― Войди и увидишь, ― произнес Марот и шагнул к двери. Она была небольшой, усиленной толстыми металлическими балками. В красном свечении глаз Марота поверхность двери ярко переливалась. Ее покрывали выведенные грязью отметины: глаза, спирали, зубчатые буквы и крючковатые строчки, скрытые под темной замерзшей влагой. Для Аримана они были не больше, чем детскими каракулями. Марот протянул руку, активировал замок и открыл дверь.
За дверью царила тьма столь кромешная, что она казалась провалом в небытие. Ариман почувствовал запах гниющей плоти и застоявшейся воды, аромат лез ему в рот и нос, хотя в отсеке не было воздуха, который бы мог разносить его. Марот взглянул на него, призывно махнул рукой и шагнул внутрь. Ариман остался на месте. Все его естество кричало бежать, отвернуться от ждущей двери, но он не мог, ему нужно было войти. Марот не позволит ему выйти. Он сделал шаг и вошел в отсек.
Мрак. Секунду он не видел ничего, кроме пульсирующих на границе дисплея шлема иконок. Затем возникли очертания, озаряемые блеклым светом, хотя света здесь не было. Ариман заметил Марота, лицо прорицателя повернулось к нему, его глаза превратились в гаснущие угли на железной морде гончей. Другой силуэт парил в воздухе, его растянутые конечности крепились переплетением цепей к невидимым стенам. Тело прикрывали какие-то лоскуты, хотя Ариман все равно сумел разглядеть огромные мышцы и безошибочно узнаваемую фигуру космического десантника. Кожа на его руках была мертвенно-бледной и лишенной волос. Грудь покрывали грубые швы, скрывавшие рваную рану в мышцах и костях. Со штифтом на мясе свисали куски кожи с выжженными на них отметками, при взгляде на которые те начинали извиваться. Ариман ощутил во рту привкус желчи. Замерзшая фигура взирала на него черными провалами, где следовало находиться глазам.
― Разве не великолепно? ― спросил Марот, его голос искажался шипением статики. Существо повернуло голову и уставилось пустыми глазами на прорицателя.
«Беги. Беги, глупец», ― закричало нечто-то в голове у Аримана. Рот существа растянулся в широком оскале, открыв слишком много зубов. Черный язык облизал сверкающие игольно-острые зубы. Создание зашипело: звук, который невозможно издать в лишенном воздуха отсеке.
― Космический десантник, убитый Карозом, ― выдохнул Ариман.
― Полагаю, его зовут Кадар. Да. Его тяжело ранило, но нить жизни еще не оборвалась, когда оно попало ко мне. Очень сильное существо, ― Марот одобрительно кивнул. ― Почти мертвая плоть служит отличным сосудом.
Ариман видел его ― космический десантник походил на рукав из плоти, его душу отсекли, а тело превратили в кожаную маску. В скорлупе свернулся демон с черной как ночь сущностью, источая голод и злобу. Он был лишен разума и состоял из чистого инстинкта и устремления. Оковы, которые наложил на него Марот, удерживали создание в теле, словно насекомое на столе. Ариман неверно оценил прорицателя ― он был невежественным и грубым, но приобрел и использовал многие познания, которые, как считал Ариман, Мароту не под силу постичь. Результатом же его трудов стало чудовище.
Ариман отвернулся от существа и заметил на себе взгляд Марота.
― Оно мое, и повинуется только мне, ― произнес он.
«Он хотел, чтобы я увидел это, ― подумал Ариман, ― увидел силы, которыми он повелевает. Недостаточно того, что Марот управляет ими ― другие должны узреть их и затрепетать, ― он опустился на колено, зная, что этого от него ждут. Существо над ним зашипело. ― Он воспользуется новым оружием, чтобы уничтожить Гзреля и прибрать Терзание себе. Неужели он привел меня сюда, чтобы испытать его мощь? Я стану первой жертвой?»
Марот дал Ариману еще какое-то время простоять на коленях.
― Поднимись, Хоркос.
Ариман встал и посмотрел Мароту в глаза.
«Нет, ― подумал он. ― Я его первый союзник».
― Теперь ты понимаешь, ― произнес Марот и развернулся к двери. Ариман последовал за ним, чувствуя на себе пустой взгляд существа.
Ариман в одиночестве вернулся в новые покои. Гзрель отвел ему отдельное место, но оно было в равной мере и оскорблением, и наградой за службу. Одновременно огромное и тесное, оно было скорее не комнатой, а пустотой в структуре корабля. Одна стена исчезала во мраке над головой, покрытая заклепками и следами спайки. Другие стены сходились с ней под разными углами и на разной высоте. Через зал бежали трубы, как будто спешили к другим, более важным отсекам. Некоторые в высоту не уступали человеческому росту, другие были не толще пальца ― они пучками вились по палубе и заполняли свободное пространство, словно лианы. Густой маслянистый дым поднимался от огней, которые Ариман разжег в чашах с машинным маслом. Отсек провонял запахом теплого металла, масляного дыма и затхлого воздуха. Пол был покрыт толстым слоем серой гари и пыли, приглушающим его шаги, пока он шел к круглому люку.
Ариман поднял глаза и вгляделся в сумрак за переплетением труб. Воздух, охладительная жидкость, топливо, вода и стоки, все проходило через эту всеми забытую дыру в корабле, который протянулся на шесть километров и мог вместить тридцать тысяч душ. Он находился в сердце корабля, но в самой заброшенной его части. Это должно было символизировать его место в Терзании, но сам он находил изоляцию почти приятной.
Ариман закрыл люк и отвернулся, в его движениях чувствовалась небольшая усталость. У него болела голова, присутствие скованного существа походило на ссадину в разуме. Он вспомнил об Астреосе, и ему стало интересно, станет ли тот хранить молчание?
Если он расскажет обо всем Гзрелю… лорд Терзания не поверит ему.
Возможно.
Лучше было заставить его замолчать.
Он снова покачал головой. Ему следовало подумать, все хорошо обдумать и вспомнить.
Ариман начал тихо произносить формулы, чувствуя, как знакомые звуки резонируют у него в разуме, и ощущая слабые сдвиги в эфире. Шепча, он не переставал ходить, каждым шагом выводя спиральные узоры. Он уже расположил лампы в нужных местах и зажег их, дабы подготовить путь. Всякий, кто посмотрел бы на них, не понял бы их значения. Узор, формируемый им, шаги и сосредоточенность разума создавали структуру в варпе, которая скроет комнату от всякого рода наблюдения. Ритуал строился на старых воспоминаниях, которые Ариман давным-давно оградил, но ему требовалось уединение.
Воздух стал густым, насыщенным ― комната поплыла перед глазами, и он услышал звук, похожий на шорох песка по сухому камню. Затем, сделав последний шаг и произнеся последнее слово, комната резко приобрела четкость, и на нее опустилось безмолвие.
