— Я отвечу Сангвинию то же самое, — сказал ему Красный Нож.
— Ты будешь лгать брату Русса? — спросил псайкер. — В лицо?
Глаза капитана стали жесткими.
— Я не говорил, что это будет почетно. Я сказал, что сделаю. Это приказ Малкадора, по распоряжению Императора и с согласия Великого Волка, — он встал и подошел к Штилю.
— Ты понимаешь, брат? Я знаю, на что согласился. Знаю, что это значит. Если руны упадут неудачно, мы потеряем честь, и все закончится кровопролитием. Но я все равно сделаю это ради Всеотца, — он вздохнул. — Мы наверняка погибнем. Но мы должны сделать то, что нужно. Если этот момент настанет, мы должны быть готовы применить в отношении Сангвиния высшую меру наказания.
Штиль покачал головой.
— Ты приказываешь, я повинуюсь. Но я не могу представить себе, что мы можем попытаться убить… — он запнулся, не в состоянии закончить мысль.
Смысл невысказанного тяжело повис в воздухе. Капитан медленно протянул руку и положил ее на плечо скальда.
— Мы единственные, кто может выполнить этот долг, — сказал Красный Нож, и в его голосе неожиданно послышалась печаль.
— Это ноша Космических Волков, по этой причине нас создали по образу Русса. Мы — сыновья палача, обученные творить немыслимое, сражаться в невозможных битвах. Вот почему мы здесь.
Он огляделся, мрачно всматриваясь в лица своих людей.
— Вот почему наши боевые братья последовали за Великим Волком против Алого Короля, чтобы осудить его за колдовство.
Штиль вдруг понял смысл слов своего командира.
— Лорд-колдун Магнус не подчинился, и мы здесь, чтобы удостовериться, что Сангвиний не поступит также.
— Если сын может не подчиниться отцу… — Красный Нож кивнул, опустив руку. — Вот в чем дело, скальд. И знай также, что мы не единственные. Есть еще ярлы на других кораблях или же в пути, которые собираются взять под наблюдение всех сынов Императора. Чтобы быть наготове. Наблюдать.
Одна мысль о подобном, о настолько глубоком предательстве вызвала тошноту у рунического жреца, но он подавил ощущение.
— Кровавые Ангелы разорвут наши глотки за один только намек на подобную вероятность.
— Верно. Поэтому мы будем хранить молчание и пребывать в готовности.
— А что с Магнусом Красным? — спросил Валдин. — Мы были слишком далеко от Просперо, когда эти приказы дошли до нас. У нас нет известий о том, что случилось после выволочки, устроенной Волчьим Королем колдуну.
— Да, — пробормотал Штиль. — Следует ли нам молчать о злодеяниях Тысячи Сынов?
— Что мы можем сказать? — спросил у него Красный Нож. — Что Сигиллит на Терре скрывает правду? Если она станет общеизвестной, начнется хаос. Нет, Валдин прав. Мы не ведаем в полной мере того, что произошло и почему Просперо навлек гнев Императора.
Он снова кивнул.
— Пока же неповиновение Магнуса будет скрыто от Кровавых Ангелов. Мы будем в боевой готовности и будем ждать, — капитан отвернулся. — И во имя Фенриса я молю судьбу, чтобы нам ничего не пришлось делать.
5
ВИДЕНИЕ
НЕЧТО ПОХОЖЕЕ НА ИМЯ
ОСТАНКИ
Он падал целую вечность.
Прежде этого не случалось, ни разу за столетия войны. На бесчисленных мирах, в тысячах разных небесах он никогда не падал. Это было невозможно, противоречило реальности.
«Я не могу упасть», — сказал он себе, но не успели слова сформироваться в разуме, как он почувствовал их горькую ложь. Гнетущая, как скорбь, гравитация превратила его в своего пленника, затягивая все дальше в бездну. Кругом была бездонная тьма, столь мрачная и бесформенная, что даже его сверхчеловеческие чувства не могли различить ее границ. Неистовые, оглушающие порывы воздуха били по лицу, рукам, ногам и телу. Часть мантии превратилась в плети, хлещущие по его коже. Изысканные медальоны, награды и боевые знаки сорвались и унеслись прочь в отблесках золота, жемчуга и красного нефрита, хлопая пергаментными лентами. Невыносимое падение пыталось сорвать с него роскошное облачение, обнажить до самой сути. Кожи, костей и души.
Его чувства наполнились ураганным ревом ветров и омерзительным запахом в воздухе. Часть разума непроизвольно отсеяла вонь, разбив ее потоки на элементы и субкомпоненты: нестерпимый запах застарелой крови, густой и грязной, как неочищенное масло; гнилостная вонь выгребной ямы и тухлого мяса; характерная для поля битвы смесь фуцелина и отработанного прометия; смрад мертвых цветов и сожженного песка. Каждый вдох грязного воздуха вызывал тошноту у него, заставляя подавлять рвотный рефлекс мышечной судорогой.
Он проносился мимо частичек влажного пепла, словно зависших в вонючем воздухе. Или это был не пепел? От его прикосновения частички распадались на капли жидкости. Когда он развернулся, пытаясь стереть с обнаженной кожи жгучие маленькие пятна, его руки с длинными пальцами окрасила насыщенная ярко-багровая и теплая на ощупь кровь.
И он по-прежнему вращался, вертелся, падал.
«Я не могу упасть», — твердил он себе.
Звук стал громче. Не слова, но гневный рык неповиновения. Руки вцепились в одежду на груди и спине, намотали лоскуты и оторвали их. Ткань разошлась так, словно лопнули мышцы, а неистовый восходящий поток унес ее прочь во тьму.
Он знал, что это сон, и в то же время не был уверен в этом. Эти две противоречащие истины существовали в его разуме одновременно, каждая тянула в свою сторону, но ни одна не была настолько сильной, чтобы разрушить окружающую действительность. Путь назад в реальность находился высоко вверху, в пределах досягаемости, если только… если только…
Он испытал шок, обнаружив только обломки костей, выступающие из лопаток. На спине, где когда-то росли два величественных крыла, рассекающие небеса, оставшиеся жалкие останки сочились слизкими струйками костного мозга. Он коснулся обнаженных нервов и разорванных артерий, в груди закипел вопль, пытаясь сорваться с губ.
Он подавил его, и зрение затуманилось, неожиданная тошнотворная истина наполнила его ледяной уверенностью. Сражаясь, он обратился внутрь себя, пытаясь найти способ вырвать свой разум из пытки, которую сотворил. Сон не отпустит его.
Все быстрее и быстрее, пока скорость не стала громадной, он летел сквозь бесконечную пропасть к гибели, которая должна была скрываться далеко внизу.
«Я не могу упасть». Теперь эти слова звучали глупо и бессмысленно, подобно настойчивости первобытного человека, который верил, что солнце не взойдет, пока он не принесет жертву.
Без крыльев он был… кем?
Таким же, как и остальные? Жалкой пародией самого себя, призраком, бессильным предостережением?
В груди, подобно взрыву, полыхнул гнев. В теле вскипел красный туман мгновенно вспыхнувшей ярости, и он увидел ее в венах — невидимые струйки, сливающиеся со спиралями генов. Гнев высвободил нечто темное и чудовищное в его душе. Две огромные тени устремились вперед.
Одна быстро поднималась, увеличиваясь в размерах, красная, словно из самой преисподней, и вопящая о своей жажде крови.
Другая кружилась на расстоянии, все еще бесформенная и черная, как сам космос, ослепленная ужасающим безумием своего гнева.
— Нет! — крик повторялся бесконечно. Он поднял руки, чтобы остановить их, отвергнуть их.
— Я… не могу… упасть!
Эхо отразилось от фигуры внизу, стремительного и извивающегося существа, которое озаряло маслянистую тьму и приближалось к нему на крыльях, рассекающих зловонный воздух. Оно поднималось. Кричало. Истекало кровью.
Воин, облаченный в железо и с ног до головы измазанный кровью. Его окутывало сияние мертвых сингулярностей и погибших звезд, тошнотворный свет вытекал из сочленений и трещин в расколотом доспехе. Вокруг завывающего непостижимого лица резко выделялись пепельные локоны, а из спины росли костяные крылья падальщика, борясь с восходящим потоком отравленного воздуха.
Каждое перо крыльев было пропитано оскверненной кровью, ее потоки тянулись за ним в новую бурю. Вопящий красный ангел приближался к нему. Охваченный ненавистным упреком и обвинением.
Он знал, что эта ненависть заслуженна. В своих сердцах он знал это без сомнений и компромиссов. Крики ужасной боли полоснули его душу, подогревая рост черной и красной теней.
Он не мог остановить падение. Они падали, кружась, рядом друг с другом, столкновения было не избежать. И в этот миг их взгляды встретились.
Он увидел страх и ненависть и другие более темные эмоции.
Он увидел Красного Ангела…
Глаза примарха резко открылись, и если Азкаэллон или другой сангвинарный гвардеец в этот самый момент посмотрели бы на него, то уловили бы едва заметное выражение, которое исказило прекрасные черты.
Ангел сконцентрировался, и его безупречное чувство времени сказало ему, что между тем, как он закрыл глаза и снова открыл их, прошли считанные мгновения. Самое большее — несколько секунд, но линейное время ничего не значило во снах и в варпе. В этом оба этих мира были сходны. Сангвиний не в первый раз задумался, насколько близкой была связь между царством снов и имматериумом.
