Огнеметы и плазменные орудия космодесантников быстро проплавили во льду шахту, ведущую к источнику обнаруженного Исендуром сигнала. Из дыры забили окутанные клубами пара гейзеры — кипящая на дне ямы вода вновь конденсировалась, соприкасаясь с холодным наружным воздухом.
— А теперь, брат-технодесантник, — сказал Джарольд, стоя на краю конусообразной выемки, — посмотрим, что похоронено здесь.
С помощью серворуки Исендур спустился в курящуюся глубину шахты. Остальные воины замерли в напряженном ожидании. Им не терпелось выяснить, кто был прав: технодесантник или дредноут.
Упираясь руками в стены ямы, Исендур вгляделся в смутную тень, все еще запертую под последним ледяным слоем. Голос технодесантника донесся из шахты:
— Ты был прав.
В его тоне не слышалось и намека на раздражение или восхищение.
— Я был прав, — со справедливым удовлетворением прогремел дредноут.
— Следует ли нам его разбудить? — спросил технодесантник, и в словах его прозвучало что-то похожее на благоговение.
Исендур смотрел вниз на монументальное существо, заключенное в панцирь из прихваченного инеем адамантия. Слабое красное свечение пульсировало под ледяной коркой. Слабое и все же постоянное, как бьющееся сердце.
— Это брат-космодесантник.
— Он из ордена Багровых Кулаков, — заметил технодесантник.
— И все равно наш брат. Так что разбудим его.
Он помнил…
Над ледяными просторами и замороженными, изъеденными ветром пиками Мертвых Земель грохотал гром. Это был рев и треск артиллерийской канонады. Твердая как камень поверхность содрогалась, словно во время землетрясения, — даже сильнее, чем трепетала обычно под его гневной поступью.
Он помнил…
Шеренга за шеренгой, отделение за отделением космодесантники — его боевые братья — маршировали в битву. Знамена ордена гордо реяли над их головами. Величественные в своей царственно-синей броне, с окрашенными в багрянец левыми латными рукавицами — в память о церемонии, которую проводили при посвящении новых магистров ордена в легионе Имперских Кулаков, — и с освященными в боях болтерами, крепко прижатыми к нагрудным пластинам и готовыми обрушить на противника всю ярость императорского правосудия, они шли на врага.
Он помнил…
Боевая машина. «Таптун», как называли его в войсках планетарной обороны Армагеддона. Передвижной алтарь, посвященный диким языческим божествам ненавистных зеленокожих. Воплощение бездумного кровопролития и бессмысленного разрушения.
Он помнил…
…как шел в бой по сожженной земле, плечом к плечу со своими боевыми братьями. Армия орков катилась навстречу, и ледник покрывался трещинами под ногами армады, а морозный ветер был холоднее и острее вспоровшего воздух клинка.
Он помнил…
Когда шансов на победу почти не осталось, им пришлось выработать новую стратегию прямо в разгар сражения.
Он помнил…
…как вызвался добровольцем, как испытывал гордость, оттого что именно ему суждено положить конец этой бойне. Он помнил звук, и жар, и свет. Он помнил, как умер во второй раз. А затем, сквозь грохот битвы и ужасный рев разрушения, он услышал голос.
«Брат, — сказал этот голос, — проснись».
Тусклое красное свечение за визором шлема на саркофаге пульсировало все ярче с каждым словом, которое произносил дредноут. Голос его был скрипучим и хриплым от возраста и долгого молчания.
— Прости, брат, что ты сказал?
Древний издал звук, напоминавший искаженный динамиками вокса кашель. Потом дредноут попробовал заговорить снова.
— Ты на Армагеддоне, брат, — ответил Джарольд. — Ты все еще здесь, в Мертвых Землях.
Кашель раздался снова, усилился, захлебнулся и наконец уступил место словам.
— Какой сейчас год? — спросил ветеран. — Мой внутренний хронограф, похоже, сломался.
Технодесантник Исендур ответил с точностью до третьего знака после запятой.
Багровый Кулак несколько долгих секунд хранил молчание.
— Сколько ты пробыл здесь, брат? — в конце концов решился спросить Джарольд. — С начала войны?
— Ты хочешь сказать, что все это время битва за Армагеддон не прекращалась? — отозвался древний.
В голосе его прозвучало недоверчивое недоумение.
— Да, с тех пор, как богомерзкий Гхазгкулл Маг Урук Трака во второй раз напал на этот мир.
— Во второй раз?
Джарольд с подозрением оглядел древнего.
— Скажи мне, брат, как долго ты пробыл в этой ловушке, погребенный подо льдом?
Прошло несколько секунд, прежде чем почтенный дредноут смог снова заговорить.
— Пятьдесят лет, брат Храмовник. Я был заперт здесь пятьдесят лет.
Двигатели машин заглушили, и мстящие Ангелы брата Джарольда собрались вместе, образовав круг несокрушимой брони. Здесь были все, от самого юного послушника до старейшего из инициатов. Строй молящихся космодесантников служил преградой жалящим ветрам, которые проносились над Мертвыми Землями, стегая любой участок оголенной кожи ледяными розгами. Сильнее всего доставалось послушникам Джервису, Ферану, Идигу и Галану, потому что им лишь предстояло заслужить право носить полную силовую броню, как старшим братьям, и головы их были обнажены. Но даже если ледяной ветер и причинял им какое-то неудобство, они не подавали виду. Слабость тела была невозможна для космодесантников.
С одной стороны круга стоял брат Джарольд, а напротив него возвышался почтенный Родоман из ордена Багровых Кулаков.
Багровые и синие цвета панциря Родомана ярко контрастировали с черно-белой броней Храмовников — хотя более древние и богато изукрашенные доспехи некоторых ветеранов были покрыты золотыми и красными узорами.
Завывающий ветер бросал в космодесантников хлопья снега, но громоподобные молитвы брата Джарольда были ясно слышны и сквозь рев метели.
— Мы должны обрушить его всемогущий гнев и ярость на ксеносов и стереть зеленокожих с лица этой планеты! — прогрохотал Джарольд. — За Императора и примарха!
— За Императора и примарха! — с пылким рвением откликнулись его боевые братья.
— За Императора и примарха! — эхом отозвался почтенный Родоман.
Брату Джарольду не потребовалось спрашивать, соблаговолит ли древний присоединиться к миссии Храмовников. Родоман пробудился спустя пятьдесят лет и обнаружил, что мир нисколько не изменился с течением времени. Он также узнал, что его братья, Багровые Кулаки, с которыми он сражался против зеленокожих плечом к плечу, ушли. Возможность идти в бой вместе с Храмовниками придала его жизни благородную цель. У древнего появился шанс завершить то, что начал он с братьями. Ибо какая цель может быть у Астартес, кроме вечного служения? Если бы космодесантнику отказали в праве служить Богу-Императору, то вся его долгая жизнь, и все битвы, в которых он сражался, и все, чего он достиг во славу его священного имени, — все это ничего бы не стоило.
