Землекопы! — пришла в голову жуткая мысль, и он стал судорожно шарить по голой земле в поисках какого-нибудь оружия. Одна из фигур шагнула вперед, направив в его сторону тонкое копье как бы в знак предупреждения. Конечно, это был тролль — они гораздо больше подземных буккенов, когда спокойно на них посмотришь. Но он все равно был испуган. Эти кануки, хоть и малы, но превосходно вооружены, а Саймон чужак, бродящий ночью, да еще, возможно, в заповедных местах.
Ближайший к нему тролль откинул меховой капюшон. Бледный свет луны упал на лицо молодой женщины. Саймон не мог рассмотреть ее черт, видел только сверкающие белки глаз, но уловил, что выражение ее лица было свирепым и опасным. Оба ее товарища бормотали что-то сердитыми голосами. От отступил на шаг, осторожно нащупав упор для ноги.
— Извините. Я ухожу, — сказал он, сознавая, пока говорил, что они его не понимают. Саймон проклинал себя за то, что не научился у Бинабика или Джирики хоть нескольким словам языка троллей. Вечно сожалеешь и вечно поздно! Неужели он всегда будет таким простаком? Ему это надоело. Пусть кто-нибудь другой побудет в этой шкуре.
— Я уже ухожу, — повторил он. — Я просто шел за волком. Шел… за… волком. — Он говорил медленно, стараясь, чтобы голос звучал дружелюбно, несмотря на то, что горло сжималось от страха. Малейшая ошибка, и ему придется вытаскивать одно из этих копий из собственного тела.
Женщина наблюдала за ним. Она сказала что-то одному из сопровождавших. Он сделал несколько шагов по направлению ко входу в пещеру. Кантака угрожающе зарычала откуда-то изнутри, из гулких глубин, и тролль быстро откатился назад.
Саймон сделал еще один шаг вниз по тропе. Тролли молча следили за ним, стоя в напряженных выжидательных позах, но не пытались помешать. Он медленно повернулся к ним спиной и заспешил вниз по тропе, выбирая путь между серебристых камней. Через минуту три тролля, Кантака и таинственная пещера исчезли, оставшись позади.
В одиночестве он проделал путь вниз в обманчивом лунном свети. Пройдя половину пути, он был вынужден присесть, уперев локти в дрожащие колени. Он знал, что его бесконечная усталость и страх постепенно улягутся, но не мог придумать, чем утолить свое ужасное одиночество.
— Искренне сожалею, Сеоман, но ничего не поделаешь. Прошлой ночью Ренику — звезда, которую мы называем летним фонариком, — появилась над горизонтом при закате солнца. Я слишком задержался. Дольше я оставаться не могу.
Джирики сидел, скрестив ноги, на камне у входа в пещеру и смотрел вниз на затянутую дымкой долину. В отличие от Саймона и Хейстена на нем не было теплой одежды. Ветер трепал рукава его блестящей рубашки.
— Но что же нам делать с Бинабиком и Слудигом? — Саймон швырнул камень вниз, в душе надеясь, что он попадет в какого-нибудь скрытого туманом тролля. — Их убьют, если ты им не поможешь.
— Я ничего не смог бы сделать в любом случае, — сказал тихо Джирики. — Кануки вправе сами вершить правосудие, и мне не пристало вмешиваться.
— Не пристало? К черту пристойность. Бинабик даже говорить не хочет! Как он может защищаться?
Ситхи вздохнул, но его птичье лицо оставалось невозмутимым.
— Может быть, ему нечего сказать? Возможно, Бинабик знает, что нанес вред своему народу?
Хейстен возмущенно фыркнул:
— Нам даже не сказали, в чем его обвиняют.
— Насколько мне известно, он нарушил клятву, — сказал Джирики мягко и повернулся к Саймону. — Я должен идти, Сеоман. Известие о нападении охотника королевы норнов на зидайя крайне расстроило мой народ. Они хотят, чтобы я вернулся. Столько всего необходимо обсудить! — Джирики убрал с глаз прядь волос. — К тому же со смертью моего родственника Аннаи на меня ложится большая ответственность. Его имя надлежит торжественно занести в Книгу Танцев Года, и я менее всех других в моей стране имею право пренебречь этой ответственностью. В конце концов именно Джирики И-са'Онсерей привел его на место смерти, и это все связано со мной и с моим упрямством, в том числе его смерть. — Голос ситхи зазвучал тверже, а смуглая рука сжалась в кулак. — Ты понимаешь, что я не могу отказаться от этого ритуала?
Саймон был в отчаянии.
— Я ничего не знаю о вашей Книге Танцев, но ты обещал, что мы сможем выступить в защиту Бинабика! Они тебе так сказали.
Джирики склонил голову набок.
— Да, Пастырь и Охотница договорились об этом.
— Как мы сможем это сделать без тебя? Мы не знаем языка троллей, а они не понимают нашего.
Саймону показалось, что по непроницаемому лицу ситхи промелькнула тень озабоченности, но она исчезла так быстро, что он не мог сказать этого с уверенностью. Глаза Джирики, искрившиеся золотом, встретились с его глазами и долго не отрывались.
— Ты прав, Сеоман, — сказал Джирики медленно. — И раньше бывало, что честь и родовое чувство ставили меня в затруднительное положение. Мне и раньше приходилось выбирать между честью и долгом и другими обязательствами, но никогда я не оказывался в таком трудном положении. — Он опустил голову и уставился на свои руки, потом медленно поднял глаза к серому небу. — Аннаи и семья должны простить. Джасу пра-перокхин![1] В Книгу Танцев Года должен быть занесен мой позор. — Он глубоко вздохнул. — Я останусь, пока не состоится суд над Бинабиком из Йиканука.
Саймон должен был бы несказанно обрадоваться, но вместо этого он ощутил лишь пустоту. Даже для смертного было ясно, сколь глубоко несчастен принц ситхи. Джирики принес какую-то невероятную жертву, недоступную пониманию Саймона. Но что поделаешь? Они все оказались здесь, вне известного им мира, все были пленниками по крайней мере обстоятельств. Они были невежественными героями, друзьями клятвопреступника…
Вдруг по спине Саймон пробежал холодок.
— Джирики! — вырвалось у него. Он помахал рукой, как бы пытаясь очистить путь для вдохновения.
Получится ли? Если получится, поможет ли?
— Джирики, — повторил он на этот раз тише. — Мне кажется, я придумал что-то, что позволит тебе выполнить долг и одновременно поможет Слудигу и Бинабику.
Хейстен, услышав, как прерывается от волнения голос Саймона, положил палку, которую вырезал, и наклонился к нему. Джирики приподнял бровь в ожидании.
— Тебе нужно сделать лишь одно: пойти со мной к королю и королеве, то есть к Пастырю и Охотнице, — сказал Саймон.
Поговорив с Нунуйкой и Вамманаком и добившись неохотного согласия на свое предложение, Саймон и Джирики, освещенные горной луной, возвращались из Дома предка. На лице ситхи была легкая улыбка.
