Фрэнк Херберт - Бог-Император Дюны

— Странный человек, — ответил Айдахо. — Он отчаянно хочет стать настоящим Свободным. Он знает, что нисколько не похож на тех, что были в мои дни.

— Каким они были в твои дни, Данкан?

— У них была очень характеризующая присказка, — сказал Айдахо. — Никогда не води компании с тем, вместе с кем ты не хотел бы умереть.

— Ты сообщил эту присказку Гаруну? — спросила она.

— Да.

— И что он тебе ответил?

— Он сказал, что я единственный такой человек, которого он когда-либо встречал.

— Возможно, Гарун мудрее нас всех, — заметила она.

Монео обидчиво проговорил:

— Владыка, я бы хотел, чтобы Ты предоставил мне побольше времени.

Он стоял перед Твердыней, среди коротких теней полдня. Лито покоился прямо перед ним на императорской тележке, колпак ее опущен. Лито путешествовал вместе с Хви Нори, занявшей установленное для нее сиденье в пределах защитного колпака, рядом с лицом Лито. Казалось, всевозрастающая суматоха вокруг них вызывает в Хви только любопытство.

«До чего же она безмятежна», — подумал Монео. Он подавил невольное содрогание, припомнив то, что узнал про нее от Молки. Бог-Император прав. Хви именно такая, какой и представляется — совершенно неиспорченное и чувствительное человеческое создание. «Действительно ли она стала бы спариваться со мной?» — подивился Монео.

Новые заботы отвлекли от нее его внимание. Пока Лито возил Хви вокруг Твердыни, переключив тележку на суспензоры, большая группа придворных и Рыбословш собралась перед Твердыней. Все придворные разряжены в пух и прах — среди праздничных расцветок преобладают сверкающее красное и золото. Рыбословши надели свои лучшие темно-синие мундиры, только ястребы и разводы были разных цветов. В конце процессии был багажный вагон на суспензорах, его будут тянуть Рыбословши. Воздух был полон пыли, будоражащих звуков, запахов. Большинство придворных приуныли, когда им сообщили цель их пути. Некоторые немедленно обзавелись собственными палатками и шатрами, отослав их вперед, вместе с другими крупными вещами, которые уже ждали среди дюн вблизи Туоно, невидимые из деревни. Рыбословши в свите были не особенно празднично настроены. Они громко жаловались, когда им объявили, что лазерные пистолеты брать с собой нельзя.

— Еще всего лишь самую чуточку времени, — повторял Монео. — Я до сих пор не знаю, как мы…

— При разрешении многих проблем время очень важно, — сказал Лито. — Однако, ты слишком уж на него полагаешься. Я не приму больше никаких задержек.

— Нам понадобится три дня только для того, чтобы добраться туда.

Лито подумал об этом времени — быстрая ходьба, переход на рысцу, опять быстрая ходьба — и так все время шествия… сто восемьдесят километров. Да, три дня.

— Я уверен, ты все хорошо подготовил для привалов, — сказал Лито. — Ведь там в избытке будет горячей воды снять усталость?

— У нас будет достаточно удобств, — ответил Монео. — Но мне не нравится, что мы покидаем Твердыню в такое время! И ты знаешь почему!

— У нас есть средство связи, верные помощники. Космический Союз мы надежно приструнили. Успокойся, Монео.

— Мы могли бы провести церемонию в Твердыне!

Вместо ответа Лито поднял колпак тележки, отгородив себя и Хви от остального мира.

— Есть опасность, Владыка? — спросила она.

— Опасность есть всегда.

Монео вздохнул, повернулся и рысцой устремился туда, где Королевская Дорога начинала свой долгий подъем на восток перед тем, как повернуть на юг вокруг Сарьера. Лито включил суспензоры тележки и поплыл в воздухе вслед мажордома, услышав, как позади шаг в шаг тронулась с места пестрая свита.

— Все идут с нами? — спросил Лито.

Хви оглянулась назад.

— Да, — она повернулась и посмотрела ему в лицо. — Почему Монео так озабочен?

— Монео только что открыл для себя, что единожды миновавшее мгновение навсегда остается вне пределов его досягаемости.

— Он в очень дурном настроении и рассеян с тех пор, как ты вернулся из Малой Твердыни. Он совершенно не похож на себя.

— Он Атридес, любовь моя, а ты была создана для того, чтобы доставлять радость Атридесам.

— Это не то. Я бы знала, если бы это было так.

— Да… что ж, по-моему, Монео открыл для себя еще и реальность смерти.

— Как это бывает, когда Ты и Монео в Малой Твердыне? спросила она.

— Это самое одинокое место в моей Империи.

— По-моему, Ты избегаешь моих вопросов, — сказала она.

— Нет, любовь моя. Я разделяю твою озабоченность за Монео, но никакие мои объяснения ему сейчас не помогут. Монео попался в ловушку, выяснив для себя, что трудно жить в настоящем, бесцельно — в будущем, невозможно — в прошлом.

— По-моему, как раз Ты и поймал его в ловушку.

— Но он должен освободиться.

— Почему Ты не можешь его освободить?

— Потому, что он полагает, будто в моей жизни память — это его ключ к свободе. Он считает, будто я строю наше будущее от нашего прошлого.

— Разве не всегда это так, Лито?

— Нет, дорогая Хви.

— Тогда как же?

— Большинство верит, что ради построения сносного будущего надо вернуться к идеализированному прошлому, к прошлому, которого на самом деле никогда не существовало.

— О, Ты, со всеми своими жизнями-памятями, знаешь, что все совсем иначе.

Лито обратил к ней тонущее в серой рясе лицо, пристально посмотрел на нее испытующим взглядом… припоминая. Из множества множеств внутри себя он способен создать собирательный образ, генетический намек на Хви, но до чего же этот намек далек и неточен по сравнению с живой плотью. Да, вот оно что. Прошлое становится множеством глаз, смотрящих на нынешнее, но Хви — это само биение задыхающихся рыб жизни. Ее рот, изогнутый, как у древней гречанки, сотворен произносить дельфийские пророчества, но не по ней — пророческие напевы. Она вся целиком отдана жизни, распахнута как бутон, постепенно разворачивающий благоуханное цветение каждого лепестка.

— Почему Ты на меня так смотришь? — спросила она.