Лицо Обрима было серым как пепел.
– Хотел бы я, чтобы все знали, что эти парни делают, – сказал он. – Иногда я эту секретность ненавижу.
– Шабу 'дротен, – пробормотал Скирата и пошел прочь. "Все" его совершенно не интересовали.
– Что это значит? – спросил Обрим.
– Ты не захочешь узнать, – ответил Ордо, обдумывая слова Джусика о том, что он извлек из Силы на месте взрыва. Тут не было врага.
Тогда… возможно, тут никто не наблюдал.
Никто не ждал наилучшего момента, чтобы взорвать бомбу с расстояния и причинить наибольшие повреждения.
Взрыв движущейся цели с расстояния требовал одного из двух: или очень хороший обзор цели, или (если цель не была видна) четкое расписание, чтобы террорист знал, где бомба точно будет в любой момент времени.
А это означало либо отменное знание обеспечения ВАР, или (если террорист желал видеть всю картину, а не место действия) доступ к сетям безопасности.
Ордо ощутил внезапную ясность, чувство удовлетворения от того, что он понял что-то новое и ценное.
– Джентльмены, – сказал он. – Думаю, что у нас "крот".
***
РШК "Бесстрашный": ангарный отсек
Лязг твердо сжал руку Этейн, пока она не ощутила вибрацию, сопровождавшую сброс скорости, и в подошвах не отозвался глухой толчок – корабль прибыл в ангар "Бесстрашного".
Вскоре она уже балансировала на краю отсека, почему-то больше боясь прыжка в один метр, чем в десяток; Гетт ждал с совершенно нейтральным выражением.
– А у генерала вкус к разрушению, – одобрительно сказал Лязг. – Вы прямо "смерть дроидам", правда, мэм?
Он снял шлем и наклонился к Гетту, но она его все равно слышала. Этейн различила слова "пришлось туго".
– Нам лучше вас привести в порядок, – сказал Гетт. – Боюсь, у нас будет классическое "интервью без кафа", когда вернемся к флоту.
Коммандер Гри прохромал мимо них; рядом шел генерал Ваас Га. Оба выглядели изможденными и были покрыты копотью.
– Я так не думаю, – заметил Ваас Га. – Отменно сработано. Спасибо, "Бесстрашный".
– Дайте мне от этого отойти, коммандер, – Этейн оглядела ангарный отсек, забитый кораблями, выгружавшими людей. Прибыли медкоманды. Запах горелой краски и смазочного масла ее отвлекал. – Кто-нибудь мне даст статистику?
Гетт глянул на панель на его левом предплечье.
– Рота "Импрокко" – четверо УВБ*, пятнадцать раненых, вернулись сто сорок из ста сорока четырех. Батальоны "Сарлакк А" и "Сарлакк Б" – тысяча пятьдесят восемь забрано; девяносто четыре УВБ, двести пятнадцать раненых. Нет ПБВ. Двадцать "торрентов" выгружено и все вернулись. В общем, 7,5% потерь, и большинство из них – во время самого конфликта на Динло. По-моему, это результат, генерал.
Для Этейн это выглядело множеством смертей. Так и было. Но большинство вырвалось; ей надо было довольствоваться этим.
– Тогда – назад, на Тройной Ноль, – раньше она по-уличному называла его "ноль-ноль-ноль", но солдаты пояснили, что это сбивает с толку и по комлинку будет непонятно – имеется в виду Корускант или просто обычный военный прием тройного повторения важных данных. Все равно "Тройной Ноль" ей больше нравился. Так она себя чувствовала частью солдатской культуры. – И не торопитесь.
– Очень хорошо, генерал, – сказал Гетт. – Сообщите, когда захотите привести себя в порядок, и я позову стюарда.
Этейн не хотелось возвращаться в каюту в одиночку; только не сейчас. На переборке над маленькой ванной висело зеркало, и она не хотела сейчас смотреть себе в глаза. Так что она просто принялась бродить по заполненному ангару.
Похоже, что цистерны с бактой будут полностью забиты по пути домой.
А клон-солдаты "Сорок Первого Элитного", пытавшиеся отыскать место и поспать несколько часов, казались другими, чем четверо почти-мальчиков, которые дали ей такой грубый, но эффективный урок командования на Квиилуре.
Люди меняются за год, а солдаты вокруг были людьми. Какие бы наивность и чистота – та самая "котэ", слава – ни наполняли их, когда они в последний раз покидали Камино – с тех пор поверх этого наложился горький опыт. Они многое видели, многое прожили, теряли братьев, разговаривали, сравнивали впечатления. И они больше не были одинаковыми.
Они шутили, сплетничали, создавали маленькие субкультуры, горевали. Но у них никогда не будет жизни вне боя. И это казалось неверным.
Этейн это чувствовала почти на вкус, пока бродила по ангару, глядя, кому из солдат она может помочь. Ощущение "ребенка", которое ее так озадачило при первой встрече с Дарманом на Квиилуре, полностью исчезло. Только две тени существовали в Силе в ангаре – смирение и переполняющее все чувство самосознания и принадлежности к обществу.
Этейн чувствовала себя лишней. Клоны в ней не нуждались. Они были уверены в своих возможностях, очень сосредоточены на своей индивидуальности, несмотря на каминоанские воззрения, что они – предсказуемые и стандартные "единицы"; и они были несомненно связаны друг с другом.
Она слышала тихие разговоры. Тут и там мелькали слова на мандо'а, которому вряд ли учили обычных солдат, но что-то просочилось от людей вроде Скираты и Вэу. Они за это держались. Судя по тому, что она знала о мандалорианах, это имело смысл.
Единственное логичное объяснение, которое придавало смысл тому, что ты сражаешься за дело, не имеющее для тебя никакой выгоды. Самоуважение наемника: внутреннее, неоспоримое, основанное на мастерстве и товариществе.
Но наемники получают плату и в конце концов отправляются домой, где бы он ни был.
Один из солдат терпеливо ожидал врача. На плече у него была нанесена метка – "?5" – ходячий раненый. По доспеху стекала кровь от осколочной раны в голову, и он держал шлем на коленях, пытаясь отчистить его куском ткани. Этейн присела рядом и коснулась его руки.
– Генерал? – сказал он.
Она уже так перестала обращать внимание на их внешность, что лишь через несколько секунд увидела в нем черты Дармана. Конечно, они были одинаковыми, исключая тысячу и одну маленькую деталь, которые делали их совершенно разными.
– С тобой все в порядке?
– Да, мэм.
– Как твое имя? Не номер.
– Най.
– Что ж, Най, держи, – она передала ему флягу с водой. Только фляга у нее и была, кроме двух световых мечей (ее собственного и погибшего учителя), контузионной винтовки и комлинка. – Больше мне нечего дать. Я не могу тебе заплатить, не могу дать повышение в звании, не могу дать пару дней отпуска, и даже не могу наградить за доблесть. Мне действительно жаль, что я не могу. И мне жаль, что тебя так используют; хотела бы я положить этому конец и изменить твою жизнь к лучшему. Но не могу. Могу лишь просить тебя простить меня.
