Ну, это уж слишком!
Ольга повернулась и поискала глазами среди свиты отца Григория, сделала ему знак приблизиться. Какой-то ропот прошел по залу, переводчик сбился, когда Григорий вышел вперед и поведал, что княгиня прибыла, дабы проявить добрые отношения к Византии, а также наладить договоры, какие некогда были заключены Византией с Русью. Ибо лад и согласие между двумя великими держа вами должны служить миру и процветанию, чтобы и торг совершался, и люди встречались, и взаимная выгода была.
Ольге показалось, что суровые брови Константина несколько раздвинулись и он усмехнулся в свою пышную бороду. Но ему и впрямь было весело. Вот она какая, строптивая владычица варваров, сразу о делах заговорила, без всяких долгих проволочек. Но не его, Константина, забота постигать тонкости старых договоренностей, на это при дворе есть логофет дрома, поверенный базилевса по делам сношений с иными державами. Княгиня же должна радоваться, что все-таки приняли, трепетать должна. Но не трепещет. И смотрит прямо в глаза, будто и в самом деле рассчитывает, что император ей ответит. И самое странное, что Константину действительно захотелось пообщаться с архонтессой. Ну хотя бы о том, отчего она так молода. Вон стоит прямая, как свеча, как ледяная королева севера в своих голубых с жемчугом одеяниях, со светлыми серыми глазами. И ресницы, как у отроковицы какой. Губы молодые и сочные… Неужели эта женщина, как говорили, и впрямь старше его годами?
Рука базилевса непроизвольно дернулась на золоченом подлокотнике трона. Он почувствовал смятение. До сего мига все не мог поверить, что дикие русы владеют тайной вечной жизни, и вот же стоит перед ним эта женщина, лицом юная, а взгляд твердый и уверенный в себе, мудрый. Молодые так не глядят. Чтобы такую уверенность в себе ощущать, надо долго жить, надо, чтобы страсти утихли, опыт появился. Константин сам прожил немало, мог отметить, когда наивность и восторженность юности переходит в спокойную мудрость зрелых лет. Однако же смотрит на эту древнюю женщину… и удивляется искренне. Ибо она заинтересовала его куда более, чем преподнесенные ему с поклонами дары: меха, янтарь, белая моржовая кость, роскошная шкура огромного медведя. На все это базилевс едва глянул, а вот с Ольги взора не сводил. Поговорить бы с ней… вызнать. Но так, чтобы никто ничего не проведал. Патриарх Полиевкт сообщал, что архонтесса говорит по-гречески, причем довольно сносно. И еще Полиевкт всерьез сказывает, что сможет уговорить язычницу Эльгу креститься. А это означает, что в дикой скифской Руси появится христианство и, следовательно, Русь попадет под влияние Византии. Да, было бы неплохо, но это заботы патриарха и логофета дрома. Константин же заинтересован в продлевающей жизнь воде. Вон священник архонтессы говорил, что она привезла чудодейственную воду в Константинополь.
Император резко поднял руку, призывая к молчанию.
Тишина воцарилась мгновенно. Все были поражены: августейший автократор слишком велик, чтобы лично общаться с послами иных держав, даже с их правителями. А тут он вообще сказал неслыханное: пусть гости с Руси будут присутствовать на торжественной трапезе, которая произойдет через пару часов после приема и на которой они смогут обговорить насущные вопросы.
Вновь заиграл орган, запели золотые механические птицы, зарычали золотые львы, а трон императора на цепях воспарил вверх. Молодой соправитель отца Роман смотрел на это почти с неприязнью. Оглянулся на свою молодую жену. Феофано только стрельнула черными очами – вмиг поняла досаду мужа. Она тоже считала, что они с Романом смотрелись бы на вершине власти лучше престарелых Константина и Елены. И уж она бы смогла справиться с мужем, пусть он даже и засматривается на иных женщин. Вон с каким интересом Роман разглядывал архонтессу. Но ведь и император с нее взгляда не сводил! Прекрасной Феофано было обидно, что люди восхищаются не ее дивной красотой, а обряженной в ракушки заезжей гостьей. И пока шли приготовления к пиршеству, она так и говорила приунывшей свекрови:
– Вы только поглядите, августейшая Елена, что творится в Палатии! Мы, облаченные в державный пурпур, должны сидеть за одним столом с язычниками! С их правительницей, которая была столь дерзка, что даже не удосужилась совершить проскинезу! Да еще и осмелилась привезти с собой дьяволицу, которую ныне скрывает от людей патриарха. Я уже не говорю, что сия надменная дикарка явилась в Палатий со своим любовником анепсием. Выдает его за родича, хотя сразу видно, что их связывает нечто более интимное, чем родственные связи. О, я готова об заклад побиться, что он покрывает ее едва ли не каждую ночь, как кобель покрывает сучку во время течки.
– Вы порой забываетесь, дражайшая Феофано, и говорите языком простонародья, – сухо заметила невестке базилисса Елена, дочь и жена императоров. – А воля Константина Багрянородного для нас все равно что Божья воля. Он приказал – и мы примем языческую архонтессу, как и примем ее анепсия. И будь он хоть любовник, хоть муж госпожи Эльги, мы должны помнить, что у язычников нет обряда венчания, а значит, все их браки незаконные и они живут во грехе.
Феофано закусила хорошенькую губку. Старая грымза! От нее одни поучения. И от ее дочек. Феофано с презрением посмотрела на этих клуш царевен. Они вынуждены были признать ее родней, но всячески давали понять, что она тут чужая. Ну ничего, Феофано еще не забыла предсказаний русской ведьмы. И знает, что однажды сама станет могучей правительницей! Они же все будут ползать у ее ног, моля о снисхождении. Но не дождутся его![152]
Пока же царская невестка была озабочена мыслями о том, что могла сообщить ведьма о своем пророчестве самой русской княгине. Хотя, что бы ни наплела, кто ей поверит? Вон этот светловолосый варяг наверняка уж все знает, он был в ту ночь на корабле, но смотрит как ни в чем не бывало. Может, ничего и не рассказала ему та странная ведьма с желтыми глазами? И где она сама? Уж как люди Феофано ее разыскивали, не менее рьяно, чем служители патриарха, всю округу Константинополя обшарили, все окрестности, все дороги, все суда уплывающие. Она хотела приказать и монастыри обыскать, но не стала. Слыхала ведь, что Полиевкт говорил: там, где молятся христиане, где святыни хранятся, ведьме находиться невозможно. К тому же Полиевкт, похоже, знал, что Феофано побывала у дьяволицы, но пока молчит. Да, они все молчат, ибо знают, что под обвивающим стан супруги Романа лором[153] уже бьется жизнь наследника престола. И теперь Феофано ограждена от всяких происков. Пока не родит наследника. А там и еще одного. Как ей сказала ведьма? Троих детей родит избранница Романа, и каждый из них познает великую славу. Ну а уж мать поможет им в том. Она даже знала как. Та же ведьма подсказала, сообщив, что не единожды Феофано будет прибегать к действию ядов.
Такие мысли бродили в хорошенькой головке облаченной в пурпур царевны, пока она сидела на пиру, неспешно пощипывала гроздь дымчатого винограда и слушала, о чем говорит с императрицей языческая правительница. Вернее, вопросы вежливо задавала Елена, а Эльга неспешно отвечала. Как понравился гостье Константинополь? Видела ли она уже мраморную мозаику на форуме Константина? А статуи на площади Августион? Именно на этой площади находится мраморная колонна Милий, или Мильный столб. И пусть госпоже Эльге переведут, что именно Милий является центром Византийской империи и что от него отсчитывается протяженность до рог в их великой державе. Ну а храм Святой Софии Эльга уже посещала? И как? Вот уж воистину божественное чудо! Ну а Золотые ворота богохранимого града гостья лицезрела?
«Это те, на какие славный Олег прибил свой щит», – хотелось сказать княгине, но смолчала. Она давно поняла, что уста ромеев смыкаются, едва она упоминает, как некогда им пришлось признать свое поражение и склонить гордые главы перед воинственным варваром с Руси. Предпочитают забыть, будто и не было такого вовсе.
Ольге все же удалось уловить момент, когда словоохотливая императрица умолкла, смакуя обваленную в толченых орехах каплунью ножку. Княгиня спросила, сколько лет дочерям Елены? Все три царевны сидели тут же за столом, как Феофано и знатные зосты[154], приближенные императрицы. Это был чисто женский стол, расположенный в одном конце большого зала, в то время как мужчины пировали за другим столом – их можно было видеть через разделяющую помещение белокаменную колоннаду с аркой посредине. И разговор там, как поняла Ольга, был куда оживленнее. Вон Никифор Фока даже перегнулся через стол, вопрошая о чем-то Свенельда, патриарх тоже слушает, что отвечает анепсий, согласно кивает, покачивая белоснежным по случаю торжества клобуком с алмазным крестом.
Императрица наконец прожевала мясо, долго промокала салфеткой тонкие губы, при этом наблюдая, как язычница разглядывает ее дочерей, будто прицениваясь.
– Они еще очень молоды. Старшей, Феодоре, только пятнадцать этим летом исполнилось, Фекле – четырнадцать, Анне тринадцать будет.
