В любой отдельно взятый момент на внешних стенах находилась четверть миллиона легионеров. Кадуцея могла выгнать на стены и целый миллион, если бы это понадобилось — и если бы враги каким-то образом пробили брешь, то ворвались бы лишь в ловушку, наполненную легионами леди Харибдии. Даже если что-то бы и минуло их, на укреплениях крепости размещались Насильники, дожидаясь возможности присоединиться к хаосу битвы.
Но все равно она беспокоилась. Чувствовалось, что с Торвендисом что-то не так, эхо камней вокруг нее на полтона выбивалось из строя, и страх, пронизывающий крепость, казался более близким, острым и сильным. Леди Харибдия всегда наслаждалась новым вкусом ощущений, но вдруг явилось что-то, о чем планета знала, а она нет?
Она посмотрела на массивный звериный череп.
— Сс’лл Ш’Карр мертв, не так ли?
Мудрецы согласно забормотали.
— Хорошо. Проследите, чтобы моя воля была исполнена, и продолжайте докладывать о знамениях. Я не хочу, чтобы какая-то неудобная война мешала нам и дальше взирать на великолепие Слаанеша.
Мудрецы поклонились и поторопились уйти. От них истекали волны облегчения от того, что никто из них на этот раз не умрет. Кадуцея стремительно удалилась с нечеловеческой грацией.
Их эхо останется здесь еще на много часов, звенящий отзвук, слышимый лишь для леди Харибдии. Она всегда подозрительно относилась к своему окружению — не были ли их голоса подкрашены ложью? Она профильтровала остатки разговора, чувствуя, что они боялись и были совершенно одержимы желанием ублажить ее своими бессмысленными советами. Это она и так знала. Но здесь было кое-что еще, горький привкус, которого она не чувствовала раньше.
Жалость. Они жалели ее. Не потому ли, что ужасались ее неповторимому облику? Нет, на каждом углу города можно было увидеть и более впечатляющие зрелища. Что же тогда? Может быть, с ней скоро случится нечто, о чем они не хотели ей говорить? Что-то, чего она, по их мнению, неспособна понять? Она отметила, что надо как следует допросить парочку мудрецов и узнать, не посмели ли они скрыть от нее какое-то пророчество.
Леди Харибдия цокнула языком от досады. Новые проблемы. Она поразмыслила насчет уничтожения племен, которые могли быть источником подобных неприятностей, но это не стоило усилий — если племена атакуют, то сами полезут в пасть ее легионам и погубят себя. Когда она смотрела на картину в целом, на Торвендис, который она держала в своей удушающей хватке, и на несокрушимую защиту ее города, действительно беспокоиться было не о чем.
Но что-то проснулось, и оно, похоже, называло себя Сс’ллом Ш’Карром. По ее миру бродили незваные колдуны. Солнца и луны вели безумный танец, как будто пытаясь что-то сообщить тем, кто жил на мире внизу. Что из этого было значимо? Может быть, это хаотическая природа Мальстрима воздействовала на Торвендис, просто чтобы ничто на планете не превратилось в рутину? Или это были знамения чего-то большего?
Леди Харибдия могла призвать миллионы легионеров, воющие стаи демонов и ударные отряды Насильников. Не было ничего, с чем она не могла бы совладать, даже если бы это нарушило концентрацию всего города на славе Слаанеша.
Леди Харибдия повторяла это про себя, когда выходила из капеллы, стараясь не чувствовать на себе пристальный взгляд мертвых глаз демонического черепа.
По горам во всех направлениях разбежались скороходы и разлетелись птицы-посланники, от усыпанного солью побережья на дальнем севере до жарких вулканических пиков, граничащих в южной пустыне. Все они несли одно и то же послание, написанное на содранной коже углем и кровью в знак серьезных намерений отправителя. Оно гласило, что Изумрудный Меч выступает войной против леди Харибдии и прощает любые долги чести и обеты кровной мести тем, кто присоединится к нему. Предложение распространялось даже на традиционно враждебные Мечу народы, вроде пьющих кровь людей, которые жили под тотемом Медведя на краю болот, и бледнокожие желтоглазые племена Змеи, чьи длинные корабли бороздили просторы северных морей.
Когда в город Голгофа начали приходить ответные послания, многие из них были простыми отказами или изощренными оскорблениями и напоминали Изумрудному Мечу о давно прошедших битвах и массовых убийствах, из-за которых любые союзы были невозможны. Но в других письмах ему предлагали воинов, оружие или верность целых племен.
Появился слух, что Змея хочет объединиться с Мечом, ибо леди Харибдия нанесла тяжкий урон флотам этих налетчиков и даже начала обращать их в поклонение богу похоти посредством храмов, выстроенных на северных берегах. Меньшие племена, которым даже не писали, начали спрашивать, могут ли они быть удостоены чести сражаться и погибнуть рядом с Голгофом. Другие народы захлестнули восстания, когда они обнаружили, что их вожди, как и Грик, продавали соплеменников на съедение рабским шахтам леди Харибдии. Другие просто жаждали битвы и стягивались к растущим лагерям в западных предгорьях, словно приманенные запахом вражды.
Золотоглазые убийцы с краев пустыни прискакали на север на бледных конях. Вьючные ящеры принесли на себе носилки с весьма мускулистыми головорезами из долин в сердце гор, где никогда не светило солнце. Больше двух недель армия Голгофа ширилась и ширилась, пока это была уже не армия, но совокупность ярости новой нации, племен гор Канис, наконец-то объединенных не завоеваниями правителя, но гневом на леди Харибдию.
Она должна была убить нас, когда у нее был шанс, говорили они. Она должна была закончить дело, которое начала в Стрельчатом Пике. Теперь мы покажем ей, как свободные племена платят по своим счетам.
К тому времени, как Голгоф отдал приказ свернуть кочевой город и выступить, армия гор достигла числа в двести тысяч душ.
Центурион Колкис не спал уже двадцать два года. С тех пор, как его еще ребенком бросили в отборочные ямы, чтобы он доказал, что достоин вступить в легионы леди Харибдии, или погиб, пытаясь это сделать, он жаждал ощущений. Он не мог спать, потому что каждую секунду сна можно было потратить на поиски новых переживаний. Когда он впервые убил как солдат, хаос битвы так глубоко запечатлелся на нем, что он мечтал снова испытать столь же глубокие чувства.
Он видел гущу сражения у водопадов Кровавого Камня, зачарованный криками и запахом. Он возглавлял патрули, заходившие в глубины южных дождевых лесов, и погружался в их смертоносную чуждость. Теперь, когда его назначили командовать обороной внешних стен, ему некуда было простирать свои чувства, кроме разве что зрения.
Это было скучно в сравнении со многими вкусами битвы, которые он когда-то ощутил и жаждал попробовать вновь. Но такова была его работа. Так приказала леди Харибдия, и пока он стоял на посту, его долгом было подчиняться.
