— Сейчас любой из нас чувствовал бы себя немного униженным, Трасс, — произнёс Гидореас, вступив в область захвата три-вида. — Нам не по себе, когда мы позволяем врагу нанести удар без ответа.
— Я... — Трасс посмотрел прямо на проецируемый образ Рогала Дорна. — Я слагаю с себя командование флотилией, мой примарх. Не могу больше оставаться на этом посту с чистой совестью. Владыка Дорн, я бы старался исполнять ваши приказы в точности, но знаю, что мне помешало бы стремление отомстить за раненую гордость и всех тех, кто погиб.
Теперь ошеломлённым оказался уже сам Дорн. Имперские Кулаки обычно не отказывались от должностей, которыми их наделил сам примарх. Нахмурив брови, повелитель Седьмого покачал головой.
— Капитан Трасс, я отвергаю и твою просьбу об отставке, и принижающие тебя заявления, сколь бы тяжело тебе ни было произносить такие речи. У меня более высокое мнение о тебе и твоей преданности долгу. Ты один из капитанов моего авангарда именно потому, что я доверяю тебе. Знаю, что ты будешь принимать верные решения вдали от «Фаланги» и моего присмотра.
Дорн сделал шаг к изображению Трасса, но затем развернулся к Гидореасу и вперил в него взор, подобный двум лазерным бурам.
— Передача всему флоту, капитан моих хускарлов!
Гидореас отдал необходимые команды офицеру связи и получил подтверждение. Дорн, следивший за ними, сразу же заговорил.
— Внемлите моим словам, сыновья Седьмого, мои Имперские Кулаки. Донесите их до ушей всех и каждого, кто не может слушать сейчас. Я обращаюсь к легионерам, работникам, солдатам Имперской Армии, адептам Механикума, летописцам и всем прочим сотрудникам терранского Администратума.
Мы здесь для того, чтобы принести Согласие всей Галактике, распространяя просвещение посредством Имперской Истины. Мы пришли не порабощать или уничтожать миры, словно мерзкие ксеносы, но ради того, чтобы вывести их к свету после испытаний Старой Ночи. Эти люди раздроблены, полны страха.
Мы же — едины и сильны. Если они не осмеливаются поверить, что их невзгоды подошли к концу, нам следует простить их, ибо ни один узник, которого слишком долго держали во тьме и одиночестве, уже не надеется, что день освобождения придёт.
Великая сила заключена в тех из нас, кто способен противиться жажде злобного воздаяния и не мстить сразу же после столкновения с чужим невежеством, кто умеет заглушать рёв призывов к расплате, когда на наших глазах братья гибнут из-за непоколебимых страхов и суеверий.
Путь, по которому мы ступаем, будет труден настолько, что ещё ни один из легионов Императора не шёл такой тяжёлой дорогой. Я не прошу от вас ничего, что не прошу у себя самого.
Мне известно, что мои братья и я наверняка кажутся вам такими далёкими, такими непохожими на любых служителей Императора, которых вы встречали прежде, и вы правы. Я бы солгал, если бы стал утверждать, будто знаю всё о самом себе или о той генетической алхимии, что сотворила нас. И всё же мне ведомо, что в каком-то роде я человек.
Я похож на вас и разумом, и духом в большей мере, чем можно предположить, глядя только на физические различия. Точно так же, как и вы, я слышу голоса мёртвых, что взывают о мести.
Человечество страдает от неуверенности с самых ранних дней существования наших предков, которые впервые посмотрели на древнюю Землю и подняли взгляды к звёздам, после чего задумались: что же перед ними и кто они, взирающие на всё это?
Более тридцати тысяч лет наши прародители бились над этими вопросами, создавая всевозможные философские учения, моральные нормы, религии и общества на фундаменте своего интеллекта, подпитываемого воображением. Они измыслили пантеоны богов и одухотворили элементы мироздания, чтобы найти себе место во Вселенной, которую они не понимали.
Но все эти сомнения не для нас. Здесь и сейчас мы точно знаем цель и смысл наших жизней. Легионес Астартес и примархи могут обратиться к нашему творцу и узнать Его волю самостоятельно, ибо Он не говорит через оракулов и мистиков, не намекает на свои намерения через записанные речи пророков. Я стоял перед Ним, и Он открыл мне свой замысел. Он лично вложил в меня свои слова, чтобы даровать мне цель, как в древнем мифе о големе [7]. Мы есть воплощение воли Императора.
Но это не значит, что наша единственная сила — в сдержанности. Даже соизмеряя свою мощь и сохраняя самообладание, мы обязаны помнить, что наша задача — Согласие. Сопротивление нельзя поощрять, как нельзя игнорировать мятежные настроения. Как все мы недавно видели, мы способны нести истребление, если оно послужит Императору. Враги, что ждут нас впереди, возможно, помнят прибытие наших предшественников и считают, что нас тоже поглотит ночь. Нужно показать им, как ошибочны их убеждения.
Мы преуспеем там, где другие потерпели неудачу, и дело не в том, что мы сильнее или многочисленнее. Каждый из нас понимает: все мы есть продолжение Императора. Мы — Имперские Кулаки!
Слова Седьмого примарха начертали на стене Храма. Кроме того, их словно бы выжгло в рассудке всех и каждого, кто допускался внутрь. Для Сигизмунда они служили опорой. Не то чтобы он ощущал глубокую потребность в мести, но речь владыки Дорна повлияла на соображения, что беспокоили легионера всякий раз, когда он возвращался мыслями к той полузабытой ночи на плато Ионус, этому осколку в незажившей ране. Существо, что забрало его тогда, не было человеком — и он, Сигизмунд, стал таким же. Затем он склонился перед мужчиной, которого в менее просвещённые времена сочли бы сыном божеств. Далее, если хотя бы половина легенд об Императоре имела под собой основание, все астартес служили бессмертному созданию, настолько могучему, что оно умело стирать разум и вызывать грандиозные галлюцинации у населения целых городов.
Ну и где же здесь человечность?
Но простые искренние слова Дорна помогли Сигизмунду удалить ту занозу из своей души.
Момент вышел по-настоящему человечным. Не совсем исповедь, скорее откровенная речь, произнесённая незадолго до того, как ступить на тёмную тропу — возможно, последнюю, по которой пройдёт каждый из них. Рогал Дорн никогда не отличался лёгкостью в общении — его попытки завязать товарищеские отношения вызывали смех, а не готовность идти навстречу.
