– Ольга, – прервал ее быструю, нервную речь Свенельд. – Малфрида уже не на «Оскаленном». Пусть люди патриарха ищут ее, но что найдут… Я очень надеюсь, что не найдут.
Он смотрел на княгиню и видел, как она медленно прикрыла глаза, вздохнула облегченно. Потом как-то устало опустилась на ларь под стеной, будто ноги не держали.
– Ты помог укрыть ведьму? – спросила негромко.
– Нет. За мной бы следили.
– Понимаешь то… Но все же слава Богу, если Малфрида успела скрыться.
Свенельду показалось, что он ослышался. «Слава Богу» – молвила княгиня? Но она подтвердила:
– Да, слава Господу великому и милосердному. Ибо именно о защите ведьмы я просила Его сегодня, опустившись в храме на колени как простая молельщица.
И подняла руку, когда Свенельд стремительно подошел. Будто заслонилась, чтобы удержать его на расстоянии.
– Все. Все, говорю! А теперь уходи.
Ночь была такая же лунная и ясная, как и предыдущая, только Малфрида уже не любовалась ее сиянием. Она была напряжена, сидела на корме быстрой лодки, глядела на раскинувшееся впереди море. Порой на круглый диск ночного светила наплывало легкое облачко и все вокруг сразу темнело, но проходил миг, другой, облако уносило воздушными потоками, и опять впереди мерцало, отливая опаловым светом, широкое Мраморное море.
Небольшая парусная лодка легко разрезала носом водные хляби. Малфрида, спрятав руки в рукава темной монашеской рясы, поглядывала из-под полуопущенного на лицо островерхого куколя[133]. Вот уж никогда не думала, что придется носить одеяние ненавистных ей христиан. Ну да делать нечего, пришлось вырядиться, когда прибывший за ней по знаку странный, неизвестно откуда объявившийся близ Константинополя древлянин протянул ей эту темную одежду.
– Вот, Малфутка, надень, чтобы неузнанной быть.
В его древлянской речи слышался легкий иностранный выговор, но все же по виду он был не грек, скорее и впрямь родился в лесном древлянском краю: серые глаза под белесыми бровями, ниспадающие на плечи гладкие светлые волосы. На голове островерхая скуфья, худое длинное тело облачено в темную рясу, на груди светлел крест на бечевке. Монах. Христианин. Чужак. Однако теперь Малфрида доверилась ему, ибо иного выхода у нее не было. Она уразумела это еще, когда прибывший на ладью Коста передал ей наказ от Свенельда: немедленно выпустить голубя. Значит, варяг не мог более оберегать ее. Да и она сама не могла за себя постоять. Она вообще ничего теперь не могла…
То, что она допустила оплошность, поддавшись страстному влечению к Свенельду, ведьма осознала, когда проснулась поутру в его объятиях. До этого она была как шальная: тянулась к варягу, изгибалась в его сильных объятиях, упивалась его поцелуями, таяла и содрогалась от переполнявших ее ощущений. Криков сладострастия не могла сдержать… Упоительная была для нее та ночь. Да и сон, накрывший ее, утомленную и расслабленную, безмятежную, был как награда. А проснулась… и испугалась того, что сделала. Ранее, пусть и угнетала ее неутоленная плотская тяга, она все же сильной себя чувствовала. И как бы мало сил ни утаивала в себе во враждебном христианском граде, все же понимала: она еще в состоянии постоять за себя. Но после того, как беспечно отдалась варягу… Вместе с успокоением голодного тела чувствовались слабость и опустошенность. И колдовских чар не было даже на простой чародейский посыл.
Свенельд тоже понял, что натворил. На Малфриду будто и глядеть боялся. Сидел на носу «Оскаленного» и смотрел на берег. А когда его вызвали по приказу Ольги, он лишь сказал ведьме, не поднимая глаз: мол, не опасайся, ранее тебя не тронули, может, и теперь не пристанут. Но все же оба они понимали, что без сил своих ведьма совсем беззащитна. И когда варяг уплыл, Малфриде вообще горько и страшно сделалось. Свенельд-то, конечно, защищал ее. Но до определенного момента, пока его воля поперек указаний княгини не шла. А вот что решит Ольга, когда про них со Свенельдом проведает? Малфрида была слишком догадлива, чтобы не понять, что при всей своей внешней холодности Ольга все же милостива к ним со Свенельдом, пока они не переступили некую черту.
Ну а потом вдруг прибыл Коста и передал наказ Свенельда отпустить голубя.
Самому Косте и дела не было до этого голубя. Просто проследил взглядом за вспорхнувшей с ее рук и растворившейся в наступавших сумерках птицей. И куда полетел-то? В сероватой вечерней мгле его и рассмотреть трудно. Но оказалось, что те, кто ждал сигнала, были неподалеку.
Когда Малфрида сходила в прибывшую за ней лодку и облачалась в монашескую рясу, волхв Коста только наблюдал равнодушно. А затем, когда она уплывала, ему уже не до того было, он вместе с остальными стал ползать по кораблю в поисках раскатившихся номисм. А тут еще с другой стороны подплывали длинные челны с воинами – Малфрида уже издали видела, как на их округлых касках отсвечивали последние отблески далекого заката. Она сразу отвернулась, поглубже натянув на лицо куколь, сидела на носу лодки, склонившись и поджав под себя ноги. Увозившие ее явно принадлежали монашескому клиру, но не похоже было, что это люди патриарха. Тот, кто походил на древлянина, сказал тогда:
– Не опасайся ничего, Малфутка. Друг за тобой послал. А мы его воле послушны.
Второй же – здоровенный детина, тоже в рясе, с кучерявой черной бородой – только молча налегал на весла. Малфрида размышляла, кто тут может быть ее другом, чтобы позаботился о ней и увез от преследователей. Насколько понимала – нет у нее друзей среди христиан. И все же ведьме ничего не оставалось, как понадеяться на чье-то расположение. Она попробовала обратиться по-древлянски к светловолосому монаху. Тот только глянул с кроткой улыбкой, промолчал. И Малфрида не стала изводить себя догадками. Рано или поздно сама все узнает. Сейчас ее больше даже волновало, что станется с чародейской водой, какую все это время оберегала для Ольги, заговаривала особым словом, чтобы та не погасла среди этого христианского мира. И кто теперь вместо нее скажет слово заветное? Ну разве что Коста. Да вот хватит ли у него сил? Сможет ли справиться для княгини? Малфрида и теперь думала о делах Ольги. Хотя пора бы уже отвлечься, позаботиться о собственной доле, о том, что ее ждет.
Малфрида не ведала, куда ее везут. Почему-то не спрашивала, а ее спасители были немногословны. Удалившись от «Оскаленного», они ловко повели лодку прочь, маневрируя за бортами пришвартованных вдоль берега залива судов, сумели вовремя скрыться от людей патриарха. Молчаливый бородатый гребница сильно налегал на весла, они легко прошли по выгнутому Золотому Рогу, миновали огромные дроммоны у его выхода и свернули в воды Пропонтиды. Справа оставался Константинополь с его кубами башен заградительных стен над водой, в лиловой вечерней синеве выступал купол Святой Софии, пирамидальные кипарисы, высившиеся ярусами строения храмов и дворцов. Когда совсем стемнело, они уже ушли далеко в море, стал сильнее ощущаться ветер, и молчаливый монах-гребец отложил весла, принялся поднимать парус. Треугольное полотнище так и выгнулось, наполнилось воздушной силой, и они поплыли легко и скоро, только брызги порой вспенивались на волнах у носа лодки.
Теперь они двигались вдоль азиатского побережья Византии, удаляясь все дальше и дальше от Царьграда. В небе зажигались огромные звезды, стала всплывать луна, огромная и ясная, залившая все вокруг своим белесым сиянием. Малфрида видела на берегу слева от себя холмистые возвышенности с темными зарослями на вершинах, кое-где стали светлеть в лунных лучах постройки жилищ, можно было различить дальние огоньки. Но их было немного. Ромеи, встававшие обычно к утренней молитве, рано отправлялись на покой.
В душе Малфриды была странная смесь успокоения (все же избежала пленения) и тревожного ожидания. Она по-прежнему сдерживалась, не приставала к спутникам с расспросами, которые так и теснились в ее голове. Куда везут? Кто послал? Почему светловолосый древлянин-монах избегает ее взгляда и порой осеняет себя крестным знамением? Боится ее? Зря. Сейчас она была обыкновенной женщиной, слабой и беззащитной. Когда чувствовала в себе силы колдовские, обычно смелее держалась. Теперь же словно потерялась. Потерялась в нагаданной и ненужной любви к Свенельду, потерялась в чужом краю, среди чужой веры. Стала робкой, замкнутой, даже какой-то равнодушной. Собственное бессилие угнетало ее.
Луна опять скрылась за облаком, потом вновь появилась – и все вокруг засияло. Малфрида увидела впереди выступающие из моря выгнутые, будто гигантские рыбины, острова. Нос лодки разрезал волну как раз в их направлении.
– Мы туда плывем? – спросила она.
Не ответили. И Малфрида опять сжалась, засунула руки в рукава рясы, будто зябла.
Первый остров они миновали, но дальше снова высилась гигантская глыба острова. Можно было даже различить, как светлеющая пеной волна набегает на пустынное песчаное побережье. А справа все так же проплывали высокие берега чужой враждебной державы, где почитают Христа. Казалось, что острова – такие же холмистые и поросшие лесом – просто часть этой державы, только унесенные волнами в море.
