Он не знал что сказать, но все ждали, что он что-то скажет. И Костеллин, прочистив горло, вспомнил, чему его учили, казалось, целую вечность назад, и начал речь, которая вначале хотя и была сдержанной, но вскоре стала более уверенной и пылкой, и, в конце концов, оказалась, по собственному мнению комиссара, самой лучшей, самой вдохновляющей речью за всю его многолетнюю службу.
Потом над развалинами города взошло громадное красное солнце, и время слов закончилось. Полковник-186 отдал приказ выступать, и воздух наполнился ревом заводившихся моторов и дымом выхлопных газов.
Три огромных бронированных «Горгоны» шли в авангарде, каждая из них везла целый взвод в своем открытом десантном отделении. Эти грохочущие гиганты, весившие более двухсот тонн каждый, крошили обломки зданий под массивными гусеницами, пробивая путь своими бронированными носами не только для себя, но и для машин, двигавшихся за ними.
Конечно, для всех солдат транспорта не хватило, и между «Кентаврами» и буксировавшими тяжелые орудия «Троянцами» двигались колонны пехоты, состоявшие примерно на одну половину из гвардейцев Корпуса Смерти, на другую — из солдат СПО. Их форма была грязной и рваной, и многие из них были ранены. Из тех, что сражались три недели назад, осталось не больше половины, а завтра их останется еще меньше, но они шли в бой с гордостью, подняв головы.
Костеллин ехал в «Кентавре» вместе с полковником-186 и его командным отделением, и из-за закрытых люков не видел, что происходит снаружи. Он следил за наступлением армии по сообщениям вокс-сети, но чувствовал себя отделенным от нее, сидя в тесном, душном и шумном «Кентавре». Согласно данным тактического сканирования, они двигались самым кратким путем к центру города, и пока все было спокойно.
Вдруг «Кентавр» встряхнуло взрывом. Полковник сразу бросился к воксу, требуя доложить обстановку, и доклады посыпались немедленно:
— … дорога заминирована, сэр. Похоже, в развалинах спрятаны подрывные заряды…
— … они проехали прямо по…
— … тяжело раненых нет, сэр, весь удар пришелся на нос, но двигатели…
— … никаких признаков противника…
— … вероятно, заряды для взрывных работ в шахтах, но чтобы взрыв был такой силы…
— … техножрец проверяет повреждения, сэр, но я думаю, мы потеряли «Горгону»…
После этого продвигались с большей осторожностью, послав отделение пехоты вперед на разведку. Конечно, если остальные заряды заложены так же глубоко как и первый, разведчики скорее всего не смогут их обнаружить; но все же если в этом мертвом городе прячется кто-то живой, они могут его обнаружить. И вскоре они действительно обнаружили.
— Впереди противник, сэр. Мы застали их врасплох, атаковали прежде чем они нас увидели. Четверых убили, но остальные рассеялись по укрытиям.
— Сколько их, вахмистр? — спросил полковник.
— Неизвестно, сэр. Они в основном прятались в зданиях. Как минимум восемь, но может быть и больше.
— Что за противник? — спросил Костеллин. — Некроны?
— Нет, сэр, люди.
— Тогда почему вы решили… Они стреляли в вас?
— Сэр, наши приказы…
— Они как-то угрожали вам?
Полковник вмешался:
— Вахмистр, прижать их огнем, но не атаковать. Всем подразделениям оставаться на занимаемых позициях и ждать дальнейших приказов.
Костеллину он сказал:
— Не думаю, что эти подрывные заряды тут установили некроны.
— Согласен, — сказал комиссар. — Это не их стиль. Скорее всего, это работа одного из тех предательских культов, о которых мы слышали. Но даже так…
— Три недели назад, — сказал полковник, — некроны очистили город от всех людей, которых смогли обнаружить. Следует предположить, что все выжившие…
— … замерзли, голодны и напуганы, — возразил Костеллин. — И сомневаюсь, что стреляя в них, мы как-то исправим ситуацию. Вы не слишком цените людей, полковник? Стоит напомнить вам, что без солдат СПО этой планеты, без их верности…
— Что вы предлагаете? — спросил полковник.
— Я пойду туда, — сказал Костеллин, — и попытаюсь поговорить с ними.
ОН выбрался из люка и спрыгнул на землю, несколько колючих снежинок упали на его лицо. Полковник вышел из «Кентавра» за ним, и вместе они оглядели колонну машин с работавшими вхолостую моторами.
— Я изучал карты, — сказал Костеллин. — Дороги к северу и югу от этой непроходимы. Есть обходные пути, но нам придется вернуться далеко назад, чтобы повернуть на них.
— Они выбрали отличное место для засады, — проворчал полковник.
— Да, если это действительно засада. Все же я думаю…
— Наиболее целесообразным способом обезвредить ее будет артиллерийский обстрел тех башен.
— Рискуя обрушить их и заблокировать и эту дорогу? И если вы правы, и эти люди действительно готовили засаду? Вы можете гарантировать, что несколько неприцельно брошенных снарядов ликвидируют эту угрозу? Мы везем с собой атомные бомбы, полковник. Единственный выживший, удачно размещенный подрывной заряд, и весь полк вознесется к Императору в сиянии славы на несколько часов раньше, чем запланировано.
— Тогда пошлем вперед «Горгоны».
— Я удивляюсь вам. Вы готовы потерять еще одну «Горгону» на минном поле, и на этот раз, вероятно, вместе с солдатами, чем рискнуть одной жизнью?
— Противник использовал много подрывных зарядов. Полагаю, их у предателей осталось не так много. Ваш план предполагает меньшие жертвы, чем мой, но его шансы на успех ничтожны…
— Я не согласен с такой оценкой, — сказал Костеллин. — И так как рискнуть придется только моей жизнью, думаю, я имею на это право. Я пойду к этим людям, полковник. Даже если они стали поклоняться некронам, то лишь от отчаяния. Я могу дать надежду! По крайней мере, я смогу выманить их, оценить, какими силами и средствами они располагают.
Полковник секунду обдумывал это, потом согласно кивнул. Связавшись с разведчиками впереди, он предупредил их, что комиссар идет туда, и они должны держаться на расстоянии, но прикрывать его насколько возможно.
Костеллин шел мимо ожидавших солдат, мимо «Кентавров» и «Горгон», его уверенность несколько уменьшилась, когда он оказался в одиночестве, лишь иногда в развалинах мелькали гвардейцы в масках, занимая позиции в дверном проеме или залегая за порогом.
Он держал руки поднятыми, глядя вперед, и шел, пока краем глаза не увидел движение, мелькнувшее в окне первого этажа. Здесь он остановился, громко назвав свое имя и звание, и объявил, что пришел поговорить.
Еще прежде чем замолкло эхо его слов, он услышал в окне характерный щелчок аккумулятора, заряженного в лазган, и женский голос:
