Девушка наблюдала за Ярешем, представляя, чем он занимается днем и меняя собственный распорядок в соответствии с этим. Она стала ходить к колодцу другим путем, ближе к лачуге больной старушки, и всегда мешкала с ведрами, надеясь увидеть его там. Часто Ириэль «случайно» сталкивалась с юношей в торговых рядах, покупая то же, что и он, и каждый раз Яреш радостно улыбался и говорил что-то хорошее.
Этого ей не хватало.
Ириэль требовалось нечто большее, чем эти мелкие крупицы счастья. Но, чем больше встреч она подстраивала с парнем — и чем больше он упускал моментов для объяснения в нежных чувствах, — тем бесплоднее казались её страстные надежды.
«Ты можешь заполучить его, — сказало однажды зеркальце, — если действительно этого хочешь.
И девушка решила, что и вправду устала ждать. На следующей их встрече с Ярешем она убедится, что юноша видит Ириэль, настоящую Ириэль, и слышит, что ему говорят. Она напросится на приглашение сходить в таверну, и, конечно, парень не сможет отказать — он ведь настоящий джентльмен, да и к тому же, кто решится отвергнуть принцессу?
На следующий день Ириэль встретила Яреша в торговых рядах.
Он держался за руки с другой женщиной.
Двоюродную бабку Яреша уважали в деревенской общине, поэтому на её похоронах возле вершины утёса собралась целая толпа весьма почтенных персон.
Ириэль стояла в задних рядах, где юноша, скорее всего, не мог заметить её. Прачка отчаянно хотела подойти к нему, но не находила слов утешения; кроме того, рядом с Ярешем оказалась Шорея, разделившая его слёзы. Очертания их соединившихся силуэтов выжгло в глазах Ириэль ослепительным оранжевым пламенем.
Учитывая, от чего умерла старушка, все её вещи сожгли вместе с телом.
После произнесения последней надгробной речи, скорбящие побрели домой, спускаясь по тропе между скал; Ириэль же осталась на вершине. Не зная, что именно ищет, она всё равно нашла это — маленький белый квадратик, трепещущий на прибрежном ветерке.
Маленькое полотенце для лица. Остановившись, девушка внимательно рассмотрела находку.
Должно быть, полотенце незаметно выпало из сумы с одеждой двоюродной бабки. В нем не было ничего особенного: совершенно непримечательный лоскут ткани. Ириэль каждый день стирала не меньше трёх таких и сама вытиралась подобным.
Как, вспомнила она, и Шорея. Узнав, что соперница также является клиенткой, прачка загорелась особенным интересом к её белью.
От погребального костра остались только угли, поэтому Ириэль решила отнести полотенце домой и сжечь в собственном очаге. Осторожно подняв белый квадратик, девушка опустила его в карман, предварительно убедившись, что там нет других вещей.
«Какой был бы ужас, — подумала прачка, — если бы кто-нибудь перепутал это зараженное полотенце с другим».
Две недели спустя на двери Шореи появился красный предупреждающий знак.
Ириэль не стала стучать — раз уж так, с деньгами за стирку можно подождать, решила она и, оставив белье на пороге, вернулась домой.
Большую часть следующей недели девушка провела, глядя в зеркало. Что-то неуловимое беспокоило её, но принцесса из-за стекла успокаивала Ириэль.
— Возможно, так просто должно было случиться, — говорила она.
«Да. Да, конечно, так оно и есть, — думала прачка. — Так зачем же мне чувствовать себя виноватой?»
На похоронах суженой Яреша она набралась храбрости выйти вперед и взять парня за руку. Запинаясь, Ириэль бормотала что-то насчет «не надо так грустить», «у Императора есть замысел для каждого из нас, такую уж судьбу Он замыслил Шорее». Юноша вцепился в неё, словно утопающий, и, хоть девушка плакала вместе с ним, сердце её пело.
На следующее утро Ириэль услышала, как имя Яреша шепчут у входа в церковь и обернулась, но не увидела парня. Несколько его друзей стояли отдельной группой, перешептываясь и подавленно качая головами.
Она кое-как пропела первый из утренних псалмов. Глотка Ириэль пересохла, в висках гулко стучала смятенная мольба; девушка говорила себе, что слишком мнительна, но всё же слушала деревенские новости с затаенным дыханием.
Домой прачка бежала, заливаясь слезами. Только так она могла сдерживать рвущийся из груди крик до тех пор, пока не оказалась в одиночестве за дверью лачуги.
Разумеется, Ириэль тут же кинулась к зеркальцу, желая знать, как подобная трагедия стала возможной. Разве ей не обещали — разве она не заслуживала — лучшей судьбы? Девушка чувствовала себя преданной.
Она всё время думала о Яреше, о том, каким его нашли рыбаки. Изломанное тело юноши разбилось о неровный скалистый риф — мертвые пальцы по-прежнему сжимали кольцо, купленное им для суженой, а океан осторожно слизывал с камней кровь загубленной жизни.
«Так нечестно! Он должен был стать моим!»
Взглянув в зеркало, Ириэль задохнулась от ужаса. На неё таращилась высохшая старуха.
Прачка ошеломленно уставилась на неё с разинутым ртом. Старая карга впервые показалась столь явно, и девушка впервые смогла как следует рассмотреть её.
На левой щеке отражения обнаружилось уродливое коричневое пятно — безудержно разросшаяся родинка, как поняла Ириэль. Из бородавки торчал маленький пучок тонких седых волос.
Девушка инстинктивно подняла руку к собственной щеке, и старуха повторила её движение. Уголки тонких, сухих губ карги немного подергивались — она насмехалась над Ириэль, смеялась над её болью, и та не выдержала.
Чувствуя, как ужас отступает перед растущей волной раскаленного добела гнева, прачка оторвала взгляд от лица старухи и со всей силы швырнула зеркало на пол.
Оно не разбилось.
Год, когда Ириэль исполнилось двадцать три, вышел для деревни скверным.
Невзирая на все меры предосторожности, зараза продолжала распространяться, причем совершенно бессистемно и беспричинно. На третий месяц года было объявлено об эпидемии, а Иктис взят под карантин.
На экспорт улова наложили запрет, что сначала порадовало Ириэль — цены на рыбу упали, и у неё начали водиться лишние монетки. Рыбакам девушка не сочувствовала, они ведь, по крайней мере, могли прокормить себя сами.
Но вскоре остальным торговцам пришлось затянуть пояса. У рыболовов почти перестали водиться деньги, они мало что покупали, и цены на все товары начали расти. В то же время, прачка находила все меньше и меньше корзин с бельем у себя на пороге: двух давних клиентов она потеряла из-за мора, четверо покончили с собой, а остальные теперь считали каждый грош.
«Так нечестно, — жаловалась она ухмыляющейся старухе за стеклом. — Почему я всегда страдаю больше других?»
