелестел мальчишка.
— Еще бы! — беззлобно усмехнулся врач. — Как вообще выжил — непонятно. Все внутренности тебе этот садист Ланге отбил!
— Пить… — попросил Вовка, облизнув сухим шершавым языком потрескавшиеся губы.
— Это можно. — Рагимов поднес к губам больного металлическую кружку. — Только много не пей — стошнит.
— Долго я здесь валяюсь? — утолив жажду, поинтересовался Путилов, стараясь, по возможности, не шевелить головой. Боль затаилась — не стоило давать ей шанс проявить себя.
— Почитай, третья неделя пошла…
— В бессознанке? — дернулся от удивления Вовка, и боль тут же стеганула, словно огненной плетью.
— Лучше не шевелись, — вновь напомнил Рагимов. — Голова сильно болит?
— Угу. И ребра: дышать тяжело.
— Ничего, ребра срастутся, — неуклюже приободрил юного пациента доктор. — Раз очнулся, значит, на поправку пошел! Давай-ка, — Рагимов зашуршал бумагой, — проглоти вот этот порошок — полегче станет.
Вовка послушно открыл рот. Врач высыпал на язык мальчишке какое-то горькое лекарство:
— И запить, запить…
Вовка глотнул воды из заботливо поднесенной врачом кружки и обессилено распластался на подушке.
— Вот и ладненько! — ласково произнес Сергей. — Давай я тебя бульончиком куриным попотчую. Есть-то хочешь?
Вовка кивнул.
— Все будет хорошо! — суетился вокруг мальчишки доктор. — Видел бы себя… ну… после того, как эта скотина над тобой «потрудилась»… А сейчас ты у меня молодцом!
— Дядь Сереж, а как там Славка Федькин?
— Это второй-то? — уточнил Сергей.
— Угу, он. С ним-то что?
— Отошел твой Славка, аккурат в тот же день и закопали…
— Умер, значит… — поник мальчишка.
— Да. За периметром «Псарни» его похоронили, возле оврага. Только чует моё сердце, не последняя это могилка.
— Сволочи! — Путилов сжал кулаки. — Отомщу!
— Ты это, малец, выкини эту чушь из головы. Ты у меня и так, считай, постоянный клиент. Не нарывайся зазря, а то прикопают рядом с тем бедолагой. А оно тебе надо?
— Все равно припомню, — с трудом сдерживая слезы, произнес Вовка.
— Ты поспи, — Рагимов поправил сползшее одеяло, — сон — лучшее лекарство. Тебе сейчас на ноги встать надо. Вот о чем думать нужно!
— Скажите, доктор, — произнес мальчишка, — а что со мной будет, когда я поправлюсь? Я ведь Ланге, по-моему, ухо откусил…
— А вот ты о чем? — рассмеялся Сергей. — Не откусил ты ему ухо, не бойся. Погрыз чуток, это да. А вот сам факт нападения на немца… Серьезное преступление… Другого бы расстреляли на месте.
— А меня тоже… расстреляют? — собрав волю в кулак, спросил врача Путилов.
— Везунчик ты, Вовка, — Сергей мягко потрепал мальчишку по отросшему ежику волос, торчавшему из-под повязки. — Приказано тебя не наказывать — сам Нойман распорядился!
— Почему?
— Точно не знаю, но ходят слухи, что за тебя Сандлер вступился. Чем-то ты ему приглянулся. Хотя, это не он тебя в прошлый раз ко мне в лазарет отправил?
— Он.
— Может, советь его мучает? Нет, навряд ли. Ну и Нойман на редкость щепетильным оказался в вопросах справедливости. Буга он выгнал, невзирая на старые заслуги и чистоту арийской крови. Так что поживешь еще, Вовка. Если, конечно, глупостей не наделаешь. А теперь — спи! Нечего силы зря тратить, их у тебя и без того маловато.
Вовка, вымотавшийся до предела, не стал спорить. Он закрыл глаза и мгновенно уснул.
* * *
Очередное пробуждение принесло Вовке хоть маленькое, но облегчение. Голова, хоть и продолжала раскалываться, но уже не так остро, как днем ранее. Дышалось намного свободнее. Да и вообще, настроение у мальчишки, несмотря на ломоту во всем теле, пребывало на высоте: жив, как-никак! Да и наказывать его, как сообщил накануне доктор, никто не собирается. А Жердяя он все равно достанет, что бы там дядя Сережа-врач не говорил: только нужно дождаться подходящего случая. Рано или поздно, а случай подвернется! Неважно, через год или десять лет — Ланге поплатится за смерть Славки. Вовка поклялся себе в этом.
— А, проснулся, боец Путилов? — в палату с единственным пациентом — Вовкой, вошел Рагимов. — Как самочувствие?
— Лучше, дядь Сереж.
— Голова сильно болит? — спросил врач.
— Есть немного, — признался Вовка.
— Немного? — переспросил Рагимов, поочередно заглянув в каждый глаз мальчишки.
— Ну… чуть сильнее, чем немного… — слегка поморщившись, ответил Путилов.
— Во-о-от, — протяжно произнес доктор, — это более похоже на правду. Значит, говоришь, немного полегчало?
— Полегчало.
— И это радует! — улыбнулся доктор. — Синяки с лица скоро сойдут, это ерунда, а вот твои сломанные ребра меня беспокоят… И сотрясение… По-моему, один глаз косить начал…
— Ага, двоится у меня перед глазами, время от времени — сообщил врачу Вовка. — И расплывается все!
— Ладно, — осмотрев перемотанную голову мальчишки, сказал Сергей, — не будем делать поспешных выводов. Может, все не так уж и плохо — ты только вчера в себя пришел. Пусть время пройдет, а там посмотрим. Точно, хулиган?
— Так точно, дядь Сережа!
— Вот и ладненько! — любимой присказкой ответил врач. — Откинь-ка одеяло, я твои многострадальные ребра осмотрю.
Вовка послушно сдвинул одеяло, обнажив синюю, в кровоподтеках грудь, торчащие, словно штакетник в заборе, ребра и впалый живот.
— А я, однако, красавец! — пошутил Вовка.
— Точно, краше в гроб кладут! — подмигнул врач. — Починим мы тебя, не волнуйся, — осторожно пробежавшись пальцами по поврежденным местам, успокаивал мальчугана Рагимов.
— Ой! — воскликнул Вовка, когда врач слегка усилил нажим.
— Больно?
— А то! — прошипел Путилов.
— Извини, но мне как-то надо определиться… Потерпи уж, ладно?
— А куда мне деваться? Давай, дядь Сереж, определяйся. Только, побыстрее, если можно.
— Ох-ох, спешка хороша только при ловле блох, — выдал старую, как мир, истину Рагимов, — да еще при поносе… Но я управлюсь быстро.
Больше за время осмотра мальчишка не издал ни звука.
— Ну что, сейчас смажем твои ссадины, примешь лекарство и можешь отдыхать.
Дверь в палату распахнулась — на пороге появился Михаэль Сандлер.
— Гутен морген, герр Сандлер, — поздоровался Рагимов с человеком, которому был многим обязан.
— Здравствуй, Сергей! — сдержанно ответил Михаэль, протягивая врачу руку.
После крепкого рукопожатия Сандлер подошел к Вовкиной кровати и, улыбнувшись, спросил:
— Ну, ты, как, боец?
— Зер гут, герр Сандлер! — ответно улыбнулся мальчишка.
— А мне говорят, что, мол, Путилов вечером пришел в себя. Живучий, ты, однако, жучара! — пошутил немец.
— Повезло, наверное, — пожал плечами мальчишка. — Герр Сандлер… — замялся Вовка. — Спасибо вам…
— За что это? — Садлер сделал вид, что не понял, о чем это толкует мальчишка.
— Ну… За помощь… Вы же за меня заступились…
— А! Вот ты о чем. — Сандлер присел на краешек кровати. — Помнишь наш последний разговор?
— Конечно!
— Командир — отец своим солдатам!
— Я помню, герр Сандлер…
— Так почему же ты думаешь, что если сам можешь встать на защиту своего подчиненного, я не смогу сделать тоже самое? Ты — мой подчиненный, а я — твой непосредственный начальник. Если хочешь быть хорошим командиром — примеряй все на себя: твои слова не должны расходиться с делом. Иначе, грош им цена!
— Я понял, герр Сандлер.
— Отлично! — Михаэль поднялся на ноги. — Выздоравливай. Да, и еще… — Сандлер остановился возле дверей. — Старайся держаться подальше от кантиненляйтера Ланге. В отличие от остальных, он ничего не забудет, особенно, — Сандлер хохотнул, — прокушенное ухо.
