Все это было бесполезно. Этих чудовищ было слишком много, не меньше тридцати, и их способность становиться нематериальными давала им явное преимущество над более многочисленными гренадерами. Хуже того, убитые некроны вновь поднимались.
Костеллин, временно оказавшись вне досягаемости противника, несколько раз выстрелил, пытаясь поддержать огнем своих людей, но, хотя он целился хорошо, по крайней мере два из трех его выстрелов прошли сквозь призраков, не причинив вреда, а гренадеры падали один за другим, оглушенные электрическими ударами хвостов, или выпотрошенные металлическими пальцами-клинками.
В комм-линке Костеллина раздался голос второго оставшегося криговского лейтенанта. Даже он понимал, что ситуация безнадежная, и предложил поднять на вернувшихся лифтах еще тридцать человек, чтобы они смогли продолжить выполнение задания.
— Вы должны пойти с ними, — сказал лейтенант. — Я останусь здесь и попытаюсь выиграть для вас как можно больше времени.
Он был прав, и Костеллин сам пришел к тому же заключению. Но все же он медлил секунду, прежде чем одобрить самопожертвование лейтенанта, потому что все-таки он был человеком.
К шуму боя добавился новый звук: шуршащий, словно миллион листьев, гонимых сильным ветром. Внезапно из туннелей в стенах пещеры вырвались неисчислимые орды летающих металлических насекомых, каждое из которых было по размеру больше, чем кисть руки Костеллина.
Нельзя было терять время. Лейтенант приказал ближайшим гренадерам идти в лифты, и Костеллин тоже направился к одному из лифтов. Его пистолет продолжал стрелять, и взрывы плазмы вырывали огромные бреши в роях насекомых, но их место занимали новые и новые твари, потоком изливавшиеся из туннелей. Мелтаганы гренадеров — те немногие, что у них были — действовали с почти такой же эффективностью, тогда как хеллганы, хотя и уничтожали те цели, по которым попадали, но их узкие лучи могли уничтожить не больше двух-трех насекомых за один выстрел.
Еще один солдат упал, на него набросились шесть насекомых. Костеллин подумал, что они удушат его, но когда насекомые снова взлетели, он заметил, что их жертва истекает кровью от сотни узких порезов.
Некронские призраки, конечно, могли с легкостью пройти сквозь рой насекомых. Они убивали жертву за жертвой, еще до того, как те могли отреагировать. Кабина лифта была полна, на платформе рядом с Костеллином стояли четыре гренадера, продолжая отстреливаться, и комиссар, выключив цепной меч, спрятал его в ножны. Рой насекомых метнулся к нему, словно некий разум заметил, что он пытается сбежать, а дверь лифта, скрипя и лязгая, закрывалась слишком медленно. Но все же она успела закрыться как раз в тот момент, когда первое насекомое врезалось в нее с силой удара кувалды. Они цеплялись за металлическую решетку, тщетно вытягивая когтистые лапы, но тела насекомых были слишком широкими, чтобы пролезть сквозь решетку. Призраки, конечно, не испытывали таких трудностей.
Платформа содрогнулась и начала подниматься, оставляя скребущихся насекомых внизу, и, справа от Костеллина начал подниматься и второй лифт. Но повернувшись налево, Костеллин с ужасом увидел, как два призрака с легкостью проникли в третий лифт и выпотрошили находившихся там пятерых солдат, которые из-за тесноты даже не могли поднять хеллганы, чтобы отстреливаться.
Костеллин увидел и Ломакса, отчаянно стучавшего в закрытую дверь четвертого лифта, пытавшегося выломать ее, хотя платформа за дверью была уже набита солдатами до предела и поднималась вверх. Некроны набросились на техножреца со всех сторон, но когда они добрались до него, лифт Костеллина уже уехал далеко вверх, и это, несомненно, избавило комиссара от еще одного ужасного зрелища, которое могло бы добавиться к его кошмарам.
Он все еще не был в безопасности.
Костеллин приказал гренадерам отойти к краям платформы. Места было очень мало, но они все-таки смогли освободить небольшое пространство в центре платформы, куда Костеллин приказал им навести оружие. Прошла минута, и комиссар уже начал думать, что эта предосторожность не была необходимой. Вдруг призрак с воем ворвался в лифт через пол, и четыре хеллгана выстрелили — плазменный пистолет Костеллина сжег бы ноги всем присутствующим — и мерзкая тварь умерла, потом снова вскочила, но второй залп уложил ее навсегда.
Прошли еще полторы минуты, череп мертвого некрона придавил ногу Костеллина, заставив его содрогнуться. Больше противников не появлялось, и комиссар уже начал думать, что они пережили самое худшее.
Вдруг платформа, лязгнув, остановилась, синие фонари на ее краях погасли.
— Святой Трон! — произнес Костеллин. — Они, должно быть, уничтожили источник энергии от «Термита». Мы здесь в ловушке!
— Мы можем подняться, сэр, — сказал гренадер, указав на четыре ржавых, но крепких цепи, на которых висела платформа. Костеллина не слишком устраивала такая перспектива, и он попытался связаться по воксу с лейтенантом на поверхности, надеясь, что там должна быть ручная лебедка для аварийных случаев. Но никто не отвечал, и, переключившись на общий канал, Костеллин услышал лишь треск помех. Разочарованно он выдернул наушник из уха. Кроме всего прочего они теперь лишились и вокс-связи.
— Ладно, — устало сказал он. — Будем подниматься, и нам лучше поспешить. Мы не знаем, сколько еще наши товарищи смогут продержаться там, внизу. И в любой момент на нас могут наброситься новые твари. Хуже того, они могу доложить своим главным силам. Возможно, пока я говорю, целая армия некронов направляется к выходу из этой шахты, и если они придут туда раньше, чем мы… — не было необходимости говорить о последствиях.
Два гренадера уже полезли по цепям вверх, упираясь ногами в стену шахты, их фонари, прикрепленные к штыкам хеллганов, казались светлячками во тьме. Через секунду за ними последовали еще двое солдат, и на платформе остался один Костеллин.
Он взялся за цепь, его перчатки стали скользкими от смазки. Он не знал, насколько высоко идет эта шахта, не знал, сможет ли он выбраться из нее, не имея силы молодых солдат, но что ему еще оставалось кроме как попытаться?
Он начал подниматься.
ЕЩЕ один день, такой же, как и остальные. Еще двенадцать часов труда в развалинах, пытаясь не думать. Единственным изменением было то, что рабочие смены были укорочены, чтобы уделить время богослужению, которое Амарет проводил трижды в день — на рассвете, в полдень и на закате. К третьему дню Арикс если не совсем привыкла к церковным службам, то, по крайней мере, притерпелась. Она была рада, что они предоставляют хоть какую-то передышку от работы, а в здании храма теплее, чем на улице. Иногда она думала, делает ли это ее грешницей.
