«Совсем как я», — подумал Хават.
— Суфир, о чем ты думаешь? — спросил Пауль. Хават посмотрел на подростка.
— Я думал о том, что скоро мы все уедем отсюда и вряд ли снова увидим это место.
— Это тебя печалит?
— Печалит? Чепуха! Грустно расставаться с друзьями, а место — это всего лишь место. — Он тронул разложенные на столе карты. — И Арракис — это просто другое место, и только.
— Отец прислал тебя проэкзаменовать меня?
Хават покосился на мальчика — даже чересчур наблюдателен! Он кивнул:
— Конечно, ты предпочел бы, чтобы он пришел сам, но ты же знаешь, как он занят. Он придет позже.
— Я сейчас читал о бурях на Арракисе.
— Бури. Да…
— Похоже, эти бури — довольно-таки скверная штука.
— Скверная — не то слово. Мягко сказано! Фронт этих ураганов не менее шести-семи тысяч километров, они питаются всем, что может добавить им мощи: кориолисовыми силами, другими бурями — всем, в чем есть хоть капля энергии. Они набирают скорость до семисот километров в час, прихватывая с собой все, что подвернется, — пыль, песок и прочее. Они срывают мясо с костей и расщепляют сами кости…
— Почему там нет службы погодного контроля?
— Тут у Арракиса свои специфические проблемы: стоимость контроля выше, а к ней добавляются высокие эксплуатационные расходы и прочее. Гильдия заломила безумную цену за систему контрольных спутников, ну а Дом твоего отца — не из самых богатых, ты и сам знаешь.
— Суфир, а тебе приходилось видеть фрименов? «Мальчику есть о чем подумать сегодня», — решил Хават.
— Очень может быть, что я их и видел, но дело в том, что на вид их трудно отличить от населения впадин и грабенов. Они все носят эти их длинные хламиды, и все невыносимо воняют, особенно если находятся в закрытом помещении. Это из-за дистикомбов, которые они носят не снимая. Дистикомб — «дистилляторный комбинезон», костюм-перегонный куб, который собирает и утилизует выделяемую телом влагу.
Пауль сглотнул, внезапно ощутил влагу во рту и вспомнил сон о жажде. Мысль, что люди могут так страдать от нехватки воды, что им приходится собирать влагу собственных выделений, поразила его. — Пауль вдруг ощутил горькое чувство одиночества и пустоты.
— Вода там — драгоценность, — вслух подумал он.
Хават кивнул: «Возможно, мне понемногу удается внушить ему, что Арракис — его враг. Там необходимо все время быть настороже, и нельзя отправляться туда, не будучи к этому готовым».
Пауль взглянул вверх, на световые люки, и увидел, что начался дождь. По сероватому метастеклу струилась вода.
— Вода… — сказал он.
— Ты еще научишься ценить воду, — пообещал Хават. — Конечно, у тебя недостатка в ней не будет, ты — сын герцога, но повсюду тебя будет окружать жажда…
Пауль провел языком по пересохшим вдруг губам, вспомнив, как неделю назад, в день испытания, Преподобная Мать тоже говорила что-то о водяном голоде…
— Ты узнаешь о Мертвых равнинах, — сказала тогда она, — дикой пустыне, где нет ничего живого — лишь Пряность и песчаные черви. Тебе придется окрасить глаза, чтобы смягчить беспощадный свет солнца. Слово «убежище» будет означать для тебя просто любое место, укрытое от ветра и чужого взгляда. Ты научишься ходить на своих двоих — без орнитоптера, без мобиля и даже не в седле.
И ее тон — она говорила нараспев особым вибрирующим голосом — сказал ему больше, чем слова.
— На Арракисе, — говорила она, — кхала! — земля пустынна, луны — твои друзья, а солнце — враг.
В тот момент Пауль почувствовал за спиной мать — она подошла, оставив свой пост у дверей.
— Так ты не видишь никакой надежды, Преподобная? — спросила она.
— Для его отца — нет. — Старая женщина жестом приказала Джессике молчать. Взглянула на Пауля. — Запомни, мальчик: мир держится на четырех столпах… — Она подняла четыре узловатых пальца. — Это — познания мудрых, справедливость сильных, молитвы праведных и доблесть храбрых. Но все четыре — ничто… — она сжала пальцы в кулак, — …без правителя, владеющего искусством управления. И пусть это будет навечно высечено в твоей памяти!..
С того дня прошла уже неделя. И только сейчас он начал полностью сознавать значение ее слов. Сейчас, сидя в тренировочном зале рядом с Суфиром Хаватом, Пауль ощутил внезапный и едкий укол страха. Он взглянул на озадаченно-хмурое лицо ментата.
— Где ты сейчас витал? — спросил Хават.
— Ты видел Преподобную Мать?
— Императорскую ведьму-Правдовидицу? — В глазах Хавата зажегся интерес. — Видел.
— Она… — Пауль запнулся, обнаружив, что не может рассказать Хавату об испытании. Запрет проник глубоко.
— Что она?
Пауль сделал два глубоких вдоха.
— Она сказала одну вещь… — Он закрыл глаза, вызывая в памяти точные ее слова, и когда заговорил, его голос невольно приобрел что-то от голоса Преподобной Матери. — «Ты, Пауль Атрейдес, — потомок королей, сын герцога, ты должен научиться править. Это то, чему, увы, не научился ни один из твоих предков». — Пауль открыл глаза. — Это меня возмутило. Я сказал, что мой отец правит целой планетой. А она сказала: «Он ее теряет». А я сказал, что отец получает гораздо более богатую планету. А она сказала: «Он потеряет и ее». И я хотел бежать, предупредить отца, но она сказала, что его уже предупреждали, и не раз — ты, мать и многие другие…
— В общем, все верно, — пробормотал Хават.
— Тогда зачем мы летим туда? — сердито спросил Пауль.
— Потому что так приказал Император. И потому, что надежда все-таки есть, что бы ни говорила эта ведьма-шпионка. Ну а что еще изверг сей фонтан мудрости?
Пауль опустил взгляд на свою руку, сжатую в кулак под столом. С трудом, но все же он заставил мускулы расслабиться. Она наложила на меня некий запрет. Но как?
— Она спросила меня, что, по-моему, значит править, — ответил он. — И я сказал, что это значит командовать. А она на это сказала, что мне надо кое-чему разучиться.
«А старуха-то, в общем, дело сказала», — подумал Хават и кивком сделал Паулю знак продолжать.
— Она сказала, что правитель должен научиться убеждать, а не принуждать. И что тот, кто хочет собрать лучших людей, должен сложить лучший очаг и готовить лучший кофе.
— Интересно, а как, она думала, сумел твой отец привлечь к себе таких людей, как Дункан и Гурни? — спросил Хават.
Пауль пожал плечами.
— Еще она говорила, что хороший правитель должен овладеть языком своего мира, ведь на каждой планете — свой язык. Я решил, что она имеет в виду то, что на Арракисе не говорят на галакте, но она сказала, что речь совсем не об этом. Она сказала, что говорит о языке скал, растений и животных, языке, который невозможно услышать одними только ушами. И я сказал: это, наверное, то, что доктор Юйэ называет Таинством Жизни.
