Она посмотрела на Аска и с выразительным раскаянием прижала пальцы к губам, желая сказать, что «я этого не говорила» и «это не мое дело». Но Аск усмехнулся, и было видно, что ее опасная догадка пролетела мимо:
– Нет. Я ни от кого не скрываюсь. Но вокруг страна, нам обоим чужая. Простая осторожность требует оставлять поменьше следов. Согласна?
Запеченные в золе камышовые корни показались проголодавшейся Ингиторе отличной едой. Фьялль даже с некоторым удивлением наблюдал, с какой охотой она грызет их, пачкая подбородок золой.
– Это хорошо, что йомфру не привередлива! – с одобрением заметил он, перехватив ее взгляд. – А то я боялся, что такая знатная девушка потребует каши со сливками, и непременно в золоченой миске.
– А у тебя есть золоченая миска?
– Нет.
– Вот и я так подумала. А раз ее нет, какой смысл требовать?
– Какая умная женщина мне повстречалась! – восхитился Аск. – Ну, значит, не пропадем. Озер тут много – уж камыша-то мы всегда раздобудем.
Ингитора вздохнула. Сама она имела довольно смутное представление о том, что в лесу можно есть, и в этом любая Фрида с хутора, для которой «голодный год» действительно означает голод, а не разговоры о высоких ценах на хлеб, была гораздо ученее ее, йомфру Ингиторы из Льюнгвэлира, так много знающей о древних героях.
Поедая камыш, отмывая в той же заводи лицо и руки и потом, шагая вслед за Аском на юго-восток, она уже в который раз пыталась осмыслить очередной изгиб своей судьбы, причудливой, как путь змея по скале. Она дважды потеряла корабль и спутников и идет теперь совсем в другую сторону. Зато она избавилась от Бергвида, надо надеяться, окончательно, потому что искать ее он будет только на побережье, а не в лесу, да и как бы он ее здесь выследил?
А вот на кого она его променяла и с кем, не успев опомниться, пешком идет через весь полуостров? Конечно, по доброй воле она никогда не пошла бы в Медный Лес (и даже просто в лес) вдвоем с совершенно незнакомым мужчиной. Девушки, которые решаются на подобное, заслуживают звания не безумных, а просто дур набитых, и сами должны отвечать за последствия. Но у нее нет выбора. И вернуться назад к морю, где ее в два счета поймает Бергвид, и идти на далекое восточное побережье одной через леса, где она совсем беспомощна, было одинаково немыслимо. Оставалось принять того спутника, которого послала судьба, и положиться на бдительную богиню Хлин, которая уже не раз спасала ее даже в более угрожающих положениях.
Смириться с судьбой оказалось тем легче, что Аск не казался особенно опасным. Какие бы загадочные причины ни привели его на Квиттинг, желания поохотиться на беззащитных девушек среди них, скорее всего, не значилось. В труднопроходимых местах он никогда не забывал подать ей руку, помочь перебраться через бурелом или камни, и, когда Ингитора прикасалась к его руке, ей вдруг делалось легко, словно он передавал ей свою силу. Сейчас у него явно имелась необходимость что-то скрывать, но ведь и сама Ингитора молчала о своих делах. А по природе он, пожалуй, был человеком открытым и разговорчивым, и не раз за день пытался завязать беседу, но Ингитора из осторожности предпочитала отмалчиваться. Он не настаивал и погружался в мысли о своем, но никогда не прятал глаз и, встречая взгляд Ингиторы, приподнимал брови, словно спрашивая: «Ты хочешь мне что-то сказать?» Ингитора ничего не хотела сказать, наоборот, следила за тем, чтобы говорить поменьше, но все же его привычка прямо смотреть в глаза внушала некое доверие. Это было явно не худшее, что могло бы быть.
К вечеру ее спина и ноги ныли и стонали от усталости, она уже не могла дождаться, когда начнет темнеть, и почти проклинала лето, когда такие длинные дни. Аск шагал не спеша, и видно было, что он примеряется к ее шагу, а сам мог бы идти гораздо быстрее. И дольше.
– Ну что, все? – сочувственно спросил он, когда обнаружил, что девушка, перелезая через очередное поваленное дерево, просто сидит на нем и не может встать. – Ладно, привал. Вон до той поляны добредешь? Там от ветра хорошо… Ну, давай донесу!
При виде рук, с великодушной готовностью к ней протянутых, Ингитора собрала последние силы и встала. Полянка, окруженная скальными выступами, как стенами, показалась ей милой и уютной, ничуть не хуже чертогов Альвхейма, из которых она якобы упала. Не выбирая места, она так и села на плотный темно-зеленый мох; ей даже есть не хотелось, а хотелось только лечь и заснуть, как медведь, на полгода. Аск сам приготовил ей лежанку из еловых лап, покрыл их листьями папоротника, чтобы не кололись, и Ингитора была гораздо счастливее, чем в девичьей кюны Асты, где к ее услугам имелось роскошное ложе со стеганым одеялом на гагачьем пуху. Потом он сложил возле нее свое оружие, мешок и плащ, взял лук и ушел. Ингитора закрыла глаза: в голове гудело от усталости, и она не заметила, как задремала.
Проснулась она от запаха дыма. Уже почти стемнело, пылали красным жаром угли костра, а над костром жарилась какая-то крупная птица. Аск сидел рядом и подкладывал небольшие сучья, чтобы поддерживать жар углей, не давая огню разгораться слишком сильно.
– А я не знал, будить тебя или лучше дать поспать, – сказал он, дружелюбно глянув на нее, и кивнул на птицу: – Скоро уже будет готово.
Ингитора оправила волосы. Она спала, видимо, недолго, но глубоко, раз даже не слышала стука огнива о кремень и треска ломаемых сучьев. Все ее восприятие словно бы освежилось этим сном, мысли прояснились. И все пережитое с новой ясностью встало перед ней. Она всей кожей ощутила расстояние, пройденное за день, ощутила протяженность пространства, отделяющего ее от людей, от известных дорог, от понятных целей. Глядя на себя как со стороны, она изумлялась: какими ветрами ее занесло сюда? Казалось, давно ли был Праздник Дис, шумная толпа на пиру в Эльвенэсе – и вот каким-то злым колдовством она брошена в глушь Медного Леса и сидит тут, почти ночью, у огня с человеком, о котором ничего не знает, даже имени!
И в то же время незнакомое казалось знакомым и вызывало воспоминания, почти такие же ясные, как настоящее, и от них щемило сердце. Лесные сумерки, серое небо в разрывах темных ветвей, запах дыма, мясо над углями – все это напомнило ей, как они с отцом ездили на охоту, вот так же ночевали в лесу, и она сама умоляла не возвращаться сегодня домой, где все так привычно и обыкновенно… Хотелось отвести глаза от фигуры фьялля и представить, что это – отец, что не было этого ужаса, и тела с серым лицом, и кургана, и Эльвенэса, и Острого мыса, и ее тоски и одиночества – ничего не было, а они сидят с отцом возле костра, в лесу под названием Сосновые Бугры, а вокруг Асвард, и Бьярни, и Торкель и все прочие – как год назад, как пять и десять лет назад… Острая боль, тоска по тому, чего нет и уже не будет, пронзала горло, как нож, и от этой резкой боли на глазах выступали слезы. Неужели это никогда не пройдет, неужели она никогда не привыкнет?
