Люди боятся сидов, считают их опасными, непредсказуемыми, излишне жестокими. Все так. Только вот боятся нужно не их, а собственных необдуманных чаяний. Ведь именно они толкают на опасный путь даровых чудес. О! Как мало люди знают о цене желаний и как не любят за них расплачиваться. Но когда бы невежество защищало бы от ответственности?
Увы, с деревенской девчонкой придется договариваться, ломать ее лень, как железные прутья сырой темницы. Ведь Корвин невдомек, что сида лукавила. Управлять девичьим телом по собственной воле у нее не выходило. Мать-Луна та еще шутница. Бразды возникали внезапно. И так же внезапно исчезали.
«Ничего рано или поздно я приведу это недоразумение в подобающий туате вид, напитаю его магией, и тогда девчонка растворится сама собой. Ее мечта стать прекрасной сбудется, правда совсем не так, как ей бы того хотелось».
Кам настолько глубоко ушла в свои мысли, что не заметила как Корвин вновь принялась за дело. Весь день она не поднимала головы, распутывала непослушные узлы. Нитки то и дело выскакивали из пальцев, не слушались, сплетались с другими, норовя порваться.
Корвин злилась. Кам наблюдала.
В миг, когда оранжевый луч закатного солнца пронзил насквозь окно, работа была окончена. На столе ровными, цветными прядями лежал шелк.
Ворон, наблюдающий за работой, довольно каркнул. Корвин вздрогнула и потерла кулаком глаза.
— Получилось? У меня получилось? — она с недоверием посмотрела на собственные руки, — Или это ты сотворила?
«Неплохо для рыжей криворучки, — Кам была довольна не меньше своей ученицы. — Сама распутала свою судьбу, сама. Я тут не причем. Дальше проще будет. Спать давай. Сил уже нет никаких».
Корвин рассмеялась и захлопала в ладоши. Не верилось, что она способна на такое.
— Я теперь все смогу! Все сумею! — она неуклюже махнула рукой и уронила чашку с кислым молоком. Уродливое пятно разлилось по столу, затапливая работу всего дня. Краски, коими были пропитаны нити тут же перетекли на белые холмики простокваши.
«Поздравляю с первым сейдом, — мрачно отозвалась Кам, — знать бы еще, что он нам принесет».
Но Корвин ее не слушала. Схватила перепачканные нити, и что есть сил бросилась к ручью.
VI
Дальше жизнь в хижине закрутилась колесом на старой прялке. Каждый день Кам уводила свою подопечную Бернамский лес. Там дочь охотника училась слушать тишину. Видеть сокрытое. Притягивать тропы. Однажды на такой тропе им повстречалась настоящая фея. Босая в зеленом платье. За спиной, прозрачные, словно мыльная пленка, крылья. Фея покрутилась поодаль и исчезла, так же неожиданно, как и появилась. Но с той поры с леса словно сняли пелену. Он раскрыл неведомое доселе многообразие цветов, запахов, красок. Он проник в Корвин и напитал ее своими соками. Магия стала даваться легче, а тело сделалось ровней и крепче. Теперь горбилась Корвин скорее по привычке. Да и пальцы уже не рвали нити и были способны сплести простейшие наузы. Правда пока дева вязала их, умудрялась выдать столько слез и проклятий, что нити всякий раз отправлялись в очаг.
В один из вечеров Кам не выдержала:
«Сейд следует творить со спокойным умом и твердым сердцем. Иначе ни толку. Ни радости. Любая волшба, особенно напитанная тьмой, должна идти с холодной головой. Иначе рукоять клинка, станет его лезвием».
— Интересно, а проклятье, которое ты наложила на собственного ребенка, было сотворено со спокойным умом и твердым сердцем? — Огрызнулась Корвин. И Кам не знала, что ей ответить, ибо в данном случае ложь была хуже правды.
С того дня их хрупкий мир окончательно треснул. Сида тренировала слабое девичье тело, но уже не учила плести новые узлы, вместо этого по капле отвоевывала себе контроль над телом и с радостью ощущала как под пальцами оживает магия.
«Мне нужны гибкие, сильные руки, — отвечала Кам, на просьбы Корвин давать ей контроль на время сейда, — ты же едва ложку до рта донести способна, а запоминать слова нужные и вовсе ленишься. Ты ж хотела стать королевой. Твоя мечта сбывается, радуйся!»
Корвин понимала, что в произошедшем виновата сама и корила себя за длинный язык и необдуманные речи. Каждую свободную минуту она плела узлы из тех, что успела показать ей сида и когда очередной из них напитался силой, расплакалась от счастья.
Надо сказать их обоюдные старания возымели результат: спина Корвин распрямилась и окрепла, походка стала ровнее, а движения рук изящнее. Но самое главное изменился её взгляд — он стал прямой, спокойный, с горящим интересом внутри. Само магическое соседство Кам влияло на тело, кроя его под привычный образ сидов, исцеляя, настраивая потоки энергий. И эти изменения не укрылись от глаз деревенских. Постепенно их шепот перешел в гул, а гул в крики. Где ж это видано, что прежде, чем луна из тонкой полоски выросла в головку сыра, девица-кривоножка превратилась в медногривую красавицу.
Ведьма — опасливо рассудили соседи, и были совершенно правы. Однако любопытство всегда сильнее страха. И к молодой сейдконе тонким ручейком потянулся люд. Подлечи, приворожи, отведи непогоду.
Кам терпела. Корвин радовалась.
К концу осени молва разнеслась по всей округе. В деревне стали появляться пришлые. Сначала по одному. Потом шумными ватагами. Местным это не нравилось. Одно дело, когда в селе своя собственная сейдкона имеется, и совсем иное, когда к ней добрая половина Альбы шастает.
— У вас, что все ведьмы перевелись? Вы чего башмаки о наши дороги трёте?
— В том то и беда. Ни одной сейдконы не осталось. Только колдун. Но к тому соваться без особой нужды, дураков нет. Лучше к вам в Гойдхил прийти, чем к Темному лэрду в дверь стучаться.
Так и шли. Богатые, бедные. Реже просто поглазеть, чаще за помощью. Только вот просьбы разные были.
— Прошу, всем, что дорого тебе, заклинаю, изведи ее.
Кого? — Корвин искренне не понимала, чего желает опрятная вдова в накрахмаленном чепце.
— Марту! Бесовку эту! Она застала нас с супружником своим, Генрихом и говорит. Или честь по чести, идешь в дом младшей женой или ославлю на весь Абар. Я согласилась конечно, куда деваться. Но оно мне не улыбается вот нигде. Я по смерти мужа обвыклась уже одной жить. Да и у вдовы прав побольше будет. Ну изведи, чего тебе стоит. А я в долгу не останусь.
«Нет!» — Корвин уже открыла рот для отказа, но из него ядом полились совсем иные слова.
— Конечно дорогая, нет ничего проще. Только оговорим плату…
* * *
— Ты злая! Мерзкая! Пошла вон из моего тела! — Корвин захлебывалась слезами. — Ненавижу тебя!
— Как удобно поделиться на себя хорошую и меня плохую, — впервые за долгие месяцы ответила Кам, — Как это по-человечески, свалить ответственность на другого. Все зло от сиды, а добро мое собственное, родное. Но не ты ли, дорогая моя, солгала отцу, сказав, что упала в волшебный лесной ручей и после этого обрела красоту и силу. Не ты ли с легкостью обратила те видения, что я показала тебе, против меня? Ах, да, и, наверное, совершенно кто-то другой радостно взялся пожинать плоды магии сейда, даже не разузнав цену дара? Хотела отказать вдовушке? Остаться доброй феей? Не выйдет. Слышала народ бает о колдуне, Темном лэрде? Уж не знаю, насколько он силен и откуда у мужа чисто женский сейд… — Кам вдруг замолкла, словно поняла что-то важное. Корвин почувствовала ледяной вихрь, сковавший нутро, и то каких трудов сиде стоило закончить: —…но в любом случае, он оказался умнее многих. Ведь магия сейда не предполагает отказа. Ты лишь инструмент, отчего-то возомнивший себя творцом. Ты раб чужих желаний. И людская плата, всего лишь гири, уравновешивающие мироздание.
— То есть мы не можем отказаться? А филиды они разве не призваны карать темных ведьм?
— Понятия не имею, — огрызнулась Кам, — туаты слушают только магию и не обращают внимание на возню смертных. Лучше скрыться в ночи, наслать морок, обернуться восточным ветром и исчезнуть, чем нарваться на людей с их желаниями и филидов с их законами.
