Наталия Фейгина - Цветок Фантоса. Романс для княгини

– Тётушка Фатха, помоги, – выпалил он с порога. – Тали…

– Что с ним? – всполошилась Фатха, перепуганная не сколько самим сообщением, сколько выражением лица томалэ.

– Ожог… от огненного бича, – с усилием выдавил из себя Радх, – и полное магическое истощение. Помоги, тётушка, он у самой Грани.

– А Яшка? – спросила Фатха.

– Цела, – выдавил из себя Радх.

– Хвала Хозяину дорог, – сказала старуха.

Она окинула взглядом ряды горшочков с травами, стоявших на полках, как полководец перед боем осматривает свои войска. И, задумавшись лишь на мгновение, принялась распоряжаться.

– Радх, достань мне с верхней полки вон тот, третий справа… теперь вот этот, с нарисованными ягодами…

Пару минут спустя на столе перед Фатхой выстроилась шеренга горшочков и туесков, между которым громоздились связки трав.

– Сушеница болотная, коровяк, – бормотала старуха, складывая в корзинку своё воинство, – чабрец, почки березы, пыльца тополяники… Наконец, корзина была заполнена и накрыта куском полотна.

– Да поможет нам Хозяин Дорог, – сказала Фатха, тяжело опираясь на палку, чтобы встать.

Радх подскочил, помог ей подняться и подхватил корзинку.

Со всей скоростью, на которую была способна, старуха вышла на улицу и замерла при виде кареты, стоящей перед домом.

– Да поможет нам Хозяин Дорог, – сказал Радх, бережно ведя изумлённую Фатху к карете.

Передав корзинку ошарашенному кучеру, томалэ подхватил старуху на руки и поднял её в карету, не воспользовавшись откидными ступеньками. Затем он забрал корзинку, одним движением скользнул в карету и, захлопнув дверцу, приказал кучеру:

– Трогай, да поживей!

Карета рванулась с места.

За свою долгую жизнь Фатха испытала многое, но барыней в карете ей ездить не довелось. А сейчас ей было не до мягкого бархата сидений и не до дорогих занавесей.

– Рассказывай, – приказала она Радху.

– Это была ловушка, – мрачно сказал он. – Ловушка на ту мразь, что охотилась на Яшку.

– А сама Яшка? – поспешно спросила Фатха.

– Тали тайно отослал её из города вместе со своей сестрой.

– Хорошо, – кивнула Фатха. – И что было дальше? Ловушка сработала?

– Да, – мрачно ответил Радх. – Мразь мертва, а вокруг Тали вьётся Светлый страж.

– А что же дохтур? – немного ревниво спросила Фатха.

– Дохтур, тётушка, тебе в подмётки не годится, – ответил Радх.

– Ой ли, – усмехнулась Фатха. – Отчего ж тогда благородные господа чуть что, зовут дохтура, а не старую томалэ?

– Дохтур только кровь пускать да банки ставить горазд, – ответил Радх. – И язык за зубами держать не умеет.

– Язык, говоришь? – снова усмехнулась Фатха. – У нас с тобой перед Тали, мальчик мой, должок. Мог бы и не говорить.

– Только ничему не удивляйся, тётушка, – предупредил Радх.

– Стара я уже удивляться, – вздохнула Фатха.

И всё же, удивиться ей пришлось. Да и кто бы ни удивился на её месте, обнаружив вместо юноши лежащую на постели молодую женщину.

– Вот оно что, – пробормотала себе под нос Фатха. – Вот она, дама треф.

В спальне царила полутьма, едва разбавляемая светом свечей. Отблески их пламени скользили, переливались по блестящей ткани платья, которое никто не удосужился снять с Тали. Намётанный глаз Фатхи оценил и восковую бледность лица, ещё более бледного на фоне яркой ткани, и истощённость – кожа да кости – тела… Видно было, что Радх не преувеличил, говоря о близости Тали к Грани. И удержать её с этой стороны Грани будет ох как непросто.

Завидев вошедших, сидевшая у изголовья хмурая женщина в сером платье произнесла:

– Ну, наконец-то.

– Как она, мадам Клара? – обеспокоенно спросил Радх.

– Всё также, – ответила она, и Фатха почувствовала безнадёжность, которою говорившая скрывала за спокойно-сдержанным тоном. Поддерживая Радхом, старуха подошла к кровати и села в изножье. Приняв протянутую томалэ корзину, Фатха извлекла из неё горшочек с мазью. Будь она помоложе, Фатха справилась бы и сама, но теперь пальцы её утратили былую ловкость. И после недолгих колебаний старуха протянула мазь Кларе.

– Это от ожога, сударыня, – сказала она.

Та открыла горшочек, подхватила мазь кончиком пальца, поднесла к глазам, понюхала, растёрла между пальцами и, поджав тонкие губы, вынесла вердикт:

– Это лучше, чем я надеялась найти в этом захолустье.

И, не теряя больше времени на разговоры, занялась обожжённой рукой Тали.

А Фатха тем временем бережно достала из корзинки своё самое большое сокровище – настой сердцецвета. Этот цветок, отыскать который мог только чистый сердцем, ценился даже больше, чем на вес золота, потому что чистых сердец во все времена было немного. У томалэ не хватило бы денег даже на пару лепестков, но, по счастью, этой весной Яшка принесла из леса целую охапку сердцецветов.

Чуть помешкав, Фатха передала флакончик с настоем Радху.

– Одна капля – жизнь, – сказала она, – три – смерть.

Мадам Клара оторвалась от своего занятия и пристально посмотрела на Фатху взглядом, под которым кто-нибудь другой, более впечатлительный, поёжился бы.

– Что это? – спросила она.

Но старуха посмотрела ей в глаза уверенно и спокойно.

– Сердцецвет, сударыня, – сказала томалэ.

Подозрительность во взгляде Клары сменилась уважением, а на её губах мелькнуло тонкое подобие улыбки. Фатха почувствовала, что отчаянье, владевшее прежде женщиной, сменилось робкой надеждой. Сама же старуха надеждой себя не тешила, просто знала, что вернёт с Грани Тали, дважды спасшую Яшку от смерти. Вернёт, чего бы ей это само не стоило.

Радх подошёл к Тали и осторожно капнул на губы заветную каплю, одну единственную.

Прошла томительная минута, другая… Внешне ничего не происходило.

Лицо было по-прежнему бледным, а дыхание столь слабым, что казалось, будто бедняжка и вовсе не дышит. Только зеркальце, поднесённое к губам, свидетельствовало, что жизнь по-прежнему теплится в измождённом теле.

Но затем чуть заметно губы Тали дрогнули. Фатха привстала, опершись на палку, и подойдя ближе, склонилась над лежащей. В тишине спальни зазвучал хрипловатый голос старухи, запевшей по-томальски:

Длинные ресницы затрепетали, силясь открыться, но и этого было достаточно.

– Тали!

Радх, уступивший было своё место Фатхе, бросился к постели, но был остановлен старой томалэ.

– Тебе здесь больше нечего делать, – обессиленно сказала она. И добавила, вручая ему пару сухих веточек и три широких листа. – Вот, ступай, завари.

Решить «в явь» оказалось куда проще, чем сделать. Рванувшись вниз, я тут же оказалась в густом и вязком тумане. Голоса стражей, звавших меня, приказывавших и умолявших вернуться, растаяли, утонули в нём, но я рано обрадовалась обретённой свободе.

Свобода от одного зачастую оборачивается зависимостью от другого. Вот и я, избавившись от стражей, завязла, затерялась в тумане, точнее, в туманном Ничто. Я не знала, куда идти, где прошлое, где будущее. Я… Кто «я»? Наташенька Алтафьева? Княгиня Улитина? Сумасбродная и отчаянная Тали? Пойманная в ловушку Предгранья Таливайдена? Ничто нежно обволакивало меня, заставляя забыть себя, забыться, раствориться в абсолютном покое, стать его частью…

И вдруг откуда-то из далёкого далека до меня донеслось строгое «Вернись, Тали!».

Куда? Зачем? Кто ждёт меня на Этом свете? Но неожиданно меня обожгла мысль, заставившая забыть об абсолютном покое. Тот, кто вызвал тварь, убившую моего мужа и почти уничтожившую его душу, благоденствует на Этом свете. И этого кого-то надо остановить, прежде, чем он, сгубив ещё много душ, сам превратится в тварь вроде дю Тенля. Я встрепенулась, пытаясь сбросить с себя оцепенение. Объятия тумана утратили свою нежность, становясь омерзительно липкими. Но я уже снова была Тали, радостно принимающей любой вызов, готовой бороться до конца.

«Вернись!»

Объятия Ничто неохотно разомкнулись, расползлись, открывая передо мной тропинку, петляющую среди туманных то ли стен, то ли берегов. Я, не мешкая, ступила на неё.

Идти оказалось неожиданно трудно. Туман дышал мне в затылок, скрывая пройденное, то подступая ближе к тропе, то отступая от неё. А ветер, ветер небытия бил мне в лицо, пытаясь остановить или сбить с пути. И я слабела, чувствуя, что тот самый конец, до которого я готова была бороться, уже близок… Но голос, позвавший меня в путь, снова повторил «Вернись, Тали, вернись!»