Аль’Каган резко развернулся к ворвавшимся внутрь людям и отпихнул Алишфу обратно на постель. Один из нападающих ударил, целясь Аль’Кагану в голову. Тот присел и дернул изношенную шкуру на полу, опрокинув мужчину. Тот свалился, проломив большой горшок. Пол залило водой. Еще один бросился на Аль’Кагана. Тот шагнул навстречу и врезал ему рукоятью сабли по лицу.
— Давайте, сосунки! — рявкнул Аль’Каган наружу из хибары. — Посмотрим, сколько вам понадобится времени, чтобы проявить ко мне уважение!
Внезапно он ощутил резкую боль в затылке. Заваливаясь, Аль’Каган развернулся и увидел Алишфу с тяжелым железным котелком в руке. На дне котелка остался след его крови.
Аль’Каган открыл глаза. Над головой он увидел одеяла, свисающие с поперечин шатра. Голова раскалывалась. Он лежал на полу среди сырых шкур. Алишфа сидела рядом, держа саблю у его шеи — саблю, которую он отдал ей в тот день, когда ушел.
Она постарела сильнее, чем он. Ее глаза были такими, словно она повидала ужасы варпа, в ее спутанных волосах виднелись седые пряди. Она сохранила благородную осанку, но казалось, держала ее с трудом, лишь чтобы сохранить перед ним лицо.
— Ты ударила меня, — Аль’Каган потрогал макушку.
— Ты ломал мой шатер.
— Ты — моя жена, — буркнул Аль’Каган, почувствовав вкус крови из разбитой губы.
— Была! Я была твоей женой, — Алишфа положила саблю рядом с собой. — Когда муж улетает на небесной лодке, жена становится вдовой. И после окончания траура может выбрать себе нового мужа.
— Ты больше не вдова. Я вернулся.
— Я оплакала твой уход. Глупец, ты подался к звездам. Ты сражался за Небесного Императора. Ты ушел. Что тут еще говорить?
— Я вернулся к своему народу. Я увидел, что нужен им, — Аль’Каган медленно сел. Ему пришло в голову, что он спорит с ней так, как будто улетел только вчера. Ее нрав остался прежним, как, впрочем, и его. Хоть какие-то вещи на Атилле не поменялись.
— Мы прекрасно обходились без тебя, Аль’Каган. Тебе больше нет среди нас места.
— Все обычаи племени забыты. На меня накинулся мальчишка, слишком глупый, чтобы знать законы гостеприимства. Кто сейчас вождь?
— По’Тар мертв. Как я уже сказала, с тех пор как ты ушел, прошла целая жизнь. Наше племя больше не великое. Мы голодаем, из мужчин остались только мальчишки. Меньше всего нас сейчас заботят обычаи.
— Это печально, — Аль’Каган осторожно встал. — Жаль. Наши обычаи делают нас атилльцами.
— Теперь новые обычаи. Времена изменились, — Алишфа протянула Аль’Кагану влажную тряпку. Тот приложил тряпку к голове.
— Они изменились слишком сильно. Где все мужчины?
— Уехали воевать с диктатором, Талтаром. Наше стадо украли, и они решили вернуть его назад.
Аль’Каган принялся мерить шагами пространство внутри шатра, пытаясь избавиться от тумана в голове. Он выглянул на улицу через отворот завесы. Собравшаяся снаружи толпа отхлынула прочь, завидев Аль’Кагана. Годных воинов там было очень мало, десяток от силы.
— Наших воинов разбили? — спросил он, повернувшись обратно к Алишфе.
— Выжившие рассказали про крепость, про оружие, купленное у небесных купцов. Они уехали и попытались напасть на крепость, но не смогли ни одолеть ее стен, ни победить их оружие.
— Где твой… муж?
— У знахарки. Она занимается его раной.
— Я могу заплатить за новую руку.
— Он гордый. Он не возьмет твоих денег и не позволит машине заметить свою плоть.
Аль’Каган взглянул на женщину, которую знал лишь девушкой. Она носила печали своего племени, словно покрывало, но под ним еще угадывалась гордость.
Аль’Каган покинул шатер. Толпа снаружи подалась назад, некоторые мужчины потянулись к саблям. Аль’Каган поднял руки. Толпа следила за каждым движением человека, который явился к ним, словно бешеный безумец.
— Ложитесь спать, — обратился к ним Аль’Каган. — На рассвете мы обсудим, как возродить наше племя.
* * *
— Приветствую вас, некогда гордые племена Капакской долины! — Аль’Каган встал в стременах, обводя взглядом скопище раненных мужчин, мальчишек и женщин, которые решились пойти против традиций. — Я Аль’Каган. Я служил Небесному Императору и теперь вернулся, чтобы воссоединиться со своим народом. Но здесь я не встретил ничего, кроме горя и слез. Этот диктатор отвергает обычаи нашего народа, он грабит и ворует бизонов, он положил камни на землю, чтобы построить крепость. Эти равнины принадлежат всем. Наши предки разделили их поровну, чтобы все мы могли свободно скакать по земле и питаться ее плодами. Этот Талтар — враг всем нам, враг нашим обычаям, враг нашим предкам.
Несколько воинов заерзали в седлах. Многие сплюнули на землю. заостренные зубы блеснули на ярком солнце.
— Я вернулся домой, ища обычаев, которые хранил пуще глаза в своем сердце. На других мирах атилльцы сражаются, объединенные любовью к своей родине, к своим братьям-коням и свободе, к которой мы всегда стремимся. Я говорю вам: этот диктатор, Талтар, — всего лишь разбойник. Я говорю вам: мы двинем наших коней против него. Я говорю вам: мы повесим его на воротах его собственной проклятой крепости, чтобы падальщики жрали его внутренности. Через битву мы познаем истину. В битве мы обретем победу. С помощью битвы мы спасем дух Атиллы и восстановим славу племен!
Головы опустились, лица отвернулись прочь. Бездушные копыта заскребли по земле.
— Не поворачивайте прочь! Вы должны верить в обычаи предков. Мы одолеем этого человека. Он не демон. Его крепость — это всего лишь земля. Копыта наших коней рвут на скаку землю, и его крепость — ничто!
— Бесполезно, Аль’Каган, — муж Алишфы, Ке’Тан, повернулся в седле к нему. Его темные косы и гладкое, без шрамов, лицо выдавали его молодость. Его глаза были острыми и упрямыми, похожими на черный жемчуг. Ке’Тан ткнул обрубком в сторону уходящей толпы: — Их дух сломлен.
— Их сердца больше не сердца истинных атилльцев.
— Времена изменились.
— Изменились к худшему, Ке’Тан.
— Наверное, но ничто не вечно.
Аль’Каган спрыгнул на землю. Присел и взял горсть жирной черной земли.
— Я побывал на многих мирах, и лишь одно не менялось. Всегда была война. — Аль’Каган встал, отбросив землю. — Если Атилле нужны перемены, то он их получит. Иди и поговори с ними. Скажи, что я знаю, как разрушить крепость.
На этот раз пришло еще меньше. Аль’Каган всмотрелся в скопление лиц, угрюмых и ничего не выражающих. Посмотрел на низкий кряж над собой. Там сидел на коне Ке’Тан, ожидая его приказов.
Аль’Каган повернулся к толпе:
