Витязи в гриднице опять говорили, обсуждали дела свои. Святославу те дела казались скучными и глупыми. Они все решали, кто где на постое расположится, где им позволено охотиться, кому сколько меда и зерна выделят. Святослав начинал зевать, хотелось вздремнуть, прислонясь кудрявой головенкой к обитому бархатом подлокотнику. Все равно о походе они тут не говорят, все бы им пожрать, как вечно голодным дворовым…
Но тут вдруг неожиданно из-за трона Ольги вперед вышла Малфрида, и разговоры в гриднице стихли.
– Не рассчитывайте на долгое кормление в щедрых землях полянских, хоробры. Я погадала на воде и на тучах, и было мне указание: как только принесем положенную требу в праздник Перуна, как отгуляем день Велеса путевого[95], настанет наше время идти в чащи древлянские. И князь пусть с нами едет, – добавила она, повернувшись в сторону Святослава.
Маленький князь очнулся от своей дремы, захлопал глазами, потом ясно улыбнулся. Так его не оставят в Киеве? Он тоже в поход пойдет? В свой первый настоящий поход?! И тут же соскочив с лавки, Святослав кинулся к Малфриде, обнял ее колени:
– Я люблю тебя, ведьма!
Даже не заметил, как привстала и опять опустилась на место его мать.
Но тут голос подал кормилиц князя Асмунд:
– Разумное ли требуешь, Малфрида? Святослав еще дитя, а нас сечи ждут, путь наш будет опасен.
Малфрида только потрепала Святослава по кудрявой головенке:
– Князь должен возглавить поход. Это будет его первая сеча, и она будет удачна.
Когда такое говорит волховка-провидица – не поспоришь. Однако Асмунд все же осмелился:
– А если опасность? Князя нужно сохранить для Руси.
– Вот ты и сохранишь, кормилец Асмунд. Отправишься с ним к древлянам и будешь оберегать князя как зеницу ока. Ибо нечего тебе сиднем сидеть в Киеве да церкви на Подоле возводить.
Больше она ничего не говорила, ушла. Святослав потом пробрался к ней в светлицу: улизнул от сюсюкающих с ним мамок-нянек и к Малфриде побежал. С ней всегда было интересно, а сказки какие она знала страшные… до жути страшные, но интересные!
– Расскажи еще, как Свенельд со змеем-смоком на Нечистом болоте сражался!
– Да ведь сказывала уже.
– А я еще хочу!
И она рассказывала, а он, забравшись к ней на колени, слушал. И о том, как Свенельда во время охоты понес оборотень-тур, занес на Нечистое болото, а сам обернулся мышью и сгинул. А Свенельд остался ночью на Нечистом болоте, и о том узнал змей-смок подземный да пожелал убить добра молодца. Но Свенельд отбился от него и даже глаза чудище болотное лишил. И смок то оскорбление запомнил, но не смог сразу отомстить обидчику, ибо петухи уже зарю пропели, рассвет приближался, вот и пришлось змею поганому уйти в глубокие топи до поры до времени.
Святослав начинал ерзать у ведьмы на коленях, подсказывал, что она не упомянула тех чудищ болотных, какие смоку против Свенельда помогали.
– Да ты ведь и так все знаешь лучше меня, – начинала смеяться Малфрида, но Святослав упрямо требовал, чтобы она и дальше рассказывала.
– А о себе что же не скажешь? – неожиданно прозвучал голос от порога.
Там стоял Свенельд, смотрел на сидевших едва ли не в обнимку Святослава и Малфриду, но эта картина не больно умиляла его. Брови варяга были нахмурены, лицо сурово.
– Ты помешал нам, Свенельд! – махнул на него ручкой Святослав, соскочил с колен Малфриды, топнул ногой в расшитом узорами сапожке.
Малфрида умилилась, невольно отметив, как маленький князь похож на своего отца Игоря: синеглазый, темные кудрявые волосы непокорными прядями спадают на тонко прочерченные брови. А вот рот как ягода – материнский. В нем чувственность проступает, но разве есть у Ольги чувственность? Вон сколько одна живет, даже Свенельда милого никогда не приголубит. Хотя, что до того Малфриде? Что ей до любви мужа ее к княгине? Так, полыхнет порой нечто, когда Малфутка в ней пробудится.
– Иди-ка погуляй, Святослав, – мягко направила она малыша к двери. – Сходи к Претичу, скажи, что я велела тебе не только копье, но полное воинское снаряжение справить для похода. Мы же пока со Свенельдом потолкуем…
Она не договорила, когда Святослав выскочил и, громко зовя Претича, побежал по ступенькам, только тяжелая дверь бухнула где-то в нижних переходах.
Свенельд остановился подле жены. Оба не глядели друг на друга, Малфрида думала о чем-то своем, а Свенельд смотрел в окно, туда, где внизу был виден оживленный Подол, по которому сновали возы, мельтешили фигурки людей, слышался стук молотков на строительстве заново возводимых усадеб. Подол ныне оживлен был с утра до ночи.
– То, что ты назвала определенный срок похода, – добро, – сказал наконец посадник. – А то бы эти вояки пришлые невесть сколько еще препирались и выставляли каждый свое условие. Да и кормить такую ораву граду тяжело. Но зачем же ты Святослава малого повелела взять в поход?
– Это ты сам волнуешься или Ольга прислала?
– А ты как думаешь?
А что ей было думать? Пожала невозмутимо плечами:
– Сам ты пришел. Ольга больше правительница, чем мать, ей надо сына сызмальства князем над Русью выставить. Вот она и не вмешалась. Думаю, одобряет мое решение.
– Твое? Уж больно ты волю взяла, Малфрида.
И опять она небрежно пожала плечами:
– Воля у тебя, Свенельд, ты первый воевода на Руси.
– И тем не менее ты нарушила мой приказ, когда повелела сегодня выпустить древлянского ведуна Малкиню из поруба!
Теперь он не сдерживал своей ярости, оглянулся, его зеленые глаза засветились, как у кошки. А Малфриде хоть бы что, сидит, опустив голову, лица не видать под низко опущенным капюшоном пенулы.
– Разве ты не понимаешь, что Малкиня, советник древлянского князя, сейчас у нас ценный заложник?
– Которого ты едва не порешил в ревности! – негромко отозвалась Малфрида. – А отпустить его я повелела, так как знаю – он не сбежит.
– Конечно, знаешь! Он ведь теперь тебя не оставит, когда прознал, что дитя его носишь. Ему ведь надо узнать, кого ему родит разлюбезная его чародейка.
Тут Малфрида наконец взглянула на мужа.
– Если тебе так спокойнее будет, Свенельд, то дитя я ношу не от Малкини.
– А от кого?
– Не важно. Но одно могу тебе сказать: дитя это уже обещано другому. Кому – не спрашивай.
Она произнесла последние слова так мрачно и обреченно, что Свенельд ощутил, как зашевелились волосы на затылке. Создавалось впечатление, что ведьма ненавидит свое дитя. Но как баба может не любить своего ребенка? Вон со Святославом она как ласкова.
– Кому обещано твое дитя?
Она выпрямилась так резко, что он отступил. Увидел ее глаза – темные, жесткие.
– А тебе-то что, варяг? Твое дело сражаться да власть Ольги подпирать сильным плечом. Но ни до меня, ни до отродья моего тебе дела быть не должно! А теперь уходи. Уходи, пока я не осерчала!
И он ушел. Видел бы кто, как жена его выпроваживает – стыда не оберешься. Но все же даже Свенельд, при всей его нечувствительности к волшебству, ощущал, что от нее идет некая жуткая сила.
Выйдя во двор, Свенельд сразу увидел того самого Малкиню. Ведун сидел на ступеньках терема княжеского, подле пузатой белой колонны, щурился на солнышко с таким удовольствием, словно соскучился по нему несказанно. Хотя после поруба солнце – оно самое желанное. Да и после сырых туч темных, какие по-прежнему висели над древлянскими чащами, не пропуская ясного света.
– Идем! – подойдя к волхву, толкнул его коленом в плечо Свенельд. – Говорить с тобой буду.
Они и говорили: о том, что Малкиню только милостью Малфриды не посадили на кол как одного из убийц Игоря и что он отныне заложник, за которым зорко следят. Еще Свенельд сказал, что они возьмут Малкиню в поход, чтобы тот понял, какое бедствие они с волхвами накликали на племя.
Пока говорил только Свенельд, а Малкиня молчал, и молчал как-то покорно. В конце концов Свенельд не выдержал, бесцеремонно тряхнул волхва за плечо.
– Что молчишь, как необожженный горшок? Или ты слишком велик, ведун, чтобы русскому воеводе отвечать?
Малкиня наконец поднял на него глаза – светлые и чистые, как у отрока.
– Рада бы курица не идти, да за крыло волокут. Поэтому выхода у меня нет. Но кое в чем ты прав, варяг: то, что задумано волхвами, было ошибкой. И теперь много крови прольется. Вот я и согласен ехать с вами, готов даже помогать, сам, если велишь, стану говорить с соплеменниками. Поясню, что теперь лучше признать, что под властью темных сил им хуже будет, чем если вновь окажутся под Русью. Думаю, многие и так это поняли. Однако тебя не только это волнует? Не только это хотел сказать.
Они какое-то время смотрели друг на друга, и Малкиня ответил на то, о чем подумал посадник:
– Не мое дитя у твоей жены, варяг.
