Лоргар выдавил улыбку, глядя в спину брата, и молча вышел. Такова была история его попыток сближения с Фулгримом и Феррусом.
А теперь Лоргар смотрел на них обоих и бледнел от ужаса, когда их оружие сталкивалось и отскакивало друг от друга, разбрасывая во все стороны ветвистые молнии силовых полей.
— Что мы наделали? — прошептал он. — Ведь это мои братья.
Кор Фаэрон неодобрительно заворчал:
— Мальчик мой, прикажи начинать атаку. Мы должны поддержать Аргел Тала и Железных Воинов.
— Но что же мы творим? Зачем надо было доводить до этого?
Эреб даже не нахмурился, для этого он слишком хорошо владел своими эмоциями, но Кор Фаэрон легче поддавался человеческим чувствам. Он буквально зарычал, отбросив всякую доброжелательность:
— Лоргар, мы несем просвещение Галактике. Ты был рожден для этого.
Эреб повернулся и взглянул на примарха:
— Разве это не грандиозное ощущение, мой лорд? Каково чувствовать себя архитектором таких событий? Видеть, как твои замыслы приносят плоды?
Лоргар не мог и не хотел отводить взгляд от своих сражавшихся родственников.
— Это не мой замысел, и ты знаешь об этом так же хорошо, как и я. Не стоит притворяться, что у меня хватит умения управлять кровопролитием такого масштаба.
Губы Кор Фаэрона скривились в подобии улыбки.
— Ты меня переоцениваешь, мой лорд.
— Только отдаю должное. — Закрытая перчаткой рука примарха крепко сжимала рукоять Иллюминариума, и его глаза слегка прищуривались от каждого удара, обрушенного на черную броню Ферруса, — Феррус устает. Фулгрим скоро убьет его.
Кор Фаэрон, заскрежетав сервоприводами, шагнул вперед и положил когтистую руку на плечо своего приемного сына.
— Не печалься об этом. Будь что будет.
Лоргар не сбросил руку с плеча, и Кор Фаэрон с Эребом расценили это как свою победу. Капризы Лоргара утомили их обоих, и от них обоих потребовалось неимоверное терпение и хитрость, чтобы подтолкнуть его к жестокости. Эта битва планировалась долгие годы, и они не могли допустить, чтобы неуместное сострадание примарха испортило все дело.
— Истина безобразна, мой мальчик, — продолжил ободренный Кор Фаэрон. — Но ничего другого у нас нет.
— Мальчик. — Улыбка Лоргара получилась невеселой. — Мне почти двести лет, и я готов повергнуть в прах империю своего отца. А ты все еще называешь меня мальчиком. Иногда мне это приятно. А иногда угнетает.
— Ты мой сын, Лоргар. Не Императора. И ты несешь надежду человечеству.
— Довольно, — сказал примарх и на этот раз все-таки сбросил с плеча руку приемного отца. — Пора. Надо скорее закончить этот день.
Лоргар поднял свой крозиус, направив его к небу.
Это и был сигнал, которого все ждали. Повелитель вел их в бой, и за его спиной раздался одобрительный рев тысяч Несущих Слово.
Война на поверхности его больше не интересовала.
Вопрос выживания — да, но этот вопрос всегда его беспокоил. Он ни на мгновение не забывал об этой проблеме и, вероятно, поэтому достиг немалых успехов. И все же он был готов признать, что проблема усложнялась, а цель становилась все более труднодостижимой.
Исхак никогда прежде не участвовал в космических сражениях, и он не расстроился бы, если бы больше никогда не попал в подобную ситуацию. Корабль швыряло из стороны в сторону, словно налетел ураган. Через каждые два десятка шагов имажист неизменно оказывался на полу с жестокой болью в коленях, что вызывало сердитое шипение и порцию новых ругательств. Обычно он смешивал уже существующие проклятия в единый поток ругани. Если уж Исхак Кадин ругался, то ругался с чувством, хотя и без особого смысла.
Половина проблемы состояла в том, что он заблудился, а вторая половина в том, что он заблудился на так называемой монастырской палубе, где Несущие Слово и слуги их легиона занимались своими геройскими делами (и делами рабов героев). Идея пробраться на эту палубу ему понравилась: он надеялся на панорамные пикты тренировочных камер Астартес, снятых доспехов, ожидающих ремонта, или огромных стоек с оружием, чтобы показать масштаб войны, в которой участвуют легионы Императора. Все это прекрасно дополнило бы частные и персональные изображения, так редко встречающиеся в материалах о Великом Крестовом Походе, и значительно улучшило бы его портфолио. Украсть серую рясу легиона оказалось совсем не трудно. Даже давшим обет молчания рабам иногда приходилось пользоваться услугами прачечной.
Все начиналось так хорошо. А потом завязалось сражение, и он заблудился.
К счастью, самих Несущих Слово на борту не было, их всех вызвали на поверхность планеты. Слуги легиона, которых он видел, спешили по своим делам, хотя людей ему встречалось не так уж много. Возможно, в отсутствие хозяев у них имелись еще какие-то обязанности. Однако, что это были за обязанности, Исхак не имел ни малейшего представления.
— Щиты рухнули, — раздался голос из корабельного вокс-динамика, сопровождаемый ужасной тряской. — Щиты рухнули. Щиты рухнули.
Что ж, это известие не сулило ничего хорошего.
Он свернул за угол, и свет снова мигнул. Перед ним протянулся еще один длинный коридор со множеством пересечений, ведущих вглубь этого бесконечного лабиринта. В дальнем конце он увидел еще один люк из толстого многослойного металла. Он уже прошел мимо нескольких таких люков и был почти уверен, что за ними скрываются самые интересные участки палубы. Но Исхак даже не пытался за них заглянуть — одно неудачное сканирование сетчатки могло указать его положение армейским патрулям, и тогда его ожидала бы незамедлительная казнь. Да. Он не забывал о наказании, грозящем за проникновение на эту палубу.
Эухарцы тоже создавали немало проблем. Они группами патрулировали все помещения, старательно прижимая к груди лазганы, и хотя капюшон рясы скрывал от их взглядов большую часть его лица, они могли помешать сделать пикты в том случае, если ему все же встретится что-то интересное.
Исхак уже подумывал о тактическом отступлении, когда корабль тряхнуло так сильно, что его сбило с ног и швырнуло головой в стальную стену. Удар получился таким сильным, что оглушил его, и он забыл выругаться.
Оплошность была исправлена несколькими секундами позже, когда механический голос стал перечислять все повреждения палуб. Кульминацией перечисления стало следующее: «Шестнадцатая палуба. Сквозная пробоина. Переборки герметизируются. Шестнадцатая палуба. Сквозная пробоина. Переборки герметизируются».
В приступе почти поэтического отвращения Исхак поднял голову и увидел огромную красную цифру XVI, отпечатанную на стене в том самом месте, куда он ударился головой. Она была даже украшена брызгами его крови.
