– Останови предателей, Филипп. Лоррен не должен восторжествовать на наших костях.
Уцелевшие шевалье и сержанты, которых насчитывалось меньше двух тысяч человек, пересели на свежих коней, каким-то чудом сохраненных туркополами, и приготовились к продолжению битвы. Однако эмир Нуреддин не пожелал воспользоваться плодами одержанной победы и отвел своих людей за дальние холмы. Филипп ждал посланцев от сельджуков и не ошибся в своих расчетах. Бек Ширкух объявился у шатра Раймунда в сопровождении двух десятков курдов, когда горячее летнее солнце уже клонилось к закату.
– Эмир Нуреддин предлагает вам перемирие, антиохийцы, – прокричал он охрипшим голосом. – О раненных мы позаботимся. Убитые будут похоронены в согласии с вашими обычаями. О выкупе за пленных мы поговорим потом. Твое слово, благородный шевалье?
– Согласен, – спокойно отозвался Филипп. – Передай эмиру, что мы пришлем к нему послов, сразу же по возвращению в Антиохию.
– Оставайся с миром, – усмехнулся Ширкух и круто развернул разгорячившегося коня.
Филипп проводил глазами надменного курдского бека и его свиту и обернулся к сидящим в седлах товарищам:
– Мы честно выполнили свой долг благородные шевалье и храбрые сержанты. Мы потерпели поражение, но не утратили чести. Все туркополы, пикинеры и арбалетчики будут щедро награждены за проявленную стойкость и мужество. Пусть примет Господь души павших на этом поле и будет милосерден к оставшимся в живых.
Барон де Лоррен совершил ошибку, когда позволил своим людям и примкнувшим к нему французам Сен-Лари и алеманам маркиза фон Вальхайма разграбить несколько городков и сел на территории эмирата. Благородный Симон был абсолютно уверен, что все сторонники коннетабля и Раймунда де Пуатье либо попали в плен, либо полегли на поле отгремевшей битвы. После ухода нурманов и бегства европейских крестоносцев, у антиохийских шевалье просто не оставалось шансов на спасение. Правда, бежали далеко не все французы и алеманы, большая их часть осталась умирать вместе с графом Антиохийским, и это обстоятельство, как нельзя более устраивало Лоррена. У него под рукой было две с половиной тысячи верных нурманов, уставших от французского засилья, и этого вполне хватало, чтобы привести в чувство разгулявшихся чужаков.
– Вам придется либо принять мои условия, либо покинуть графство, – предупредил своих ненадежных союзников барон.
– Я не буду тебе мешать, благородный Симон, – сказал с усмешкой Вальхайм. – В Латтакии меня уже заждались галеры генуэзцев.
– Попутного ветра, благородный Одоакр, – кивнул Лоррен.
– Я остаюсь, – заявил Сен-Лари, – в надежде, что моя самоотверженность будет оценена по достоинству.
– Можешь не сомневаться, шевалье, – обнадежил его Лоррен. – Как только сюзереном Антиохии будет объявлен король Сицилии, ты и твои люди получат опустевшие замки и земли.
Так Симон заручился поддержкой еще, по меньшей мере, тысячи отчаянных и на все готовых людей. Однако его возвращение в Антиохию, обещавшее быть триумфальным, обернулось изрядным конфузом. Ворота города закрылись перед самым носом у нурманов, а из приворотной башни на них обрушился град ругательств из уст охрипших стражников.
– Граф Боэмунд Антиохийский уже объявил тебя вне закона, – сообщили барону со стен. – Ты приговорен к смерти, Симон де Лоррен, через отсечение головы. Та же участь ждет твоих ближайших пособников. Все остальные должны явиться к графине Констанции без оружия и с непокрытой головой, в этом случае вас ожидает помилование.
– Назови свое имя, наглец? – крикнул разгневанный барон.
– Гвидо де Раш-Русильон, – спокойно отозвался тот же голос. – Я лично сниму тебе голову Симон.
– Похоже, нас опередили, – насмешливо заметил Сен-Лари. – Этот город слишком крепкий орешек, чтобы расколоть его с наскока – не правда ли, барон?
– Не пройдет и двух дней, как мы войдем в Антиохию, – повысил голос Лоррен, чтобы его слышали не только ближние, но и дальние.
Любезный Герхард, поджидавший Симона в условленном месте, поздравил барона с успехом и напомнил о взятых на себя обязательствах. Как и было условлено, Лоррен прибыл в этот малоприметный городок, расположенный всего в десяти милях от Антиохии, в сопровождении всего двух десятков сержантов. Здесь и должен был состояться окончательный расчет.
– Ты уверен, что Раймунд де Пуатье мертв? – холодно спросил Лоррен.
– Я не сомневался, дорогой Симон, что ты не поверишь мне на слово, а потому на всякий случай прихватил с собой доказательства, снимающие всякие подозрения на мой счет.
Шевалье кивнул сержантам, стоявшим чуть в стороне, и те развернули перед ошеломленным бароном покрывало из парчи. Барон, слывший жестоким человеком, в этот раз не выдержал и отшатнулся, чем, кажется, позабавил Лаваля.
– Мой хороший знакомый, бек Ширкух, лично отрубил голову несчастному Раймунду. Однако эмир Нуреддин не пожелал принять из рук курда этот подарок, и разочарованный бек продал никому не нужную голову моим людям. Что же касается баронов де Вилье и де Русильона, то, по моим сведениям, они пали на поле битвы. Впрочем, ты наверняка об этом знаешь, Симон. У тебя ведь есть свои люди в Антиохии.
– Можешь забирать золото, Герхард, – спокойно отозвался Лоррен, поворачиваясь к выходу.
– А что делать с головой Раймунда?
– Похорони ее на местном кладбище. Этот человек мне не нужен ни живой, ни мертвый.
Барон де Лоррен покинул тихий городок столь же стремительно, как и прибыл в него. Маркиз фон Вальхайм подождал, пока осядет пыль, поднятая нурманами, а потом обернулся к торжествующему Лавалю:
– Честно говоря, я до последнего момента не верил, что он сдержит слово.
– Дорогой мой Одоакр, – с усмешкой отозвался Герхард, – я поверю в честность Симона только тогда, когда нанятые нами галеры отчалят от пристани Латтакии. Кстати, Вальтер с тобой?
– Со мной, – пожал плечами маркиз. – А почему ты так привязан к этому мальчишке?
– Он хорошего рода, хотя и беден. Я намерен женить Валенсберга на своей дочери, что укрепит не только ее, но и мое положение.
– Ты собираешься обосноваться в Европе?
– С твоей помощью, благородный Одоакр, – улыбнулся Герхард. – Я настоятельно советую тебе отпустить рукоять меча, иначе у тебя задеревенеют пальцы. Ты мне нужен, маркиз фон Вальхайм, а потому можешь спать спокойно во время нашего долгого пути.
– Спокойно я засну только в своем замке, шевалье де Лаваль, – вздохнул Одоакр. – И, тем не менее, я говорю тебе спасибо за добрые слова.
Филиппа насторожила легкость, с которой ему удалось обосноваться в Антиохии. Барон де Лоррен увел своих людей от стен города с такой поспешностью, словно испугался грозных слов, прозвучавших из приворотной башни. Благородный Симон не мог не понимать, что промедление для него смерти подобно, ибо на помощь графини Констанции должны были подойти рыцари из Иерусалима и Триполи.
– Он просто понял, что опоздал, – высказал свое мнение Драган фон Рюстов, недовольно глядя на Филиппа. – Его рыцари очень скоро разбегутся по своим замкам, и тогда мы сможем взять барона голыми руками.
– Нет, благородные шевалье, Лоррен слишком хитер, чтобы так глупо промахнуться. Наверняка у него остались в городе сторонники, готовые открыть ему ворота Антиохии.
– А почему они до сих пор их не открыли? – рассердился Гвидо де Раш-Русильон, ставший при несчастливых обстоятельствах сразу и бароном и коннетаблем графства.
– Потому что у Лоррена пока мало сил для того, чтобы удержать Антиохию. Симон не настолько глуп, чтобы бросаться в схватку за власть, не заручившись серьезной поддержкой.
– По-моему, ты не прав, Филипп, – поморщился Драган. – Нурманы просто струсили и именно поэтому поворотили коней.
– Нет, – покачал головой шевалье де Руси. – Они не трусы – они предатели. Нурманы подставили графа Раймунда под удар Нуреддина и теперь надеются воспользоваться плодами своей подлости.
Спор, разгоревшийся во дворце благородной Констанции, разрешил своим появлением Глеб де Гаст, уже успевший узнать по дороге из порта Святого Симеона до города, о несчастье, постигшем Антиохийское графство. Боярин был чем-то сильно взволнован, но прежде чем заговорить обвел взглядом людей, окружавших Филиппа. Видимо, пытался определить, кто уцелел в отгремевшей битве.
– Мы потеряли две тысячи шевалье и три тысячи сержантов, – вздохнул Драган. – И среди павших – коннетабль де Русильон и мой младший сын Базиль, так и не успевший стать рыцарем.
– Я скорблю вместе с вами, – произнес дрогнувшим голосом Глеб. – Но боюсь, что испытания Антиохии на этом не закончились. Мы обогнали сицилийский флот, насчитывающий сто галер, по меньшей мере.
– Значит, нурманов станет больше на пять-семь тысяч, – быстро подсчитал Филипп. – Когда галеры достигнут берега?
