Но согласится ли та? За годы общения с ведьмой они сблизились, порой даже просто болтали о всяком – как простые бабы у колодца. Но простыми обе не были. И Ольга понимала – пусть Малфрида и своевольна, пусть дика и непредсказуема, но все же как ни погляди – подруга. А иметь подругой столь сильную чародейку Ольге ох как выгодно было! И за какое бы дело княгиня ни бралась – ездила ли по градам и весям земли своей, подчиняла ли где кнутом, а где пряником князей удельных, вводила ли вместо исстари принятого на Руси полюдья установленные уроки[32], повелевала ли дань свозить на погосты[33] ею обозначенные, правду[34] единую вводила ли по всей Руси, – всегда перво-наперво просила Малфриду поворожить, подсказать, поколдовать, а где и чары навести на непокорных, постращать кого мороком-наваждением, чтобы опасались и слова сказать против указов Ольги не посмели. И Малфрида никогда ей не отказывала, всегда помощницей верной была. Конечно, не везде она Ольгу сопровождала, в тот же Новгород никакими силами было ее не заманить, да и вообще о северных землях Руси Малфрида и слышать не хотела. Но все равно она немало помощи княгине своей оказала. А люди на Руси, видя, как мудрая княгиня с ведьмой своей советуется, давно решили – если нужна она княгине, то уж ладно. И хоть по-прежнему чародейку недолюбливали и побаивались, однако уже никто тронуть ее не смел. Ведь самой правительницы ведьма!
Вот и теперь Ольга надеялась на помощь Малфриды в дальней поездке. Ранее Русь с Византией только через силу оружия говорила, ныне же Ольге хотелось поехать мирно, как ездят друг к другу правители иных стран. Она желала показать свою державу не только дикой территорией варваров, где каждый второй колдун и дикарь, как о землях Руси поговаривали, а выказать страной, какая ни в чем иным державам не уступит.
Этой мыслью увлек Ольгу живший в ее тереме священник Григорий. Правда, он надеялся, что Ольга, побывав в Византии, перво-наперво подумает о крещении. Он порой так и говорил княгине: крестись, познай величие Господа, какого признали все народы христианские, стань в один уровень с владыками мировыми. И хоть Ольга обычно на такие речи отмалчивалась, мысль та давно ей по сердцу пришлась. Стать вровень! Да уж давно пора. Вон какая держава под ее рукой, а ее послов даже не зовут к иным иноземным дворам, гости иностранные не спешат трону ее поклониться.
Об этом думала княгиня поздним вечером, когда уже сидела в своей опочивальне, а Малуша расплетала ее длинные косы перед зеркалом из полированного олова. Отражение их лиц при свете свечей казалось слегка золотистым, и Ольга с ее пышными русыми волосами в нем казалась лишь немногим старше юной Малуши. И все же старше. Пусть благодаря чудодейственной живой и мертвой воде она и сохранила упругость кожи, пусть все такими же яркими оставались ее губы и румяными щеки, но вот серые прозрачные глаза выдавали возраст. Само выражение лица – умудренное, значительное, знающее – указывало, что она давно перешагнула тот порог, когда в селениях простолюдинки глубокими старухами слывут. А Малуша рядом, несмотря на некоторую присущую ей скрытность, все одно выглядела юной и мечтательной. Такие лица бывают лишь в ранней молодости, когда все внове, когда мало еще знаешь, когда все впереди.
– Что, не дает тебе проходу Святослав? – спросила княгиня, наблюдая за ключницей в отражении.
Та не смогла скрыть невольной улыбки.
– Не дает, государыня.
– Ну а ты?
– Что – я? Я свое место знаю.
– Вот-вот, не забывай этого. Помни, что он князь. Его удел высок.
– Я помню.
Но в улыбке все же гордость. И довольство. Чувствует, кошка зеленоглазая, что Святослав перед ней не устоит, вот и играет им. Вроде и холодна, но бабки теремные на шептали княгине, что опять Святослав сидел у служб, где челядь жила, вновь вызывал ключницу для беседы. И все же Малуша умна, понимает, что ей перво-наперво надо угождать своей благодетельнице княгине, какая хоть и добра пока, но не помилует, если что. Ольга так и сказала – отвадь Святослава. Если не отвадишь, назад в Любеч ушлю. Ибо Святославу жениться надо, а не за девками бегать да от дел отлынивать.
«Скорей бы Малфрида приехала, – думала Ольга. – Надо будет попросить ее приготовить для Святослава отворотное зелье. О боги, о чем это я? Нет, опаивать сына не позволю. Лучше пускай Малфрида дочке своей даст какое зелье, чтобы та сторонилась Святослава, как кикиморы. Чтобы и надежды малой ему на любовь не давала».
Об этом же думала княгиня и на празднике Матери Земли, когда жители Вышгорода собрались на берегу Днепра, возносили требы, жгли костры и молодежь плясала среди огней. А Святослав опять-таки все не отступал от Малуши, и она, разгоряченная праздником, уже не задирала нос, а смеялась, прыгая с ним через огонь, бежала по кругу, когда повели коло, держалась с ним за руки. И после, когда сидела среди девиц, а Святослав стоял среди молодцов, они все время переглядывались и улыбками обменивались.
Ольга видела, что вопреки ее наказу дочка ведьмы играет ее сыном: она была как кошка, которая то ластится, трется о колени, а захочешь взять – убегает. Святослав же… Улыбнется ему молоденькая ключница – он и сияет. Отвернется холодно – он брови насупливает. Совсем зачаровала парня. А еще уверяет, что колдовской материнской силы в ней и на потертую вервицу[35] нет. Может, и так, однако все же есть в Малуше некая манкость, пусть не колдовская, но от матери точно доставшаяся. Вон Малфрида хоть и не так хороша собой, как дева лебединая[36], но если выберет кого, то мужики от нее всегда голову теряли. И в Малуше это есть. Хотя собой Малуша все же краше матери будет, ярче. Бывает девушка просто по двору с коромыслом идет, а у молодцев взоры к ней так и прикипают. Она и слова кому не молвит, достоинство оберегает, а они все норовят ее затронуть. И молодой князь первый среди них. Да что там князь! Ольга сама, до чего уж к людям осторожна, но и она Малушу среди всех выделяет, хвалит за усердие, за расторопность и смекалку. Даже сказала как-то, что, мол, приданое тебе достойное справлю, жениха сможешь выбрать, какого пожелаешь. Однако Святослав все же не для нее. В лучшем случае волочайкой[37] при нем будет.
Вот об этом и размышляла княгиня, когда, вернувшись с шумного праздника, решила постоять да подышать вечерним воздухом на высоком теремном гульбище[38]. И, как порой не раз бывало, к ней подошел священник Григорий. Он приближался под изогнутыми деревянными арками гульбища, высокий, худой и слегка сутулый, облаченный в длиннополые темные одежды. Отблеск горевшего во дворе факела на миг осветил его исполненное спокойного достоинства лицо, темные глаза, пегие от седины волосы, зачесанные назад, аккуратно подрезанную клином бороду.
– Будь здрава, княгиня пресветлая!
– И тебе многие лета!
Ольга слегка усмехнулась. Грек отец Григорий научился разговаривать по-местному, хотя порой его речь звучала как-то чудно, иноземный выговор так и не изжился из речи.
– Ну что, отгуляли свои бесовские игрища? – Григорий кивнул в сторону, за ограждения городен[39] Вышгорода, из-за которых еще виделись сполохи праздничных костров, слышались истошный бабий визг и громкий мужской хохот.
– Смотрю, ты, княгиня, половинной выглядишь.
Ольга как-то по-бабьи подхватила правой рукой левый локоть и положила щеку на ладонь. Ишь, грек произнес половинной. Надо полагать, усталой. Но она и впрямь утомилась. Да и надоело в который раз наблюдать, как приносятся жертвы, как кровь льется по алтарю, как этой кровью обрызгивают галдящую толпу. Людям от этого весело, а Ольгу все чаще оторопь стала брать. Она задавалась вопросом: зачем столько крови? Кому это надо? Каким светлым богам?
– Так, так, – кивнул, будто понимая, священник. – Смотрю, не радуют тебя уже ваши старые боги?
– Отчего же старые? – подавив зевок, спросила княгиня. – Привычные.
– Пусть и привычные, – согласился Григорий. – Но что они говорят тебе, когда к ним взываешь?
Ольга пожала плечами.
– Молчат.
– А Господь?
Этот грек христианин уже не единожды советовал княгине помолиться, обратиться к тому, кого он называл Всевышним.
Ольга отозвалась сурово:
– И Он молчит. Да и кто я Ему?
– Ты правительница, Ольга. Под тобой много людей ходит, на тебя глядят, тебе отражаться хотят.
Ольга догадалась: отражаться — значит, походить хотят, пример с нее берут. Вот Григорий и решил, что если она уверует в распятого Бога христиан, то многие последуют ее примеру. Наивный. Хотя, может, не так и наивен. Вон же, рассказывал он ей, как крестились иные языческие государи – и Константин Великий, и франкский правитель Хлодвиг, ну а за ним принимали веру Христа и их подданные. Григорий увлекательно рассказывал давние истории, его не только Ольга, но и всякий готов был послушать, несмотря на то, что порой чудно говорил грек. А он уверял, что там, где признавали единого Бога, была несокрушима и власть единственного правителя. Многобожие же языческое учит, что и глав над людьми может быть сколько угодно.
