Стив Лайонс - Имперская гвардия: Омнибус

Он еще раз повторил список. Большая часть собравшихся вышла из Зала Стратегии.

Имя Банника, как и имя Кортейна, не было упомянуто.

Искандриан снова поднялся на трибуну.

— Господа, а теперь я посвящу вас в детали нашего плана…

II) В случае, если был брошен вызов, и поскольку и вызывающий, и вызываемый обладают действительными лицензиями, юридически подтвержденными двумя представителями лицензированного юридического агентства, позволяющими вступить в поединок с человеком равного звания и социального положения, при нанесении ущерба любой из сторон ни вызывающий, ни вызываемый не подлежат преследованию со стороны закона за свои действия, тот и другой считаются чистыми перед законом, независимо от исхода поединка.

Банник, шатаясь, вышел из собора. День был сумеречно-тусклым. На горизонте Матер Максима уже почти исчезла из вида, лишь тонкая корона яркого света сияла на ее краю, предвещая будущее Время Нимба, но отнюдь не обещая тепла.

Сезон, когда солнце было видно полностью, прошел несколько недель назад. Замерзший Парагон продолжал медленно вращаться вокруг газового гиганта, полный оборот занимал у него большую часть двух терранских лет, а из-за наклона оси мира-спутника в это время местного года температура на планете сильно понижалась. В период нахождения на светлой стороне газового гиганта парагонцы называли сезонные изменения по-разному: Сезон Урожая, Малое Лето, Сезон Второго Урожая, Малая Осень и Малая Зима. Планета-спутник проходила эти сезоны дважды в год, прежде чем Матер Максима погружала ее во мрак своей темной стороны и на двадцать три месяца начиналась Долгая Зима. Во время Долгой Зимы тоже насчитывалось пять периодов, но парагонцы не давали им имен. Зима есть просто зима, и она была воистину долгой и холодной.

Легкие Банника горели от ледяного холода. Он сжимал в зубах тело тупохвоста, маленького животного, водившегося на Парагоне, дыша через него, чтобы согреть воздух, и жалел, что потерял перчатки в Садах Багряной Луны. Его тело тряслось от холода, но еще мучительнее мороза жег позор.

Он шел по замерзшим каналам. Парагон прощался с той малой толикой света, что оставила ему Матер Максима, и наступала настоящая ночь. Некоторые горожане еще катались на коньках по льду, рядом стояла лодка, установленная на зимние полозья. Но в основном народ уже спешил домой, в фигурах, закутанных в меха, едва можно было узнать людей. Банник брел медленно, ноги несли его неизвестно куда, а из головы не выходила одна и та же картина.

Тупариллио, лежащий мертвым на траве, его синяя одежда, намокая от крови, становилась багровой.

Ноздри Банника жгло от холода, пар от его дыхания превращался в ледяные кристаллы. В спешке он даже не успел застегнуть свое меховое одеяние. Его зубы стучали. Если побыстрее не зайти в помещение, Рассветная Стража найдет его труп, промерзший до каменной твердости.

Он задумался над тем, не забиться ли куда-нибудь в угол и позволить Долгой Зиме довершить свое дело. Он чувствовал себя опустошенным, стыд за содеянное терзал его куда сильнее холода. Он сомневался, достоин ли вообще жить.

Но Банник не остановился. Он шел по ледяным галереям. Ночь становилась все темнее. Пошел снег, такой холодный, что колол кожу словно иглы. Каналы, расширяясь, выходили к якорной стоянке, здания высились вокруг, обещая тепло и уют, и Банник увидел, куда он пришел.

Перед ним возвышался Дом Мостиника. Неужели прошел лишь один день с тех пор, как он был тут последний раз. Казалось, это было целую жизнь назад.

Дом звал его, обещая выпивку, девушек и созданное машинами тепло. Радости жизни, которую он потерял вчера.

Он посмотрел на свои пальцы — перчатки он потерял. Пальцы были синие, застывшие, как его сердце. «Войди!», звала часть его. «Живи и служи!».

И он подчинился, волоча ноги к резным воротам. Руки словно сами собой поднялись и дернули шнур звонка.

Открылось смотровое окошко. Глаза в нем изумленно расширились, и дверь распахнулась.

— Мастер Артем Ло Банник! Что с вами случилось? Скорее заходите, заходите!

Привратник выглянул на улицу, проверяя, не видел ли Банника кто-то еще. Бизнесу его хозяина отнюдь не принесет пользы, если поползут слухи о том, в каком растрепанном виде явился сюда молодой Банник.

Привратник пригласил дрожащего аристократа внутрь, и ворота с грохотом закрылись на зубчатых колесах. Закрыв внешний вход, привратник активировал внутренний замок, и на Банника хлынуло тепло, дым лхо, музыка и смех.

— Вас ограбили, сэр? Позвать Ночную Стражу? Вы не ранены?

Привратник, привыкший заботиться о пьяных молодых аристократах, относился к клиентам своего хозяина с добродушной фамильярностью. Банник оттолкнул его руку, потянувшуюся к пластырю на щеке.

— Я в порядке, в порядке. Спасибо, Коллетино.

Банник пытался изобразить веселую беспечность, стараясь вести себя как всегда, когда он приходил в Дом Мостиника.

— О, сэр! Слава Лордам Терры, вы не ранены!

Помогая Баннику расстегнуть одежду, Коллетино кивнул слуге у внутреннего входа. Через секунду вошли еще несколько слуг, принеся горячий глис и включенную термоодежду. Банник позволил им снять и сложить свое меховое одеяние.

— Пейте, сэр, пейте!

Банник неловко взял кубок с глисом. Пока он пил, слуги надели на него терможилет, прицепив батарею к поясу. Когда жилет и горячий глис начали отогревать его тело, в пальцах вспыхнула резкая боль, раненую щеку жгло как огнем.

— Спасибо, Коллетино.

— Так-то лучше, сэр. На ваше лицо снова возвращается румянец, — слуга взял пустой кубок у Банника и, нахмурившись, посмотрел на залепленную пластырем щеку.

— С вами точно все в порядке, сэр?

Банник отвернулся от света.

— Это ерунда. Я порезался, когда катался на коньках, — он попытался улыбнуться, но от улыбки лицо, казалось, трескалось, как лед на воде. — Я здорово выпил.

— Понятно, сэр. Ваш друг, мастер Каллиген, здесь. Сообщить ему, что вы пришли, мастер Банник?

Банник кивнул. Слуга пошел передать сообщение.

Одна из девушек провела Банника в освещенные тускло-красноватым светом внутренние помещения дома. Дверь внутреннего входа, лязгнув, закрылась, Коллетино остался сторожить ворота.

Его привели в уютные апартаменты к большому мягкому креслу. Он уселся в кресло, и им занялись девушки, подготовив ему ванну и переодев в мягкие домашние одеяния. Он почувствовал себя лучше, но, отмахнувшись от них, когда они стали слишком игривыми, отказался от дальнейших развлечений.