Парень вскочил на ноги и начал свой боевой танец победителя. Он на полусогнутых ногах резко поворачивался из стороны в сторону и выбрасывал вперед сжатые в кулаки руки. Не видно было ни черта, вот он и сражался с очередным воображаемым противником наощупь. К счастью для всех, больше никого не было. Только давящая на сердце темнота.
Как же коварные похитители людей из стогов ориентировались в полном мраке?
А вот так: при внимательном осмотре по сторонам Стефан заприметил еле угадывающееся мерцание. Это оказался не успевший потухнуть трут. Стоило его раздуть, как рядом же обнаружилась лучина с обугленной верхушкой. Чтобы зряче совершить свое злодейство, разбойникам не помешала бы еще одна лишняя рука, так как все четыре рабочие конечности оказались задействованы на общее дело: двумя тянуть жертву за ноги, двумя набрасывать на голову мешок. Было бы что-нибудь, способное держать лучину, было бы совсем хорошо, а для жертвы — плохо. Но никто из двух косматых личностей не позаботился отрастить себе еще одну руку, за что и поплатились.
Никакого страха перед двумя трупами Стефан не ощутил, будто все свое свободное время тем и занимался, что голыми руками убивал людей. Никакого трепета или отвращения не было: в честной борьбе превратил двух живых в неживых. Именно эту цель и преследовал. Поэтому он без излишнего драматизма обследовал карманы и нехитрые пожитки злодеев. Самое неприятное в этом деле было то, что бандиты пахли самым гнусным образом. Этим они отличались еще при жизни. Это и пробудило Стефана за несколько мгновений до нападения. Это и спасло его.
Обнаружилась кое-какая еда: сломанная пополам лепешка средних размеров и кусок козьего сыра. Стало быть, злоумышленники местные, раз не удосужились сделать съестных припасов чуть побольше, хотя бы в размерах дневного рациона. А еще он нашел, помимо коряво сделанных ножей, какую-то кожаную бляху. Вроде метки. И больше ничего.
Отправляться в путь было нецелесообразно, сдавалось ему, что ночь еще не миновала и своей половины. Он подхватил безжизненные тела за ноги и оттащил на сто шагов в сторону леса. А потом, проверив на прочность один из ножей, забросил его так далеко, как только мог. Ценности в оружии не было никакой: лезвие податливо согнулось, не пытаясь вернуться в исходное положение, едва только он надавил своими пальцами. Нету у них нормального кузнеца, да и металла тоже нету. И культуры нет для производства оружия. Вот потому нормальные мечи, не говоря уже о совершенных во всех отношениях Улфберхтах, ценились здесь чуть ли не на вес золота.
Стефан снова залез в свою показавшуюся уютной нору и преспокойно проспал до утра. Временами сквозь сон ему казалась, что где-то далеко кто-то, или что-то сопит, урчит и хрюкает, но вблизи стога было тихо и покойно.
Утром от двух тел не осталось и следа, только разрыхленная земля вокруг, да многочисленные следы маленьких острых копыт. Вот, стало быть, кто хрюкал и сопел — кабаны. Съели потерпевших, и даже не поморщились. Просто свиньи какие-то.
Стефан по непонятному наитию поворошил сено в стогу и обнаружил, что не он первый здесь ночевал: были целые пучки сухой травы, скрепленной между собой давно засохшей кровью. Вполне вероятно, что разбойники не просто так гуляли по ночам, дышали свежим воздухом.
Конечно, надо было торопиться в путь, туда, где, по словам знающих людей, собирались все стоящие подростки. Их ждали суда для переправы в Египет, а также оружие и провиант. Все, что нужно, чтобы совершить подвиг.
Тем не менее, проходя через селение, он показал важному лавочнику знак, доставшийся ему от корма для кабанов, то есть, двух разбойников. Вся важность с торговца слетела в один миг, он указал на добротный каменный дом на самом высоком холме поблизости. Идти было по пути, хотя, в принципе, не очень. Пришлось обходить усадьбу с тыла, делая изрядный крюк.
Стефан совсем не желал входить в дом с парадного входа. Он был еще слишком юн, чтобы на него кто-то обратил внимание. Разве что какие-нибудь слуги, конюхи, псари, или люди, аналогичные ночным визитерам. Что они смогут предложить? В лучшем случае — качественные побои. В худшем — пожизненное ограничение в правах и свободе.
Он перелез через ограду, никем не замеченный. А дальше путь был только один — на самое большое дерево в непосредственной близости от крыши. Там можно было сплести себе из веток гнездо и позднее научиться летать за кормом. Но эта перспектива Стефаном даже не рассматривалась: он перелез на крышу, стараясь по возможности не производить шум и пыль. Дранка не самая свежая, да, к тому же, дождей уже не было достаточно давно. Поэтому пыль появилась — она первым делом залезла в нос, а потом на одежду. Негодуя на свою несдержанность, он несколько раз чихнул, обреченно представляя, что сейчас будет обнаружен, схвачен и неминуемо расчленен. Ну, а потом отпущен на все четыре стороны.
Однако по счастливому стечению обстоятельств никто на него внимания не обратил. Разве что поджарый кот, выглянувший из-за каминной трубы. Он подозрительно оглядел человека, попробовал издалека принюхаться, но запах пыли глушил все ароматы. Кот благоразумно решил, что все это неспроста и надо бы держаться от этого существа подальше. Животное спустилось на примыкающий к крыше вальмовый скат и ушло в приоткрытое слуховое окошко.
Таким же маршрутом двинулся и Стефан. Он, правда, потратил на весь путь больше времени, но кот его внутри дожидаться вовсе не собирался: каждый гуляет сам по себе. Парень успел с крыши оглядеться, обнаружив в подвале характерное для казенных мест окошко. Оно было солидно и со вкусом зарешечено. Таким вкусом обладают только строители тюрем. Да, вдобавок, в луче света на полу, очерченном границами окна, стояла маленькая плошка, в которой, должно быть, приносится еда для содержанцев.
Стефан проник внутрь и никого, даже кота, не обнаружил. Все было тихо и покойно. Но это не меняло сути дела: поймают — добра ждать не стоит.
А чего ждать-то?
Стефан не мог бы объяснить, что ему было нужно от этого визита. Тайна манила, загадочность притягивала. Рисунок на кожаной бляхе представлял собою римскую цифру 5, пересекающую овал, то ли бублик, то ли раскрытый в крике рот. Раньше подобного он не видал.
Вниз, в дом вела обычная дверь, не люк в полу. Однако дальше следовала лестница, не издававшая ни одного скрипа при движении по ней. Потом он услышал плач.
Плакал, просто рыдал какой-то неведомый мальчишка, проталкивая сквозь всхлипы слова по-немецки: простите, отпустите, никогда не буду. Стефан, ориентируясь на звук, добрался до входа в залу, но сам выходить не стал.
