И Тифус узрел, что этот человек, проповедник и крестоносец, столь высокопоставленный член Экклезиархии, теперь не его добыча, но наша. Он увидел знаки, услышал тончайшее пение варпа, которое окутывало подергивающееся тело, учуял, даже сквозь собственную сверхъестественную чумную вонь, что плоть проповедника начала источать варп-мускус. И он увидел, что стало с той инфекцией, с яйцами, которые его рой внедрил под кожу и чье вылупление привело в действие и мои, и его планы.
Личинки разрушителя, поселившиеся в плоти священника, едва не отдали его в объятья Нургла, но мы наложили на него слишком много заклятий Слаанеш, чтобы это случилось. В теле проповедника рой Нургла преобразился. Тучи блестящих клещей роились у его лица, и были они так малы, что походили на разноцветный дым. Пауки пробивались наружу из тела и растягивали края раны яркими красно-золотыми лапками, чтобы мясо внутри чувствовало прикосновения ветра. Изящные черви великолепной контрастной окраски ползали под кожей и проклевывались наружу, чтобы плеваться друг в друга искрами и духами. Глаз у проповедника больше не было, но лицо расплывалось в улыбке восторга, а не страдальческом оскале.
Этого последнего унижения Тифус не выдержал. Он выкашлял боевое проклятье из воспаленного горла и ринулся вперед, собираясь уничтожить свидетельство своего поражения, но рапторы разверзли пасти своих двигателей и утащили человека в небеса. Тифус взревел голосом псайкера, призывая гнилое дыхание своего дедушки иссушить нас, и послал рой-разрушитель пожрать проповедника заново, но все это место уже было слишком глубоко затронуто нашим Принцем. Рой рассыпался по земле, не двигаясь и уже постепенно мутируя, а варп-зов заглох, задавленный песнями нашей госпожи.
Я рассмеялся над ним, и засмеялся еще, и он преследовал меня до сердца моего воинства. Тогда он начал хрипеть, клокотать и бить направо и налево, пока не увидел вокруг себя лица собственных солдат. Некоторых одолело то, что мы им показали, и они танцевали среди нас. Те, кто сражался с освобождением, превратились в обрубки, головы и конечности, которыми теперь кидались, жонглировали и пинали ногами. И среди всего этого я снова предстал перед ним, готовый сражаться с Тифусом один на один, пока дуэль не завершится смертью одного из нас. Но Тифус долгий миг пристально смотрел на меня, а затем нахлынула тошнотворная вспышка телепорта, и он исчез. В течение часа я получил от своих провидцев весть, что «Терминус Эст» покинул орбиту и прокладывает путь к прыжковой зоне. Куда подевался этот утомительный невежа после того, как увидел наши чудеса, я не знаю.
Речь Эммеш-Аийе оборвалась, и он внезапно осел на маленькой каменной сцене Ченгрела, как будто это выступление его утомило. Он на миг прикрыл веки, потом, склонив голову, прошествовал обратно к сиденью, с силой дергая поводки рабов, чтобы они ковыляли за ним. Слаанешит упал в кресло с лязгом доспехов и фетишей-украшений и замер в молчании.
— Мы думали, брат, что ты поставишь на кон нечто из своего рассказа, — сказал Кхров, поняв, что Эммеш-Аийе не собирается больше ничего говорить. — Ты предоставил историю, но где же плата? Прошу извинить мое нетерпение, но наш хозяин должен услышать это, прежде чем буду говорить я.
Но они так и не узнали, чем Эммеш-Аийе собирался заплатить за камни, ибо в этот момент Ченгрел затопал адамантиевыми ногами дредноута по каменному полу и загрохотал от гнева, который копился в нем все время, пока слаанешит рассказывал.
— Нет! — взревел он. — Хватит! Запрещаю! Не желаю этого слышать!
Моторы махины стонали, сама она ходила ходуном. Раздался громкий треск, когда одна из задних ног разбила каменную плиту надвое.
— Ты думаешь, это благородная история? Ты думаешь, что это рассказ, достойный одного из Легионес Астартес? Думаешь, это заслуживает хоть чего-то, помимо моего презрения?
Девочка-рабыня сжалась за спиной Эммеш-Аийе, уставившись на Ченгрела круглыми глазами. Мальчик не мог его видеть, но тихо плакал от боли, которую крики Железного Воина причиняли его слуху.
— Хватит! Достаточно этой низости! Считай себя благословенным этим твоим так называемым Принцем, Эммеш-Аийе, что я не раздавил тебя на месте и не выбросил твою падаль в трупные болота! Как ты можешь этим похваляться? Ты имеешь хоть какое-то представление о том, как глубоко ты пал?
От ярости обрубки тела Ченгрела задергались в спазмах, и его незакрепленная голова выкрутилась градусов на пятьдесят. Прошла минута, другая, прежде чем ему удалось постепенно повернуть ее лицом вперед. Из динамиков время от времени доносился булькающий рык негодования.
— А что случилось с проповедником? — спросил Драхмус, повернувшись к Эммеш-Аийе, пока Ченгрел был занят. — Ты пропустил важнейшую идею своего рассказа. Какая Сила в итоге овладела им? Или, может, он вернулся в тень аквилы? Брат?
Эммеш-Аийе не поднял головы, но издал низкое гудение с придыханием, которое мальчик-раб смог истолковать.
— Я едва ли это помню. То, как мой двор добыл его, было чудом, и об этом я вам рассказал, поэтому какая разница, что стало с ним после этого? Мы, наверное, продали его на каком-нибудь пограничном мире в Источнике, я так думаю. И что с того?
Драхмус собирался ответить, когда их снова оборвал Ченгрел.
— Нет! Замолчи! Чтоб при мне больше не было речи о предательствах. Не говори с ним, Драхмус, не запятнай себя его позором.
Тут Драхмус поднялся с кресла. Маленький фамильяр удержался на плече с легкостью, говорящей о практике.
— Мое замечание было обращено к брату равного ранга из братского легиона, сэр, — заявил он. — Твои труды довольно долгое время продержали тебя в этом… тихом месте, брат Ченгрел, и, возможно, ты не слыхал об Эммеш-Аийе из Детей Императора и его прославленном Странствующем Дворе. Разграбление флота искусственного мира Рош'аэт? Похищение Танских Часов у хранителей Механикус, которые ему удалось сохранить от мстящих космических десантников из ордена Стражей Бури? Эпидеургический крестовый поход через сегментум Пацификус? Я уважаю тебя, как свидетеля Ереси Гора и зарождения нашей Долгой Войны, но я отдаю должное Эммеш-Аийе как служителю Губительных Четырех.
По тону Драхмуса можно было ясно различить укор в последних словах, но Ченгрел пропустил его мимо ушей.
— Уважение? — громыхнул он. — Конечно, ты должен уважать меня. Разве я не могуч? Ты видел мою крепость. Ты слышал рассказ о моих войнах. И когда ты… — и тут Ченгрел поймал себя на том, что до него дошел смысл некоторых слов Драхмуса. — Объясни-ка мне, Драхмус Несущий Слово. Ты говоришь, что уважаешь меня, как того, кто сражался еще в те времена, когда Труп-Император все еще был просто Ложным Императором. Объясни, почему ты это отметил, когда именно эта война и ненависть, порожденная ею, определяет всех здесь собравшихся?
