И не удержался, подмигнул отмалчивавшемуся в стороне кудеснику. Но тот вроде не осерчал, кивнул согласно. Хотя, по мнению Мокея, лучше бы он не замечал его. Ибо он не верил в расположение Маланича. Но именно сейчас Маланич был всем доволен. Особенно тем, что Мокей сам решил уехать. Не нужен ему тут был этот столь смекалистый да наблюдательный ловкач.
Так они и расстались, не сказав друг другу ни слова, только взглядами неласковыми обменялись. Зато князю Мокей успел шепнуть, когда, уже облаченный в хазарскую кольчугу, приходил прощаться:
– Опасался бы ты своего верховного волхва, княже.
Тонкие, едва заметные брови Мала на миг поднялись к светлому меху его шапочки. Князь затеребил русую бородку, размышляя.
– Но и без волхвов нам нельзя. Ты вон, сокол мой, будешь сражаться там, где Перун похозяйничал, а волхвы все одно должны наше чародейство служеньями подкреплять. Таков обычай у древлян. Испокон веков так было. Да и как же без мудрых служителей и главы их? Вон он уже поворожил да сообщил, что рати русичей на подходе.
– Ну, это тебе и мои соглядатаи бы сообщили, – пробурчал Мокей.
Сошел с крыльца, лихо вскочил на так понравившегося ему гнедого. Князь Мал глядел, как его новый воевода проехал, подбоченясь, под бревенчатой аркой широких ворот, как за ним двинулось его разношерстное воинство – лохматые, рогатые, орущие, притопывающие, присвистывающие. Что от таких ждать? Русичи Свенельда вон чаще строем ходили, обучены были, умелы. А эти… Нет, пусть Мал гордился, что столько древлян на его защиту явились, но и на чародеев своих все же не мог не полагаться.
Уже через пару дней пришла добрая весть: такую ловушку-засеку устроил Мокей со своим воинством первому вступившему в лес отряду Свенельда, что полегло русичей немало. В Искоростене волхвы сразу пышное служение Чернобогу устроили: пусть ведает темный покровитель, что каждый убитый ему и Морене посвящен. Потом еще весть о победе: снова разит чужаков хитрый Мокей, заваливает им пути засеками, а как только те растаскивать их принимаются, разят из чащи стрелами, забивают камнями из пращей. Русичи вроде как хотели погонять древлян, но те отходили столь умело, что завлекли отряд Свенельда в топи, почти никто не спасся тогда. И опять ликование и священнодействия провели в Искоростене.
Но потом пришли худые вести: русичи сами придумали хитрость, выманив из чащи древлян притворным отступлением, принудили к бою и многих посекли, многих ранили. И уже к вечеру к Искоростеню прибыли первые волокуши с ранеными; убитых не привозили, не было возможности.
Когда князь Мал спустился поглядеть на стонущих и кричащих раненых, даже испугался – столько их было. И как всегда в таких случаях, кинулся за советом к волхвам, которые как раз собрались в ближайшем лесу и творили свои заклинания.
Когда Маланич оторвался от молитвы, Мал почти с укором налетел на него:
– Что вы тут стонете да раскачиваетесь, если помощи от того нашим витязям нет!
– Мы сейчас слабы, – понурил голову Маланич. – Перун силен, а он покровитель русичей. Нам же надо своим богам жертву принести, да не здесь, а в священном месте. Ты знаешь где, княже. И ты знаешь, какую им надо жертву.
Мал побледнел. Но быстро нашелся:
– Можешь отдать на заклание одну из моих дочерей. В ней ведь тоже княжеская кровь.
Маланич пошевелил темными бровями. От разведенного в чаще костра на его худое лицо падали красноватые блики. Где-то в лесу закричал филин, а потом вылетел и неожиданно сел на навершие посоха Маланича, блеснул желтыми глазами и опять закричал, раскрыв крючковатый клюв.
Мал словно оглох от его пронзительного печального крика, волосы на затылке зашевелились, едва не вздыбив княжескую парчовую шапочку. Он боялся всех чудес, этот князь привычного к чародейству племени, никак не мог с ними свыкнуться. А тут еще Маланич повернулся к сычу и заклекотал, точно птица, и в голосе его не было ничего человеческого. И сыч тоже заклекотал, а потом опять крикнул так, что Мал попятился.
Но Маланич вдруг резко и сильно схватил его за руку, сжал крепко.
– Не отступай, княже, а выслушай, какую весть мудрая птица от богов принесла. А весть ее такая: мы пустим нежить на помощь нашим хоробрам, мы опять заставим родники биться живой и мертвой водой, мы вылечим изувеченных и даже поднимем мертвых, и твое воинство вновь пополнится и будет неуязвимым. Но для этого не дева неразумная нужна, а твоя кровь понадобится.
При этих словах шапочка Мала опять плотно села на голову, а сам он так взъярился, что допустил недозволенное: толкнул верховного волхва в грудь, так что тот едва не упал, а перепуганный филин сорвался с навершия посоха и с криком улетел в ночь.
– Да ты никак спятил, кудесник! – срываясь на визг, вскричал Мал. – Да за меня… Да все племя вас разорвет на мелкие кусочки.
– Я это знаю, – величаво оправляя сбившиеся на сторону амулеты, спокойно ответил Маланич. – Знаю, что один твой вид сейчас возвращает надежду и вливает силу в сердца древлян. И неужели ты мог подумать, что я готов тобой пожертвовать? Да я за тебя… Или я не древлянин?
Так Маланич никогда с князем не разговаривал. И он сказал, что требуется от Мала: нужно, чтобы тот отправился с волхвами к берегу речки Гнилопяти, где некогда они соорудили великое капище Морене и Чернобогу, там разрезал себе запястье и своей княжеской древней кровью окропил идолы темных богов. Это и будет та жертва, какой боги удовлетворятся.
Тут бы князю и вспомнить предупреждение сметливого Мокея, но он куда больше привык слушать волхвов, а не какого-то вдовьего сына, какой только в особых обстоятельствах стал воеводой. И Мал подумал о раненых в Искоростене, вспомнил их – у того на груди повязка потемнела от крови, тому ногу по голень отсекли, еще у одного оперенная стрела торчит из вытекшей глазницы. И вот он, князь этой земли, может вылечить их всех, может поднять мертвых и вернуть им жизнь и силу, он даст им источники живой и мертвой воды!.. Ибо сейчас даже у него, князя древлянского, не было этой чародейской дивной водицы, а посылать за таковой на окраины его земли, когда русичи уже вторглись в его леса, не было возможности.
– Я согласен с тобой, мудрый Маланич. Когда отправимся?
– Ночь пройдет, день настанет – и мы в путь.
Мал с готовностью кивнул.
– Я велю своим охранникам быть наготове.
Было решено, что князь с волхвами отправится в путь на лодке по реке Уже. Двинутся они на заход солнца, пока не достигнут нужного притока, а оттуда уже доберутся до капища темных богов.
Малу было не по себе от мысли, что они будут ехать по отдаленным пределам, где еще в силе нежить, куда не дошла гроза и где не пуганные Перуном духи еще ощущали свою силу. Но ведь он был с верными воинами-охранниками и в сопровождении троих сильных волхвов – самого мудрого Маланича, а также Пуща и Шелота. Однако когда они уже садились в лодку, Мала смутило, сколько людей смотрели с вышек града на его отплытие. Он-то, конечно, сообщил, что отбывает ненадолго, однако люди как будто не верили, словно и впрямь решили, что князь покидает их в самое трудное время.
Оттого Мал во время всего пути был молчаливым и угрюмым. Да и добраться до капища на речке Гнилопяти было не так-то просто. Сперва они долго плыли под парусом, затем пересели в узкую длинную лодку-долбленку и углубились под нависающими ветвями в густую чащу. Путь тут был не из легких: места заболоченные, речки в бобровых запрудах пухли в разливах, повсюду бурелом, приходилось петлять по извилистому руслу. В обступившей их чаще все время что-то ухало, постанывало, скрипело. Волхвы к этому относились спокойно, а вот у Мала и его сильных рослых кметей в лице ни кровинки не было, лишний раз и не оглянутся на окликающих из-под бурелома лесовиков, вздрагивали, когда из воды появлялась облепленная тиной башка кикиморы, смотрела вслед, пуская пузыри. И мрак тут какой-то бесконечный даже днем, мошка, гнус донимают. Когда деревья немного расступились и на возвышенности путники заметили лесное селище, то обрадовались. Дымок вон вьется, куры кудахчут. Хотели было сделать остановку, но Маланич не велел, говорил, что поторапливаться надо.
К вечеру они добрались до более-менее сухого места, где виднелась бревенчатая стена волховского скита, откуда местные ведуны оберегали округу от приставаний нежити. Они вышли встречать, когда Маланич прокричал лесной птицей, оставили долбленку подле небольшого причала и по тропе повели в скит. Как и везде, здесь стоял полумрак, но тропа была хорошо протоптана, на ней виднелись отпечатки лосиных и кабаньих копыт. А может, это следы нелюдей лесных? Точно. Мал сам увидел, как путь им перешел козлоногий оборотень с торчащей на загривке шерстью. Прошел, словно и не заметил путников, сутулый, грязный, зацокотал что-то, не поворачиваясь, будто сорока застрекотала.
