— Вы…
О, а теперь милая Минди злилась. Конечно, она ведь любит мужа, точнее любит собственную жизнь, которую выстраивала по дням и неделям. И брак ее — не удача, а результат тщательного планирования и долгой охоты.
— Для этого мне ордер не нужен… как и разрешение… так все-таки почему твой отец признался? Или, дай угадаю… он понял, что ты сделала. И решил защитить.
— Он сам виноват.
И верит?
Верит. За годы успела себя убедить, что иного выхода у нее не было и быть не могло.
— Он должен был избавить меня от всего этого… а струсил. Всегда был трусом, — Аманда подползла на четвереньках и протянула руку. — На. Смотри.
Узкое запястье.
Пластиковый браслет. И кровь почти не видна. Красное на красном попробуй разгляди. Тельма пробует. Глядит. И страшно нырять за грань чужих воспоминаний, но как иначе она узнает?
…комната.
…запах жареной капусты и шкварок. Вновь орет безумная старуха, когда ж уже она сдохнет? Сегодня старуха раздражает Минди сильней обычного, пожалуй, сильней даже собственного папаши, который сидит на диване, держится за голову и раскачивается.
Влево-вправо.
Вправо-влево. И вид такой несчастный…
— Не молчи, — Минди встала напротив. — Скажи уже, что ненавидишь меня.
— Как ты могла? — этот вопрос он задал, когда по радио сообщили о смерти Элизы Деррингер. А Минди впервые узнала имя той, которую убила. Последнее было совершенно лишним. Минди и без имени жилось неплохо. — Как ты…
Надо было отрицать.
И плакать.
Минди пробовала, но отец в кои-то веки слезам не поверил. Пощечину отвесил, и такую, что зубы клацнули. Сама дура… татуировку банковскую следовало спрятать получше.
Хотя как ты ее спрячешь?
И так бинтом руку замотала…
— Как я могла? — Минди устала притворяться несчастной. — Обыкновенно, папочка. Так, как должен был ты смочь.
— Ты убила человека…
Сколько пафоса.
— Почему, Минди?
И наивности.
— Ты и вправду не понимаешь? — она поморщилась. Все-таки иногда отцовская бесхребетность ее поражала. — Ты умрешь. Завтра. Послезавтра. Через неделю. Но умрешь. И что будет со мной, ты подумал?
— Ты умная девочка…
— Я нищая девочка! — Минди не боялась говорить громко. Здесь, если кто и услышит, то не придаст значения. В старом доме привыкли к воплям. — Я девочка, которая окажется на улице. Или ты надеешься, что кто-нибудь из твоих старых пациентов проникнется моей историей?
— Я писал письма…
— Засунь их себе в задницу! — рявкнула Минди. — Свои рекомендации… да плевать здесь всем на то, что было когда-то! Максимум, что мне перепадет, — десяток талеров от благотворительного фонда. А потом что? Я хочу в колледж, но моего дара не хватит на стипендию, ты сам это говорил. Мне придется платить за учебу.
— Кредит…
— И чем я его отдавать стану? Даже если вдруг случится чудо, и банк выдаст кредит девчонке без работы и жилья. Папочка, включи голову! Подумай наконец не о своих драгоценных пациентах, а о дочери родной!
Он думал. Абстрактно думал.
Наивно.
Мол, найдется кто-то, кто позаботится о Минди. Или она сама. Она ведь сильная девочка. А когда дошло до дела, когда выяснилось, что силы у нее и вправду хватает, он тут в ужас пришел.
Никакой логики.
— Моя дочь…
— Именно, что твоя дочь. И обо мне ты должен заботиться. Но почему-то тебе всегда было на меня наплевать!
— Да я все…
— Не надо, папуля. Ты все делал именно так, как было удобно тебе. Возиться со шлюхами выше твоего достоинства? Делать аборты незаконно, о стреляных ранах ты обязан доложить… ты хотел остаться чистеньким? Поздравляю, тебе удалось. Только обо мне ты если и вспоминал, то в последнюю очередь!
— А если тебя найдут?
Об этом Минди старалась не думать.
Кто будет искать ее? Тот господин, чье лицо исчезло из ее памяти, не дурак. И если уж пригласил менталиста поработать с памятью Минди, то и место подчистить додумается. Да и… Нью-Арк большой, и целителей, которые в нем подрабатывают абортами, много. Минди ведь даже не целитель.
Она так…
И только отец непостижимым образом сумел сопоставить визит господина, ее исчезновение и смерть Элизы Деррингер…
— Не найдут, — уверенно произнесла Минди.
— И тебе совсем не жаль эту женщину?
Жаль? Минди было жаль себя. Искренне и от души. А Деррингер… она неплохо жила. Богато. Вон какой дом огроменный отгрохала, и не где-нибудь, а на Острове, где клочок земли безумных денег стоит. И в доме этом вещички отнюдь не дешевые были.
А что до остального, то сама виновата.
Решила прижать кого с этим ребенком да не подрассчитала… вон, прошлой зимой одна шлюха тоже решила в мамки выскочить, понесла от серьезного человека и предъявы кидать стала. И где она теперь? То-то и оно…
— Не жаль, — заключил отец печально. — Что ж… наверное, в этом и вправду есть моя вина. Если ты способна думать только о деньгах…
— О душе я позже помолюсь.
С деньгами и грехи отпускают легче.
Он же махнул рукой. А вечером напился. Минди даже испугалась. Немного. Она вечер не отходила от отца. И весь следующий день. Он был тих, а Минди старался не замечать. И когда она поверила, что все уже позади — вот и вправду, чего дергаться, если дело сделано? — папаша отколол номер. В полицию заявился, и не в местный участок, где его знали как облупленного.
В центр не поленился съездить.
Признался он.
Вину на себя взял… очередное тупое благородство, которое на хрен никому не нужно было. Минди даже замерла, а ну как папашу через чтеца прогонят? И тогда узнают правду?
Она была зла.
Нет, она была просто в ярости… и господин, как он отреагирует? Вдруг да решит от Минди избавиться, на всякий случай?
Но время шло… к Минди, конечно, наведались из Управления. Вопросы задавали. Она отвечала именно так, как должна была отвечать бедная девочка, раздавленная внезапной правдой об отце. Всплакнула даже. То ли слезы подействовали, то ли господин на свои рычаги нажал, но следствие завязло.
А потом Минди вообще извещение пришло, что папаша помер…
…это воспоминание не рассыпалось — лопнуло старым гнойником, обдав напоследок смесью чужих эмоций: скупой стыдной радости, легкого сожаления… и веры, что все сложится.
— Вы… — Аманда сидела рядом. Ее била мелкая нервная дрожь. — Вы не понимаете. У меня выхода другого не было… выбора… от этого зависела вся моя жизнь…
И да, откажись она, что было бы с мамой?
Сумел бы тот, в сером, найти другого исполнителя?
Или…
…и кто он такой вообще?
На Гаррета не похож совершенно. Конечно, может статься, что образ замещенный и к реальному отношения не имеет, но, с другой стороны, Гаррет — не тот человек, который лично попрется искать исполнителя.
Да и… слишком приметен он.
Тедди?
Нет, тоже не то, хотя…
Кто-то третий, кому Гаррет пожаловался на любовницу с ее планами, способными разрушить его замечательную карьеру? Вот это похоже на правду. Только как этого третьего отыскать?
Или… конечно.
Машина.
Они заместили образ, но вряд ли стали бы тратиться на машину. Не сочли важным элементом. А ведь девочку Минди машина привела в восхищение, и потому образ ее отпечатался глубоко.
Четко.
Если попросить слить… но кого? Кохэна? Он моментально донесет начальству. А Мэйнфорд потребует объяснений. Но ладно, возможно, Тельма и сама справится. В Архив не только уголовные дела попадают. Автомобиль выглядел новым, следовательно, куплен был не так давно.
За покупкой всегда следует регистрация.
Логично.
Останется поднять данные по зарегистрированным на тот год синим «верро», марка не самая популярная из-за безумной цены. Их не будет много. Затем найти владельца, который каким-то образом связан с Гарретом…
…все выглядело логичным.
— Теперь вы уйдете, — Аманда встала на четвереньки. — Вы обещали… скоро появится мой муж… он не должен вас видеть.
Тельма тоже встала.
Пить хотелось.
И есть.
Но на гостеприимство Аманды рассчитывать явно не стоило.
— Я больше ничего не знаю… ни имен, ни…
— Кто дал вам рекомендацию?
— Что?
— Кто дал вам рекомендацию, по которой вас приняли в госпиталь? Выпускников много, а место приличное достается единицам. Кто вас рекомендовал?
Тельма надеялась, что Аманда смутится. Или замнется, но та лишь дернула плечом:
— Наша куратор. И это не имеет никакого отношения… уходите же, в конце концов! — это она выкрикнула. И сама вцепилась в рукав Тельминого пиджака, дернула, поторапливая. — Если вы попробуете сюда вернуться, то я… я не знаю, что я с вами сделаю!
— Угомонись.
Бледные пальчики Тельма отодрала не без труда, испытывая преогромное желание пальчики эти сломать.
