Брайан Герберт - Песчаные черви Дюны

Потом она заметила неподвижное тело старухи, лежащее на ступенях, и тотчас ее узнала. Голосом Шианы заговорила Серена Батлер:

— Эразм убил мое невинное дитя. Он один отвечает за…

Дункан перебил ее:

— Я перестал ненавидеть его. Думаю, мне даже было его жаль. Это напомнило мне минуту, когда умирал бог-император. Эразм был порочен, высокомерен, но и наивен. Его вело одно лишь ненасытное любопытство… но он не знал, как усвоить то, что он уже понял.

Шиана посмотрела на старуху, словно ожидая, что она сейчас откроет глаза и схватит ее узловатыми пальцами.

— Эразм действительно мертв?

— Абсолютно.

— А Омниус?

— Исчез навсегда. Мыслящие машины перестали быть нашими врагами.

— Теперь ты можешь ими управлять? Они потерпели поражение? — На лице Шианы отразилось безмерное удивление.

— Они мои союзники… орудия… более независимые партнеры, нежели рабы. Вообще, все стало по-другому. Нам нужно принять новый порядок вещей и создать множество новых определений.

Когда Мурбелла и сопровождавшие ее сестры и люди Гильдии были приведены в зал слугами-роботами, Дункан не стал ни о чем спрашивать, он просто во все глаза смотрел на нее.

Она резко остановилась, едва успев войти в зал.

— Дункан… ты почти не изменился за более чем двадцать лет.

Он рассмеялся.

— Я изменился так сильно, что разницу невозможно измерить ничем. — Все машины в зале и во всем городе одновременно повернулись к Дункану.

Они обнялись с Мурбеллой совершенно машинально, не думая о том, воспламенит ли это объятие их прежние чувства. Но теперь каждый чувствовал в другом необратимые изменения. Река времени вырыла глубокую пропасть между ними.

Прикоснувшись к Мурбелле, Дункан сразу вспомнил, сколько вреда принесла ему зависимость от нее. Прежние отношения между ними невозможны, особенно после того, как он стал Квисац-Хадерахом. Мало того, теперь он управлял и мыслящими машинами, но он не был их всемирным разумом, не был их кукловодом. Но он не знал, как они смогут существовать без направляющей силы, им придется приспособиться или погибнуть — сделать то, что люди хорошо научились делать за многие тысячелетия.

В глубине зала Дункан уловил искру, вспыхнувшую в глазах Шианы, — это была крайняя озабоченность, а не ревность. Ни одна сестра Бене Гессерит никогда не позволила бы себе такой слабости. Действительно, Шиана оказалась такой стойкой последовательницей Бене Гессерит, что предпочла бежать с Капитула, нежели смириться с переменами Мурбеллы.

Он заговорил с обеими женщинами.

— Мы освободились от оков, спутавших нас по рукам и ногам. Вы нужны мне обе — и ты, Мурбелла, и ты, Шиана. Будущее нуждается во всех нас, и нуждается так сильно, что я даже не могу выразить это словами. — В мозгу его тут же промелькнули тысячи мыслей машин, и он понял, что во вселенной есть сотни планет, населенных людьми, которым немедленно нужна его помощь.

С этой мыслью он выпроводил роботов из зала — заниматься военными учениями. Потом он расширил сознание и проследил нити тахионной сети до самых окраин вселенной. Он установил мысленную связь с каждым кораблем защитников рубежей человечества, с кораблем, управляемым никуда не годными иксианскими приборами. Установил он связь и со всеми боевыми судами машин, ждавших команды Омниуса — а теперь команды Дункана. Он призвал все корабли назад, на Синхронию, протащив их сквозь свернутое пространство. Все они сейчас вернутся сюда, на бывшую главную планету машин.

— Ты, Мурбелла, родилась свободной, получила подготовку и образование Досточтимой Матроны, но потом стала сестрой Бене Гессерит. Ты знаешь и тех и других, соединяешь в себе их качества. Так же, как ты являешься синтезом Досточтимых Матрон и Бене Гессерит, так же и я являюсь синтезом, связующим звеном между человечеством и мыслящими машинами. Я нахожусь, одновременно, в обоих царствах, и создаю будущее, где будут процветать и люди и роботы.

— А… кто ты, Дункан? — спросила Шиана.

— Я — одновременно последний Квисац-Хадерах и новая форма всемирного разума, и я — ни то и ни другое. Я нечто совершенно иное.

Мурбелла бросила встревоженный взгляд на Шиану, потом снова посмотрела на Дункана.

— Дункан! Мыслящие машины были нашими смертельными врагами с эпохи Батлерианского Джихада — больше пятнадцати тысяч лет!

— Я собираюсь развязать гордиев узел взаимного непонимания.

— Непонимания?! Мыслящие машины убили триллионы людей. Одна только чума на Капитуле унесла…

— Такова цена твердолобости и фанатизма. Потери не всегда бывают разумными. Досточтимые Матроны и сестры Бене Гессерит, люди и мыслящие машины, сердце и разум. Разве наши различия не укрепляют нас? Они укрепляют, а не уничтожают нас. — Расширяющее реальность обилие информации, полученной от Эразма, смягчалось мудростью, нажитой Дунканом за его бесчисленные жизни. — Наша борьба достигла своего конца, великого водораздела. — Он сложил на груди руки, чувствуя, что мыслящие машины ждут его команды. — Теперь у нас есть силы совершить очень и очень многое.

Обладая совершенным предзнанием и умением мгновенно делать вычисления, Дункан точно знал теперь, как добиться вечного мира. Уравновесив людей и мыслящих машин у себя на ладони, он мог теперь использовать силу и тех и других, не допуская между ними дальнейшей вражды. Теперь он мог добиться примирения фракций Гильдии, призвать к сотрудничеству иксианских инженеров и флот мыслящих машин.

Пользуясь предзнанием, он предвидел, какие плоды принесет объединенное будущее людей и машин, и знал, как шаг за шагом обеспечить это будущее. Это была умопомрачительная власть, превосходившая власть бога-императора и Омниуса вместе взятых. Но власть постепенно развратила Лето II, и сможет ли Дункан справиться с еще более тяжким бременем?

Даже если Дункан будет действовать только из альтруистических побуждений, всегда найдутся недовольные. Развратится ли и он, несмотря на все свои благие намерения? Не запомнит ли его история еще большим деспотом, чем бога-императора?

Столкнувшись с вихрем вопросов и с непомерно тяжкой ответственностью, Дункан мысленно поклялся использовать уроки своих многочисленных жизней на благо человеческой расы и мыслящих машин. Крализец. Да, вселенная действительно изменилась.

Какой это ужас для матери — хоронить собственную дочь. Нет большей муки, по сравнению с которой ничто даже мука испытания пряностью. Я же была вынуждена похоронить свою дочь дважды.

Потеря всего лишь еще одного человека из бессчетных триллионов других жертв.