— Я видел рисунки, — нерешительно отвечает он, водружая помятую фуражку на место.
— Рисунки? — смеюсь я. — Рисунки — ничто! Вот когда перед тобой встанет четырехметровый воин тиранидов, вот тогда ты скажешь, что знаешь на что похожи тираниды. Их панцирь источает смазочную слизь, чтобы пластины не натирали, у них клыки размером с палец и четыре руки. От них воняет смертью, и когда они по-настоящему близко, ты почти задыхаешься от этого запаха. Они используют все виды симбиотического оружия, чтобы взрывать, рвать, резать и размалывать тебя на части. Я помню, когда увидел их впервые на Ичаре — IV. Три воина прыгнули на нас, когда мы проводили огневую зачистку каких-то старых руин. Я даже сейчас четко вижу их темно-синюю кожу и красно-черные костяные пластины, и как они мчатся вперед. Шок и страх заполонил нас, когда мы в первый раз увидели их, во всех смыслах они неестественные и жуткие. У них есть пушки, названные нами «пожирателями», плюющиеся градом питающихся плотью личинок, которые могут прогрызть тебя, что намного хуже любой пули. Наши выстрелы из лазганов отскакивали от них, и тем, кто не умер от «пожирателей», оторвали головы и конечности их мощные когти. Только Краггон с его плазменной пушкой спас нас, он сжег чужеродных чудовищ, пока те кромсали нас. И эти три тиранидских воина убили пятнадцать человек, прежде чем их уложили. Я помню, как Краггон умер позже на Ичаре-IV, его кровь впитал пепел, когда тиранидская горгулья обрушилась на него с небес и разорвала глотку.
Хопкинс заметно дрожит, его лицо побледнело даже под загаром. Я показываю на свое лицо, или скорее на путаницу пересекающихся шрамов. Я все еще не считаю, что он осознал весь ужас тиранидов, и решаю надавить. Люди должны знать об этих отвратительных существах, с которыми мы сталкиваемся на звездах.
— Я получил это от тиранидской споровой мины, — свирепо произношу я, желая никогда не встречать тиранидов, желая, чтобы весь этот ужас, с которым столкнулся, я мог забыть вместе с резней на Ичаре-IV и устрашающим, выворачивающим кишки ужасе, который представляют из себя тираниды. Ни один, кто не был там, кто не дрался с ними, не может по-настоящему понять, какие они, это все равно, что пытаться рассказать про океан слепому.
— Чертова штуковина рванула так близко ко мне, вот как ты сейчас стоишь, и опрокинула меня на землю взрывом газов. Проклятые куски острой как бритва панцирной шрапнели почти оторвали мне лицо! Франкс обернул мою голову своей рубашкой, чтобы остановить кровотечение. Я был в агонии неделями, даже на постоянных дозах стимуляторов. Мне повезло, что у меня все еще остались оба глаза, сказал мне Франкс. Бойцам из моего взвода поотрывало конечности этим взрывом, проделало дыры прямо в них. Некоторые потеряли кожу и мышцы из-за кислоты в споровой мине, она прожигала все до костей. Ты знаешь, на что это похоже, когда био-кислота прожигает человека насквозь, растворяет его? Ты знаешь, на что похожи его крики?
— Я… я… — заикается он, глядя на меня полными ужаса глазами.
— В следующий раз, когда посмотришь на эти рисунки, — презрительно говорю я, — просто вспомни это и просто постарайся себе это представить.
Он остается стоять на месте с открытым ртом и хлопает глазами. Я бессловесно рычу и лезу дальше на гору, жалея, что он напомнил мне об Ичаре-IV.
ПРОРУБАЯСЬ штыком сквозь ветки и лианы, Пол постоянно ругается. Хопкинс не преувеличивал, когда говорил, что это худшая часть джунглей на всей Ложной Надежде. Тут царит сумрак, и мы прошли, возможно, два километра вниз по гряде. Насколько я могу судить, мы почти у подножья, но если будем идти как сейчас еще день или два, то сдохнем от голода или жажды. Мы нашли один водоем, но он был испорчен серой из вулканов. Франкс подумал было набрать падающие капли дождя во фляжку, но Хопкинс сказал, что некоторые растения и паразиты забираются ближе к верхушке деревьев, что позволят им рассеивать свои споры с дождевой водой, так что эта дрянь льется вниз каскадами сквозь деревья и несет смертельную отраву.
Один боец ему не поверил и все равно попробовал набрать воды. В течение часа его глотка распухла и он задохнулся. Мы потеряли еще одного человека от укола ядовитых кустов, порез на ноге гвардейца наполнился гноем практически за минуты. Я застрелил его после того, как он начал умолять меня о смерти. Хопкинс одобрил, сказал, что инфекция прошла через кровоток к мозгу, сводя его с ума перед смертью. После этого я начал чувствовать чуть больше уважения к Хопкинсу, когда осознал, что он, должно быть, тоже видел достаточно кошмаров на этой планете.
— Нам нужно найти стоянку на ночь, — говорит Хопкинс Полковнику, пока мы ждем бойца, расчищающего дорогу через стену растительности перед нами.
— Мы поищем, когда достигнем подножья гряды, — отвечает он, смахивая пот со щек платком, все еще запачканным кровью гигантской ящерицы. Раздается крик Пола и мы обращаем внимание на бойцов, которые, кажется, нашли какую-то тропинку. Я нахожу среди толпы Линскрага, и мы обмениваемся понимающими взглядами. Тропинка в джунглях означает неприятности. Все же Полковник идет по ней, и мы вместе с Хопкинсом следуем за ним. Она почти как живой туннель, листва сворачивается над нами, образовывая сплошной навес, близ растущие деревья переплетаются ветвями толщиной с руку, создавая почти непроходимые стены по обеим сторонам. Оглянувшись назад, чтобы проверить, идем ли мы, Полковник идет вперед.
ПРАКТИЧЕСКИ невозможно сказать, сколько времени мы провели в лабиринте из растений. Сияние умирающего солнца было единственным просачивающимся светом, и оно отражалось листвой вокруг нас. Чем дальше мы идем, тем чаще начали попадаться немногочисленные участки с люминесцентными грибами, они отбрасывают болезненный желтушный свет на тропинку и наполняют воздух вонью разложения. Боковые туннели, по крайней мере, я так их называю, тут и там отходят в стороны и вскоре становится очевидно, что мы очутились в огромном лабиринте ходов. Корни деревьев вылезают из скал вокруг нас, скручиваясь друг с другом в многовековой борьбе за средства к существованию. Звуков вообще не слышно, кроме нашего затрудненного дыхания, потому что если раньше было жарко, то теперь мы практически варимся в своей униформе. Каждая пора моего тела постоянно выделяет пот, рубашка и военная форма впитывают его и мокрыми складками прилипают к телу.
Воздух неподвижен, у ветра нет ни единого шанса пробиться через слои зелени. Весь рот набит солью от своего же собственного пота, она сушит губы и постоянно хочется их облизать. Мои глаза так же слипаются от пота, заставляя щурится в этом сумраке, пока я тащусь вперед, стараясь не запнуться о змеящиеся корни на тропинке. Франкс позади меня, он достаточно пришел в себя, чтобы идти самостоятельно, но едва-едва. Влажность коверкает его легкие, заставляя постоянно кашлять. И все же, мы тащимся вперед, следую за несгибаемым силуэтом прорывающегося вперед Полковника.
