Но говорить о таком чужаку ромею княгиня не собиралась. Ответила вопросом на вопрос: коль тот спрашивает, кто судит богов, то отчего не ответит, пошто ведающий обо всем на свете Господь не судит созданных им людей? Говорят, что все свершается по Его воле. И преступления? И кражи? И разбой? Ведь Ольга давно находится в Царьграде и уже поняла, что и тут живут люди, которые, пусть и твердят о Христе милосердном, но сами грешат, не задумываясь.
– Отец Небесный не карающая инстанция, – поднял указующий перст патриарх. – Он дал нам заповеди, как жить, но не спешит карать каждого, если тот совершает злодеяние. Ибо Он милосерден и надеется на раскаяние, на исправление грешника. Но если такое не происходит… У нас говорят: «Мельницы Господни мелют медленно, но верно». Поэтому никого не минет возмездие за совершенное. Как не минет и награда за праведную жизнь, за верное служение и чистоту души.
– Да, многие уверовали в это, я уж наслушалась тут. Но если у вас столько молящихся, то почему ваш Господь не придет к ним, отозвавшись на мольбы, не явит себя?
Патриарх медленно перебирал зеленые малахитовые четки с подвешенным к ним простым деревянным крестиком.
– После Великого потопа… Вам ведомо о таком? – спросил он и, когда Ольга кивнула, продолжил: – После Великого потопа Господь не вмешивается в людские дела. Он не приятель, чтобы приходить по зову, но Он все видит и обо всем знает. И каждому однажды достанется по заслугам, по Господнему разумению. Ибо Он лучше простых смертных знает, что кому нужно. И у каждого свой крест.
– Даже у некрещеных? – вопросительно изгибала соболиные брови Ольга.
Но патриарх ушел от ответа. Он вообще был осторожен в речах, когда она вызывала его на полемику о тех, кто еще не прошел крещение. И все же Полиевкт к вопросам религии обращался постоянно. Зазывал в храмы. Ольга заходила. Но только не в Святую Софию! Говорила, что ступит туда только после встречи с императором. На это Полиевкт отвечал, что она сама, упорствуя в выдаче ведьмы, откладывает их встречу. Ибо император милостиво относится к архонтессе: ее послы и свита не испытывают ни в чем нужды, их хорошо кормят, охраняют, они вольны бывать где им вздумается. И Полиевкт опять предлагал благородной Эльге пойти на службу в храм Софии.
Ольга вздыхала. Что ж, разговоры все время шли по кругу. Однако она не решалась сказать патриарху, что ее как будто что-то пугает при мысли о посещении Софии. Что? Возможно, тревожилась, что если войдет в главный ромейский храм, то предаст тем богов, в которых верила еще сызмальства, когда и грозы опасалась, и холода, и голода, насылаемого Мореной, когда ее пугали буйные и шумные ветра, Стрибожьи внуки… Это было все равно что кощуны из детства, дорогие ее сердцу. Тем не менее в старых богов Ольга верила уже не со столь истинным убеждением, сколь со снисходительностью. Она будто переросла это, как переросла старинные сказы, любимые в детстве. Теперь познавшей жизнь Ольге хотелось изведать нечто новое, ощутить… узнать, сможет ли она еще убежденно во что-то верить? Да, новое всегда привлекательнее старого. И Ольга была готова признаться себе, что ей очень интересно постичь другую веру, душа ее трепещет в преддверии чего-то иного… неизведанного.
От размышлений княгиню отвлекли громкие голоса позади. Оглянувшись, она увидела, как по лестнице из патриарших покоев выходят латинские священники. Их одеяния рядом с темным облачением константинопольских священнослужителей были более яркими – лиловые и алые. Латиняне были чисто выбриты, волосы коротко подстрижены и покрыты плоскими шапочками под цвет сутан. И пусть они тоже христиане, но сразу становилось понятно – иноземцы. Ольга знала, что патриарх Полиевкт признал власть их главного священнослужителя – Папы Римского Иоанна XII. В Константинополе, граде куда более великом и значимом, чем далекий Рим, многим такое решение патриарха не понравилось. Сейчас княгиня даже расслышала, как кто-то из стоявших неподалеку ромейских священников произнес презрительно:
– Латиняне. Причащаются опресноками!
Ольгу это смешило. Да какая им разница, чем причащаться? Пресным хлебцем или дрожжевым, как предпочитают тут, в Царьграде. Скорее всего, служители просто ревностно относятся к влиянию на верующих. Одни уверяют, что именно Папа является наместником Бога на земле, другие отрицают это. Но Полиевкт все же решил признать верховенство Папы. Говорил, что великая сила в едином христианстве, а не в спорах между служителями Иисуса Христа. Но сейчас Ольга не особо об этом задумывалась. Она встретилась взглядом с шествующим во главе латинских священников высоким, худым епископом, и они улыбнулись друг другу.
Ольга понимала, что многие это заметили. Как и знала, что патриарху уже донесли о ее встречах с германским епископом Адальбертом из Магдебурга. Они познакомились во время посещения Ольги состязаний колесниц на ипподроме – еще одно из чудес Царьграда, азартное зрелище, к которому мало кто остается равнодушным. Но если княгиня и впрямь была восхищена великолепием и размерами константинопольского ипподрома, то бега квадриг[130] не сильно ее подивили: показались чем-то схожими с русскими гонками на тройках в предместьях Оболони близ Киева. Там тоже возницы показывали редкое мастерство управления, зрители азартно бились об заклад, гадая, которая из упряжек победит, ну совсем так же, как ромеи делали ставки на ту или иную из квадриг.
Зато Ольге понравилось, что в ее ложу пришел этот германский епископ Адальберт, и они долго разговаривали во время перерыва между скачками, обсуждали торговые дела, возможность поездки купцов из владений Оттона I[131] на Русь, а также возможный прием в Киеве германских миссионеров христианства. Ольга была настроена благосклонно к тому, что предлагал епископ, они оба остались довольны беседой, но главное, как она заметила, ее встреча с представителем западного духовенства озадачила и взволновала ромеев. Уж наверняка присутствовавший в ложе Ольги Агав Дрим поспешил сообщить, что архонтесса Эльга заручилась поддержкой германца, дала добро на приезд его священников. Может, поэтому так скоро патриарх Полиевкт и вызвал ее в свою резиденцию? Пусть он и ратует за сближение латинской и восточной христианских церквей, но ведь мог бы уразуметь, что если Русь не получит поддержки от Константинополя, то уж германцы своего не упустят.
Княгиня оказалась права. Полиевкт сразу завел речь о том, что Русь и Византия состоят в долголетних договорах, разрушать их не стоит, какие бы выгоды ни сулили архонтессе иноземцы. Княгиня тут же спросила: когда ее примут в Палатии, дабы подтвердить упомянутые владыкой долголетние договоры? А то германцы тоже не прочь заключить с Русью долговременный союз, с нажимом добавила она. Или достопочтенный Полиевкт против дружбы между Русью и германцами? Иначе, пока он упорствует и настаивает на выдаче подданной Ольге чародейки, она может и с латинянами заключить союз.
– Но ведь ваша ведунья – опасное зло, – взмахнув рукой, заявил Полиевкт. – Оставите ее при себе – беда будет! И я просто обязан поступить с этой вашей… Малфридой, если не ошибаюсь… я должен поступить с ней соответственно своему долгу, какой велит мне искоренять все, что исходит от дьявола.
Сказано это было как-то мрачно, и Ольга вскоре поняла почему.
Оказывается, ныне, когда Константин Багрянородный отбыл на ловы среди Месемврийских лесистых холмов, его соправитель и наследник Роман и августа Феофано настояли, чтобы Церковь оставила именуемую Малфридой ведьму в покое. Они-де потребовали, чтобы ведьма удалилась восвояси, не осквернив своим появлением землю богохранимого града.
– Очень разумное решение услать ведьму, – сразу поддержала Ольга.
Полиевкт так не считал. Говорил, что он искренне печется о судьбе достойной Эльги, он все еще надеется склонить ее к крещению, что было бы благом как для нее, так и для ее страны. Ибо тогда она будет почитаться едва ли не равной самим базилевсам!
– А смогу ли я после этого сватать за моего сына и наследника одну из дочерей наисветлейшего Константина? – тут же задала волнующий ее вопрос княгиня.
Полиевкт помрачнел. Ольга ждала ответа.
– Мы ни о чем не можем говорить, пока эта нечисть живет в городе. – Он отвел взор. – Ибо люди уже стали опасаться выходить из домов по ночам. Идет слух, что с наступлением ночи в переулках стали появляться странные тени, что даже из цистерн для воды вылезают какие-то твари, а свечи гаснут в церквях, словно кто-то незримый задувает их.
– Все это пустые домыслы, владыко, – отмахнулась Ольга. – Вы же знаете, что людям свойственно болтать подобное.
– Но ведь все видели, как ваша чародейка едва не потопила корабль игумена монастыря Святого Фоки! Да и позже она своим колдовством расшвыривала лодки. Не так давно, как этой ночью, одна весельная монира подверглась ее силе, и это видели люди на побережье. Столько стражи сбежалось… И после этого я вдруг получаю из Священного дворца приказ убрать своих людей от корабля с ведьмой… – закончил он уже так тихо, что Ольга еле разобрала его слова.
