И то, с чем ежедневно сталкивалась экспедиция на своём пути, произвело на всех участников похода самое тягостное, самое гнетущее впечатление.
Даже группа стекловаров, не ведая о причинах того, что тут произошло, теперь уже даже была согласна первое время работать просто за зарплату, направляя все вырученные средства на укрепление обороны своего поселения, лишь бы над ними не довлело ощущение безысходности и отчаяния охватившее их всех в этом краю.
Здесь постоянно встречались полуразрушенные земляные крепости, по типу их недавно построенной Медвежьей, которую они считали, чуть ли не верхом оборонительного зодчества. И это мгновенно поселило в их душе чувство безысходности.
К концу похода окончательно стало ясно, что край тот не единожды опустошали. И то, что последнего нашествия неизвестного врага этот когда-то благодатный, обжитой край — не пережил.
Так что для их безопасной жизни нужна была крепость, мощная каменная крепость. Иначе, те, кто ранее уничтожил всё население этого края, доберутся когда-нибудь и до них.
И становилось понятным почему старые кланы совсем не спешили занять эти пустынные, благодатные места. Складывалось такое ясное, однозначное ощущение, что крепость для защиты их будущего производства там понадобится не одна. И даже не две.
А вот это уже был другой коленкор. Ни Сидору, ни всей их компании такое нахрен было не нужно.
Встреча по итогам. *
Самым значимым итогом прошедшей экспедиции стало наконец-то понимание настоящей причины той непонятной лёгкости, с которой корнеевскому учебному отряду был разрешён этот испытательный поход на юг. Но пожалуй и самым неприятным.
Простой зимний военный поход, превращённый их стараниями в полноценную исследовательскую экспедицию, он неожиданно высветил лично для них некоторые аспекты городского бытия, до того как-то прошедшие мимо них.
И в этих неизвестных им аспектах жизни города для них отводилась малоприятная роль банального живца.
— Ну чего ты орёшь, — неохотно, с какой-то брезгливо вальяжной ленцой откликнулся на Сидоров возмущённый вопль давний корнеевский приятель Андрюха Рубец по кличке Башка, непонятно почему в последние разы их посещений Совета неизменно присутствующий на всех заседаниях, хотя, как совершенно точно знал Сидор, не являющийся его членом.
— "Чёрт этого чьего-то дебильного сынка каждый раз сюда тащит, — раздражённая мысль в очередной раз проскочила у Сидора в голове. — Сидит и пялится. Гоблин, мать его!"
Щуплое, коротковатое для большой, массивной головы тельце этого ещё молодого, тридцати летнего мужика, производило странное неприятное впечатление, оставляя при первом взгляде ощущение какой-то массивности и одновременно недоделанности. Но умные, проницательные светлые глаза, буквально лампочками сияющие на тёмном, выдубленном зимним солнцем лице, сразу же снимали возникающие негативное впечатление от физической дисгармонии.
— …, то мы так уж и быть, скажем вам что нам известно о том крае, — донёсся до него Андрюхин голос.
— Слушайте сюда. Периодически, раз в двадцать, тридцать лет, когда на побережье Южного Приморья, баронства, выведенные из себя бесчинствами пиратов, наносят по ним очередной "окончательный и последний, бесповоротный удар", те под их ударами откатываются к горам. И, по следам торговцев, по старой дороге через перевал, напрямую через горы докатываются до наших мест.
— Что они тут творят, можно и не говорить, поскольку вы сами видели полностью разорённый тот край. Как вы видели, там в прошлые времена обитало вполне многочисленное и благополучное население. Теперь там пустынь.
— После последнего такого нашествия с юга, правда оно было лет пятьдесят тому назад, в верховьях Лонгары единственный только наш город и выжил. Да и то, просто чудом. Тогда же пал большой торговый город Чёрнореченск на Чёрной речке, не выдержав сдвоенного удара ящеров и пиратов в спину. Поэтому, все, что там происходит или могло бы сейчас происходить — нам интересно.
— А предупредить нас заранее было нельзя? — тихим, злым голосом поинтересовался Сидор. Получасовая ругань с членами Совета на повышенных, резких тонах давала о себе знать. Сидор охрип и выдохся. Он уже даже злиться не мог.
— А когда здесь, в этой самой комнате чуть ли не год назад вы нас уверяли, что юг это такой тихий, такой спокойный край. Что мы отсиживаемся за спинами других. Вы что, тогда об этом не знали?
— Э, уважаемый, — равнодушно протянул какой-то едва знакомый парень, сидевший рядом с Андреем. — А вам не всё ли равно.
Напрягши память, Сидор с трудом смог вспомнить имя — Луговой, Степан Луговой, полусотник городской стражи, выполняющий в городе какие-то непонятные, тайные функции.
В своё время Сидор интересовался именами всех вояк в городской страже, в чинах выше десятника. Тогда-то они и познакомились. Но вот чем он на своей должности занимается, Сидор тогда так и не понял. О характере и роде его занятий никто ничего ему так толком рассказать тогда и не смог. По крайней мере, когда Сидор кого спрашивал о нём, все только пожимали плечами. Однако красный вышитый шеврон полусотника на правом рукаве форменного то ли мундира, то ли кафтана, то ли ещё как можно было этот военизированный френч назвать, недвусмысленно указывал на его официальный статус полусотника городской стражи.
Теперь оказывается, Луговой также как и Башка был как-то причастен к Южному Подгорному краю. Это было фигово. Насколько ещё тогда понял Сидор, мужичонка этот был с говнецом.
— Будет то нашествие, или не будет, — продолжал вещать Луговой, — никому не известно. Уже пятьдесят лет прошло, а никого до сих пор оттуда нет. А вот амазонки с ящерами — зло реальное и видимое. Вполне осязаемое, так сказать. Так что вы зря к нам претензии предъявляете…
— Я не к вам претензии предъявляю, — тихо, сквозь зубы процедил Сидор. Пренебрежительные интонации, отчётливо им расслышанные в голосе полусотника, всё очень чётко расставили по местам. Их очень ловко использовали втёмную. — Я претензии предъявляю вот к нему, — кивком головы указал он на сидящего во главе стола безмолвного Голову. — В том, что он не удосужился нас поставить в известность обо всём этом.
— Вообще-то это все у нас знают, — негромко отозвался Голова. Его невозмутимости позавидовал бы Сфинкс. — Даже странно такое слушать. А то, что это вам не известно, то это уж ваш прокол. Надо быть любознательнее и интересоваться чем-нибудь ещё кроме юбок молодых вдовушек.
Сидор недовольно поморщился. Упрёки Головы не имели к нему ни малейшего отношения. До сих пор никто из многочисленного отряда юных вдовиц города претензий ни к нему, ни к Димону не предъявлял, к молодым девицам на выданье они не приставали, и соответственно, никаких общественных скандалов ни с чьими семьями связано не было. Так что даже упоминать нечто подобное, что впрочем Голову совершенно не касалось, было странно. Хотя, разобраться с чего это он вот так, походя, его пнул, следовало бы.
