Несколько секунд она молчала, глядя на мечника безжизненными глазами.
— Мы… мы — Анамнезис.
— Такая же упрямая, как твой брат, — он, наконец, отвел взгляд. — Ты готов, Хайон?
Я был готов. Бросив на Анамнезис последний взгляд, мы вышли из Ядра. Нефертари и Леор немедленно начали по-ребячески поддразнивать друг друга. Что касается меня, после сделанного Телемахоном у меня все еще не было слов. Если сейчас я скажу вам, что в последующие годы наш мечник и рассказчик стал личным вестником Абаддона, на которого возложили обязанность провозглашать Девяти Легионам желания Магистра Войны, то вы, возможно, начнете понимать причину этого.
В помещения позади нас гуськом зашла первая процессия закутанных в рясы техножрецов, которые начали ритуалы с гимнами, которые необходимо было соблюсти, прежде чем они бы смогли демонтировать душу «Тлалока» и переправить Анамнезис на «Мстительный дух».
— Я обошелся с тобой несправедливо, — признался я Телемахону. — И сейчас это исправлю.
Впервые я увидел Град Песнопений в ту ночь, когда мы омрачили своим присутствием небо над ним. Многие из группировок Девяти Легионов говорят о той битве так, словно были там, и рассказывают, как доблестно сражались, хоть и не были готовы встретиться с численно превосходящим врагом. Они пользуются этим, чтобы клеветать на нас, как будто нас могут уязвить их утверждения, что у нас нет чувства чести. Некоторые из историй даже клятвенно уверяют, что в том бою мы носили черное, словно уже стали Черным Легионом по названию, как и по духу.
Все это ложь. Говоря подобное, прочие группировки умащивают свои языки обманом, причина которого — гордыня и зависть. Многие военачальники жаждут права заявлять, что присутствовали в одном из самых определяющих сражений Девяти Легионов, а те, кто действительно там был, выискивают причины для объяснения своего поражения. И все же истории сохраняются, отбрасывая на происхождение Черного Легиона тень зависти. Наши соперники продолжают настаивать, что исход того дня определила грубая сила. Как еще лучше оправдать свою неудачу, чем сделать вид, будто поражение было неизбежно?
Быстро, яростно, эффективно. Вот как все произошло. При всей мощи «Мстительного духа», в его залах находилась лишь горстка воинов. Даже на орбите враги превосходили нас в соотношении двадцать к одному.
Как же тогда мы взяли верх? Ответ прост. Мы победили благодаря дерзости нападения и верности друг другу. Победили, вцепившись в глотку.
Планета называлась Гармонией. Для меня даже сейчас остается загадкой, было ли это искажение изначального эльдарского названия, или же всего лишь тщеславное заблуждение III Легиона. Несмотря на то, что Дети Императора раскололись при Скалатраксе, Град Песнопений служил прибежищем для многих группировок III Легиона и их союзников. Обитаемый мир с богатыми рудами спутниками, которые поочередно захватывали враждующие города-государства Механикума. Система являлась не более мирной, чем любое другое место в Оке. Ее называли своим домом десятки группировок.
Все наши познания об устройстве города строились на описании Телемахона. У нас не было тактических гололитов и схем текущего размещения обороны. Одно из последних моих отчетливых воспоминаний перед путешествием — как мой недавно освобожденный брат в серебристой маске качает головой в ответ на один из многочисленных вопросов Абаддона.
— Телепортация там так же ненадежна, как и во всем Оке, — это никого не удивило. — Штурм планеты будет возможен только при помощи десантных капсул.
Абаддон покачал головой.
— Это не потребуется. Мы выиграем схватку, не ступая на саму планету.
Я помню о путешествии к Гармонии чрезвычайно мало. По просьбе Абаддона на меня легла тяжкая обязанность, и на что-либо иное не оставалось внимания. Я приступил к своей работе еще до того, как когнитивные системы Анамнезис полностью установили на борту «Мстительного духа», и Абаддон, по крайней мере, чувствовал, что вверяет мне этот нелегкий долг, а я даже не знаю о судьбе Итзары.
— Ты увидишь ее, когда мы доберемся до Града Песнопений, — пообещал он мне. — Она восторжествует и будет править, или же окажется подчинена и станет служить. Но так или иначе, ты увидишь ее, когда пробудишься.
Его слова едва ли ободряли. Тем не менее, я приступил к делу, исполнения которого он от меня хотел.
Я стоял на коленях в центре стратегиума и тянулся своими чувствами наружу — ночь за ночью и день за днем. Мое сосредоточение до последней йоты было обращено на то, чтобы цепляться за холодную сущность за пределами звездолета, удерживать ее психическим захватом и тянуть вместе с нами по неспокойным волнам Ока. Вообразите себе, что тащите труп в океане густой жидкости. Представьте изнуряющее плавание, когда усталая рука грозит разжаться, стоит отвлечься лишь на один удар сердца.
Такова была моя задача. «Мстительный дух» двигался, а я тянул следом за нами колоссальный мертвый груз.
Я даже слабо осознавал течение времени. Позднее братья рассказали мне, что на переход у нас ушло несколько месяцев странствия, однако я помню лишь размазанную нечеткость зрения, вызывавшую головную боль, да бесконечные нашептывания Проклятых и Нерожденных. Время перестало что-либо значить. Порой казалось, будто я только что приступил к делу — в иное же время я с трудом мог вспомнить что-либо из своей жизни за пределами абсолютного сосредоточения, необходимого, чтобы сделать то, о чем меня попросил Абаддон. Помню, как обливался потом от требовавшихся усилий. На протяжении нескольких месяцев я только концентрировался, потел, проклинал и страдал от боли.
Нефертари кормила меня питательной пастой и подносила воду к моим губам. Моя подопечная массировала и разрабатывала мне мускулы, предотвращая спазмы, и заботилась о том, чтобы меня не постигло истощение. Я ни разу не поблагодарил ее, поскольку так и не узнал, что она была там. Они с Гирой присматривали за мной, пока я медитировал на коленях. Чужая уходила только для того, чтобы передохнуть в Гнезде, а волчица вообще не покидала своего места возле меня.
Перед тем, как приступить к своим обязанностям, я восстановил Телемахона. Впоследствии мечник признавался мне, что за время путешествия много раз приходил посмотреть на меня и раздумывал, нанести ли удар, или же удержать руку. У него это звучало так, будто, устояв, он оказал мне милость, однако я не глупец. Тогда, как и всегда потом, он боялся Гиру и Нефертари. Выступить против меня означало навлечь на себя гибель от их когтей.
